1
«Не последний год живем, — думала Дороти Баллард, сидя у окошка своей гостиной, и голова ее слегка поплыла от легкого транквилизатора, — Будут еще фестивали и парады, будет шанс все исправить».
К счастью, она мало запомнила из того, что случилось на перекрестке, но добрые люди уже успели сказать, что это не ее вина, нет-нет, не ее вина. Она просто устала, она проделала огромную работу, она замечательно проделала эту работу, так что на следующий год, о да, на следующий год…
— Все будет прекрасно.
— Что ты сказала, дорогая? — вошла Мейзи с подносом, па котором несла пышный омлет и ржаную булочку.
— На следующий год все будет прекрасно, вот увидишь.
— Даже думать не хочу ни про какой следующий год, — ответила Мейзи. — Давай-ка разбираться с проблемами по мере их появления, ладно?
У Ларри Глодоски в этот момент память туманилась не от таблеток, а от пива. Он уже два с половиной часа просидел в баре у Хэмрика и тоже почувствовал себя лучше. Хотя ему не нужно было глушить страх — наоборот, он жалел, что все так быстро закончилось. Женщины, которых мельком он увидел в воздухе, были прекрасны. У Ларри чуть сердце не разорвалось, когда они исчезли.
— Налить еще? — спросил Уилл Хэмрик.
— Да, налей.
— И что, ты обо всем этом думаешь? Ларри покачал головой.
— Сплошная чушь лезет в голову, — ответил он. Уилл поставил перед ним на стойку еще одну бутылку.
— Позавчера у меня тут был один тип, — сказал Уилл. — Тоже заставил понервничать.
— Как это?
— Он пришел, как раз когда умер Мортон Кобб. И стал говорить, как это хорошо, что Кобб так умер, — мол, история вышла лучше некуда.
— Лучше некуда?
— Ну да. А я… Как это он меня назвал, черт?.. А я, он сказал, сеятель. Да, так: сеятель. А люди, значит, приходят ко мне, чтобы слушать про такие вещи… — Он вдруг сбился с мысли и всплеснул руками: — Каков сукин сын! И голос у него та кой… Ну, вроде гипнотизера.
Ларри вдруг встрепенулся.
— Как, как он выглядел? — спросил он.
— Лет под шестьдесят. С бородой.
— Такой здоровый? В черном костюме?
— Точно, он, — кивнул Уилл. — Ты знаком с ним, что ли?
— Он сегодня там был, — отозвался Ларри. — По-моему, этот гад все и подстроил.
— Надо сказать Джеду.
— Джед!.. — прорычал Ларри. — От него никакого проку. — Он сделал глоток. — Лучше сказать нашим из оркестра. Они бы его за сегодняшнее…
— Осторожнее, Ларри, — посоветовал Уилл. — Не надо подменять закон. Ты же не хочешь, чтобы потом Джед искал тебя.
Ларри перегнулся через стойку, приблизил лицо к Уиллу.
— Л мне плевать, — заявил он. — Что-то происходит в нашем городишке, Хэмрик, но Джед ничего не контролирует. Он понятия не имеет, что творится.
— А ты?
Ларри полез в карман и выложил на стойку три десятки.
— Я скоро буду, — сказал он, оттолкнулся от стойки и направился к двери. — Позвоню и скажу, когда нужно будет действовать.
К вечеру в городе полностью восстановилась видимость нормальной жизни. В муниципалитете разминались первые пары конкурса вальсов. В новом крыле библиотеки, достроенном два месяца назад, начинались чтения, где Джерри Тотленд — местный автор довольно милых и довольно известных детективов, печатавшийся в Портленде, — собирался прочесть отрывки из нового романа. А на Блейзмонт-стрит возле маленького итальянского ресторанчика выстроилась очередь из двадцати человек, желавших отведать шедевры неаполитанской кухни.
Конечно, говорили и о том, что произошло днем на параде, но эти слухи лишь добавляли пикантности фестивалю, не более того. Все, в особенности туристы, немного жалели, что толком никто ничего не разглядел. Тем не менее будет о чем поговорить, когда гости разъедутся. Нечасто случается, что бы хваленый эвервилльский парад вот так осрамился средь бела дня.
2
После страшных событий этого дня Эрвин не знал, куда себя девать. Разом, в одно мгновение, он потерял всех, кто у него был.
Эрвин толком не понял, что творилось на перекрестке, да и не желал этого знать. За последние несколько дней он видел много странного и многое понял, но сегодняшнее происшествие оказалось выше его понимания. Часа два он метался по улицам, как потерявшийся пес, выискивая местечко, где можно посидеть, послушать людские разговоры и хотя бы на время забыться. Но везде только и говорили, что о дневном событии.
Разговоры редко касались его напрямую, но случившееся стало их причиной, в этом Эрвин не сомневался. Почему именно сегодня супруги признавались в своих грешках и проси ли друг у друга прощения? Да потому, что почувствовали дыхание смерти и расчувствовались. Эрвин долго ходил от одного дома к другому в поисках утешения, покоя и тишины, а к вечеру догадался прийти на кладбище.
Солнце клонилось к закату, и он бродил среди могил, рассеянно читал эпитафии, освещенные косыми лучами, и размышлял, как дошел до жизни такой. Чем он провинился? Пожелал себе немножко мирской славы? Но с каких пор это стало тяжким грехом? Хотел вытащить на свет тайну, которой следовало оставаться в тени? Но и это не грех; по крайней мере, в его понимании. Значит, ему просто не повезло.
Он решил остановиться и присел на плиту под деревом, где впервые познакомился с Нордхоффом и всей честной компанией. Взгляд его упал на надгробие, и он прочел вслух эпитафию, высеченную на нем.
Я верю, разойдясь с Фомой, Что смерть не властна надо мной, Что я смогу из гроба встать, Вздохнуть и небо увидать. Пускай хрупка мечта моя, Спаси, Господь, но выбрал я Хранить ее за гранью тьмы, Лишен неверия Фомы.
Эрвин от души растрогался, проникшись бесхитростной печалью этой эпитафии. Не успел он произнести последнего слова, как голос его предательски дрогнул, а из глаз хлынули слезы, давно рвавшиеся наружу.
Закрыв руками лицо, он сидел и рыдал. Зачем надеяться на жизнь после смерти, если все вокруг бессмысленно и пусто? Невыносимо!
— Неужели такие плохие стихи? — спросил сверху чей-то голос.
Эрвин оглянулся. В пышной предосенней листве он за метил какое-то движение.
— Покажись, — сказал он.
— Предпочитаю этого не делать, — ответил голос — Я давным-давно усвоил, что на деревьях безопаснее.
— Смеешься ты, что ли? — воскликнул Эрвин.
— Что с тобой случилось?
— Я хочу обратно.
— Ах, вот оно что, — проговорил голос — Это невозможно, так что не стоит себя зря терзать.
Человек на дереве уселся поудобнее, и крона качнулась.
— Их ведь больше нет?
— Кого?
— Да тех дураков, что здесь собирались. Ну, эти… Нордхофф, Долан… — «Долан» он будто выплюнул. — И все прочие. Я пришел сюда с гор, чтобы закончить с ними свои дела, а их и не слышно.
— Не слышно?
— Нет. Один ты. Куда они подевались?
— Трудно объяснить, — сказал Эрвин.
— А ты постарайся.
И он постарался. Рассказал все, что видел и чувствовал на перекрестке. При жизни, будучи адвокатом, он привык описывать мир в юридических терминах, и слов ему сейчас не хватало. Но так хотелось облегчить душу.
— Значит, их всех рассеяло?
— Похоже, именно так, — кивнул Эрвин.
— Так и должно было случиться, — сказал тот, кто сидел на дереве. — Это кровавое дело здесь началось, здесь должно и закончиться.
— Я знаю, о чем ты, — заявил Эрвин. — Я читал завещание.
— Чье?
— Подпись стояла: Макферсон.
Человек глухо зарычал, отчего Эрвин вздрогнул.
— Не смей произносить этого имени! — прикрикнул голос из ветвей.
— Почему?
— Потому! Но я говорил о другом убийстве, случившемся в этих горах, когда они еще не имели названия. И я долго ждал, чтобы посмотреть, чем все закончится.
— Кто ты? — спросил Эрвин. — Почему ты прячешься?
— Потому что ты достаточно увидел сегодня, — отозвался человек. — Тебе только меня и не хватало.
— Ничего, я как-нибудь выдержу, — заверил Эрвин. — Покажись.
На дереве помолчали. Потом голос произнес:
— Ну, как хочешь.
Ветки дрогнули, и человек стал спускаться вниз. Он оказался не таким уж страшным в шрамах, покрытый шерстью, но все равно человек.
— Ну вот, — сказал он, спрыгнув с нижней ветки. — Теперь ты меня видишь.
— Я… Рад познакомиться, — проговорил Эрвин. — Я боялся, что останусь один.
— Как тебя зовут?
— Эрвин Тузейкер. А тебя? Человек-зверь слегка поклонился:
— Позвольте представиться. Кокер Аммиано.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯВЕЛИКИЙ ПЛАН
I
1
Целый час Муснакаф потратил на то, чтобы подготовить хозяйку к путешествию по холодным улицам Ливерпуля. Фебе в это время было позволено осмотреть дом. Осмотр оказался печальным; все многочисленные комнаты с их огромны ми завлекательными кроватями и декадентскими зеркала ми несли на себе печать запустения. Пыль, птичьи экскременты на окнах, и ни одной живой души, которая могла бы выглядывать в эти окна или преклонять голову на пуховые подушки, Может быть, обитатели дома спят? А если так, что им снится? Быть может, мир, откуда пришла Феба? Мысль, что существа, живущие в столь дивных комнатах, тоскуют по Косму, где она тосковала по волшебной стране, позабавила Фебу. Но потом она осознала печальный смысл своего предположения. Люди на разных берегах разделенного Субстанцией мира живут в тоске и смятении, мечтая об участи друг друга. Она поклялась: если переживет это путешествие и вернется в Эвервилль, будет наслаждаться каждой прожитой минутой и не тратить время на пустые мечты.
Выйдя из комнаты, она поглядела на себя в большое зеркало, висевшее в коридоре, и громко сказала:
— Наслаждайся всем. Каждой минутой.
— Что вы сказали? — спросил появившийся в дверях Муснакаф.
Ей стало неприятно, что ее застали врасплох.
— Давно вы за мной наблюдаете? — спросила она.
— Несколько секунд. Вы хороши, Феба Кобб. В вас есть музыка.
— У меня нет слуха, — ответила она немного резко.
— Музыка музыке рознь. У вас поет душа, а не гортань. В вашем дыхании я слышу литавры, а когда воображаю вас без одежды, сразу представляю себе хор.
Она окинула его суровым взглядом, усмирявшим самых строптивых пациентов, но он в ответ только улыбнулся.
— Не обижайтесь. В этом доме о подобных вещах всегда говорили открыто.
— Тогда и я скажу открыто. Я не хочу, чтобы вы разглядывали меня за моей спиной. Литавры там или нет, я не желаю слушать о том, какова я без одежды.
— Вам не нравится ваша нагота?
— Это наше с ней дело, — отрезала она, понимая, как абсурдно звучит эта фраза.
Муснакаф расхохотался, и Феба сама не смогла сдержать улыбку, при виде чего он захохотал еще громче.
— Я все равно скажу, — сказал он, отсмеявшись. — Наш дом видел много красивых женщин, но вы — одна из самых красивых.
Его непосредственность обезоружила Фебу.
— Что ж… спасибо.
— Не за что. А теперь, если вы готовы, нам пора — носильщики ждут. Нужно спускаться к морю.
2
Уже через час после того, как он отправился по дороге, ведущей к Б'Кетер Саббату, Джо перестал сочувствовать по кидавшим город беженцам. Он видел бесчисленные проявления грубости и жестокости: дети, нагруженные тяжелее родителей, избиваемые до полусмерти животные, богачи на верблюдоподобных скакунах, прокладывающие себе путь сквозь толпу, калеча бедных сограждан. Все то, что он уже видел в Косме.
Когда грустных впечатлений накапливалось слишком много, он переводил взгляд на город вдали, и его уставшее тело наливалось новыми силами. Жители Б'Кетер Саббата были ничуть не лучше его земляков, но их обиталище не могло сравниться ни с чем.
Что касается стены иадов, то она клубилась и дробилась, не двигаясь с места. Она нависала над городом, как громадный зверь, гипнотизирующий жертву взглядом. Джо надеялся только, что успеет добраться до города, погулять по его улицам и взойти на сияющие башни, прежде чем зверь прыг нет.
Когда он подошел на расстояние четверти мили к ближайшей лестнице — город громоздился над ним, как висящая в воздухе гора, — из бредущей навстречу толпы раздался крик. Навстречу Джо бросился какой-то человек с пепельно-серым лицом
— Африка! — кричал он. — Африка! Ты живой! — Он приложил свои перепончатые руки к груди Джо. — Ты меня не помнишь, конечно?
— Нет.
— Я плыл с тобой на корабле, — заявил человек, и Джо узнал его. Это был один из набранной Ноем команды «Фанакапана»: приземистый широкоплечий тип с большим лягушачьим ртом. Теперь, когда он пришел в себя, от былой заторможенности не осталось и следа. — Меня зовут Уиксел Фи, Африка, — сообщил он, улыбаясь. — Я очень рад тебя видеть. Очень!
— Но почему? Ведь с тобой обращались как с дерьмом.
— Я слышал, что ты говорил Ною Сумма Суммаментис. Ты хотел нам помочь, и не твоя вина, что не получилось.
— Боюсь, что так. А где остальные?
— Погибли.
— Все?
— Все.
— Очень жаль.
— А-а, плевать! Там не было моих друзей.
— А почему же ты не умер? Ной говорил, что…
— Я знаю, что он говорил. Я слышал, У меня хороший слух и сильная воля, и я не хотел умирать.
— Значит, ты слышал, но не мог ничего сделать?
— Конечно. Он заколдовал меня.
— Так тебе было больно?
— Еще как. — Уиксел поднял свою правую руку: два из шести пальцев на ней превратились в кровоточащие обрубки. — И я хотел убить его, когда очнулся.
— А почему ты этого не сделал?
— Он силен, Африка, особенно здесь, у себя дома А мой дом далеко. — Он посмотрел за спину Джо, на море.
— Там нет кораблей, Уиксел.
— А «Фанакапан»?
— Он утонул.
Уиксел воспринял известие философски.
— Значит, я переживу остальных ненадолго. Что ж, хорошо, что я встретил тебя, Африка.
— Меня зовут Джо.
— Я слышал, как мой враг называл это имя. Поэтому я не могу его употребить. Таков обычай моей страны. Поэтому я буду звать тебя Африка.
Джо это не особенно нравилось, но у него не было ни времени, ни сил спорить. Уиксел добавил:
— И я пойду с тобой обратно в Б'Кетер Саббат. Хорошо?
— Я буду рад твоему обществу. Но зачем тебе идти в го род?
— Кораблей нет. Я встретил тебя в десятитысячной толпе. И ты можешь сделать то, что не могу я.
— Убить Ноя.
— Ты сам сказал это, Африка. Не я, а ты.
3
В караване, спустившемся с крутого холма от дома на Каннинг-стрит, было девять человек Феба и Муснакаф шли пешком; четверо носильщиков несли Мэв О'Коннел в удобном паланкине, и еще двое до зубов вооруженных людей сопровождали их — впереди и позади. Феба удивилась этому, и Муснакаф пояснил:
— Настали опасные времена. Кто знает, что может случиться?
— Иди со мной рядом, — попросила ее Мэв, когда они двинулись в путь. — Пора выполнить твою часть сделки. Рас скажи мне о Косме. Впрочем, нет. Расскажи о городе.
— Сначала я задам один вопрос.
— Какой?
— Почему вы выдумали именно Ливерпуль, а не новый Эвервилль?
— В Ливерпуле прошло мое детство, полное надежд. У меня сохранились о нем хорошие воспоминания. Про Эвервилль я этого сказать не могу.
— Но вы все равно хотите узнать о нем?
— Хочу.
Не зная, какой именно аспект эвервилльской жизни интересует Мэв, Феба начала рассказывать обо всем подряд. О фестивале, о проблемах с почтой, о библиотеке, о Джеде Джилхолли, о закусочной Китти, о старой школе и хранившемся там архиве, о канализации…
— Погоди, — остановила ее Мэв. — Вернись немного назад. Ты что-то сказала про архив.
— Да.
— Это касается истории города?
— Да.
— А ты знакома с документами?
— Не очень, но…
— Тогда странно, что ты меня не знаешь. — Феба промолчала. — Скажи, что там говорится об основании города?
— Я точно не помню.
Внезапно Мэв завопила:
— Стойте! Все остановитесь! — Караван замер на месте. Мэв наклонилась в своем кресле и поманила Фебу к себе: — Послушай-ка. Я думала, что мы заключили сделку.
— Так; и есть.
— Так почему же ты не хочешь сказать мне правду?
— Я… я не хотела вас огорчить.
— Матерь Божья, но разве это огорчение?
Она принялась расстегивать ворот платья. Муснакаф заикнулся было о холоде, но Мэв смерила его таким взглядом, что он тут же замолчал.
— Смотри, — сказала она и открыла перед Фебой свою шею, которую опоясывал побелевший от времени рубец. — Знаешь, что это?
— Это напоминает, похоже, кто-то хотел вас повесить.
— Они и повесили. Оставили меня болтаться на дереве рядом с мужем и сыном.
— Что? — Феба была потрясена.
— Они ненавидели нас и хотели от нас избавиться. Муснакаф! Застегни мой воротник! — Пока он выполнял приказ, Мэв продолжила: — У меня был очень странный сын, он не любил никого и ничего. Меня он тоже не любил, как и отца. Постепенно люди стали ненавидеть его в ответ. И поскольку у них появилась причина вздернуть его, они сделали это, а заодно вздернули и моего бедного мужа. Видишь ли, Кокер не был человеком, он пришел в ваш мир, чтобы спасти меня, и жил по его законам, но люди все равно чувствовали, что он не похож на них. А я… — Мэв отвернулась и посмотрела на город, раскинувшийся внизу.
— Что вы?
— Я была тем, что они хотели забыть. Я была в начале… нет, не так. Я была началом. Была Эвервиллем, как будто его построили из моих костей. И Браули, Джилхолли, Хендерсонам и прочим отцам города не хотелось вспоминать об этом.
— И они убили вас за это?
— Они закрыли глаза. На убийство.
— Но почему же вы не умерли?
— Ветка сломалась. Все просто. Моему бедному Кокеру так не повезло. Его ветка была крепкой, и, когда я очнулась, он уже остыл.
— Какой ужас
— Я никогда никого так не любила, как его.
Пока они говорили, Феба почувствовала, что земля начала дрожать. Муснакаф, очевидно, тоже это почувствовал и с тревогой в голосе обратился к Мэв:
— Может, лучше не говорить об этом? Хотя бы не так громко.
— Оставь! Он не посмеет тронуть меня. И не говори, что он не знал правды.
Феба не могла понять, о чем они, но решила не лезть с вопросами.
— А ваш сын? Что случилось с ним?
— Его растерзали звери. Похоже, он оказался вкуснее меня и Кокера. — Она немного помолчала. — Ужасно говорить так про плоть от плоти своей, но мой сын все равно не про жил бы долго.
— Он болел?
— Головой. И сердцем. Что-то в нем не заладилось с самого начала, и я даже думала, что он умственно отсталый. Я пыталась воспитывать его, но не очень успешно. Мне кажется, в нем жило зло. Очень большое зло. Пожалуй, лучше, что он умер. А у тебя есть дети?
— Нет, — ответила Феба
— Считай, что тебе повезло.
Потом, внезапно сменив тон, Мэв крикнула носильщикам:
— А ну, живей! — И караван поспешил вниз по уступам холма.
Пока Феба гостила в доме у Мэв, состояние моря сновидений существенно изменилось. Корабли в порту уже не стояли мирно на якорях, а рвались с них, как испуганные кони у коновязи. Маяки у входа в гавань были потушены яростью волн.
— Я начинаю опасаться, что не смогу выполнить свою часть сделки, — сказала Мэв Фебе, когда они спустились с холма.
— Почему?
— Посмотри сама. — Мэв указала на берег, о который разбивались волны высотой в десять — двадцать футов. — Не думаю, что мне удастся поговорить с шу.
— Кто такие шу?
— Объясни ей, — велела Мэв Муснакафу. — А вы поставь те паланкин. — Носильщики поспешили выполнить приказ.
— Вам помочь? — засуетился Муснакаф.
— Не надо. Лучше просвети ее, хотя, видит бог, мы опоздали.
— Объясните мне, кто такие эти шу.
— Не «кто», а «что». — Взгляд Муснакафа был устремлен на госпожу. — Что она делает?
— Мы, кажется, разговариваем, — напомнила Феба. Этот тип, звякавший своими колечками, словно испытывал ее терпение.
— Она что-нибудь сломает себе!
— Я что-нибудь сломаю вам, если вы не объясните мне, в чем дело. Так шу — это…
— Проводники душ. Частица Создателя. А может быть, и нет. Вам достаточно? — Он устремился на помощь госпоже, но Феба схватила его за руку.
— Нет. Мне недостаточно.
— Отпустите меня!
— Не отпущу.
— Я требую! — воскликнул он и погрозил пальцем, усеянным кольцами. — У меня есть дела поважнее, чем… Что это?
— Земля дрожит? Уже давно. Что-то вроде землетрясения.
— Хорошо бы так. — Муснакаф уставился в землю, опять содрогнувшуюся, теперь уже сильнее.
— Что это было? — Феба даже забыла о своем раздражении.
Ответа не было. Муснакаф повернулся и побежал к тому месту среди камней, где стояла Мэв, поддерживаемая двумя носильщиками.
— Надо спешить, — обратился он к ней.
— Ты знаешь, что произошло на этом месте? — спросила Мэв.
— Госпожа…
— Знаешь?
— Нет.
— Вот здесь я стояла, когда он впервые нашел меня. — Она чуть улыбалась. — Я сразу сказала ему: никто не сможет заменить мне Кокера, потому что Кокер — любовь всей моей жизни…
Земля вздрогнула еще сильнее.
— Помолчите, — велел Муснакаф.
— Что? Ты затыкаешь мне рот? Да я тебе за это!..
Она замахнулась на него палкой и потеряла равновесие. Носильщики бросились к ней, но Мэв задела одного из них палкой, и он отшатнулся с разбитым носом. Ее телохранитель бросился поддержать ее, но она опять замахнулась на Муснакафа, и новый выпад достиг цели. Мэв действовала с такой яростью, что ее палка сломалась, а сама госпожа упала на землю, увлекая за собой второго носильщика.
Как только она коснулась земли, путаясь в своих юбках и накидках, земля опять задрожала. На сей раз дрожь не утихла, а продолжала нарастать, опрокинула паланкин, стоящий рядом, и повергла на землю носильщиков.
— Черт побери! — закричал Муснакаф, помогая Мэв подняться. — Смотрите, что вы натворили!
— В чем дело? — спросила Феба.
— Это он! Он услышал ее!
— Король Тексас?
Прежде чем Муснакаф успел ответить, земля содрогнулась и треснула. Трещина не была похожа на те, что Феба видела в горах Хармона; она прорезала мостовую аккуратно и даже изящно, словно разделила на кусочки мозаику.
— Стойте на месте. — Голос Муснакафа дрожал. — Не двигайтесь. Скажите ему, что сожалеете, — обратился он к Мэв. — Скорее!
С помощью двух оставшихся в строю носильщиков госпожа поднялась на ноги.
— Мне не о чем жалеть, — бросила она надменно.
— Боже, что за упрямство! — Муснакаф поднял руку, как будто собирался ударить ее.
— Не надо! — крикнула Феба, Ее тоже старуха сводила с ума, но она не могла допустить, чтобы Мэв били.
Тут раздался новый толчок, и частицы мозаики провалились вниз, открыв в мостовой десятки отверстий размером по три, четыре, а то и пять футов. Из них пахнуло холодом и сыростью.
— Я предупреждал!
Голос Муснакафа превратился в хриплый шепот. Взгляд Фебы перебегал от одного отверстия к другому; она пыталась угадать, в каком из них появится любвеобильный Король Тексас
— Нам нельзя было идти, — прошептала Мэв. — Это ты меня уговорила— Она ткнула пальцем в Фебу. — Ты в сговоре с ним, признавайся! — Госпожа еле стояла на ногах, и слова слетали с ее губ вместе с брызгами слюны. — Признавайся!
— Вы спятили, — отозвалась Феба. — Вы все спятили.
— Эта женщина дело говорит, — раздался голос из-под земли, и изо всех отверстий разом забили гейзеры жидкой грязи, мгновенно поднявшиеся на два человеческих роста.
Зрелище больше завораживало, чем пугало. Ахнув от изумления, Феба смотрела, как верхушки гейзеров тянутся друг к другу и переплетаются, образуя какую-то фигуру.
— Муснакаф, что это? — спросила она.
Ответила ей Мэв:
— Он делает себе укрытие. — Ее это зрелище явно не очень впечатлило. — Бедняга не выносит света. Он боится засохнуть.
— На себя посмотри, — сказал голос из-под земли. — Тебе бы написать книгу о том, как сохнуть, о моя бедная любовь!
— Я должна поблагодарить за комплимент?
— Нет, — ответил голос — Просто помни, что я всегда говорил тебе правду, как бы горька она ни была. Ты состарилась, моя дорогая. Нет, ты не просто старая. Ты дряхлая. Забытая. Никому не нужная.
— А ты красавец из дыры в земле! — огрызнулась Мэв.
Из-под земли донесся гулкий, раскатистый смех.
— Покажись-ка лучше, — сказала она, — или ты стал со всем уродом?
— Я стану всем, чем ты хочешь, моя конфетка.
— Не подлизывайся.
— Я стану монахом. Я…
— Какое красноречие! Так ты покажешься или нет? Наступила тишина. Потом голос просто сказал «Ладно», и из отверстий просочилась какая-то густая субстанция, быстро принимавшая человеческий облик Существо встало спиной к Фебе; она не видела лица, но заметила, что тело у него каменное.
— Довольна? — спросило существо.
— Боюсь, уже поздно, — сказала Мэв.
— Нет, детка, совсем нет. Ничего еще не поздно. — Он поднял руку размером с лопату для снега, словно пытался дотронуться до женщины, но его пальцы замерли в дюйме от ее лица— Оставь свою немощную плоть, детка. Стань камнем, как я. Мы соединимся, и пусть люди живут на наших спинах, а мы будем лежать внизу и обнимать друг друга.
Пока странный обольститель говорил это, Феба наблюдала за лицом Мэв и поняла; та уже слышала его слова бес счетное множество раз.
— У тебя не появится ни одной новой морщины, — продолжал Король Тексас. — Тебе не будет больно. Ты никогда не умрешь.
От разговоров его прошиб пот, и, исчерпав запас аргументов, он повернулся к Фебе. Лицо его пересекали трещины, на него налипли грязь и глина.
— Ну что, неужели это так плохо? — спросил он, обдав женщину холодом, сыростью и запахом чистой подземной воды. — Скажи ей.
Феба покачала головой:
— Нет. Мне это нравится.
— Вот! — Король Тексас оглянулся на Мэв, но тут же снова повернулся к Фебе. — Она меня понимает.
— Тогда забирай ее. Пиши свои дурацкие письма ей, а меня оставь в покое.
Феба увидела гримасу боли на грубом лице Короля.
— У тебя не будет другого шанса, — сказал он Мэв, по-прежнему глядя на Фебу. — Иады уничтожат твой город и тебя вместе с ним.
— Не уверена.
— Может, ты хочешь снова вступить в дело? — Король наклонил уродливую голову.
— Почему бы нет?
— Потому что у иадов нет чувств. И нет ничего между ног.
— А ты их видел?
— Во сне. Много раз.
— Тогда возвращайся к своим снам. А меня оставь в этой жизни, сколько бы ее ни осталось. От тебя мне ничего не нужно.
— Больно, — пожаловался Король. — Будь у меня кровь, я истек бы кровью.
— У тебя нет не только крови. Огромное тело Короля дрогнуло.
— Осторожнее! — прорычал он. Но госпожа не остановилась.
— Ты старый и женоподобный, — заявила она.
— Женоподобный?
Земля опять затряслась, и Феба услышала, что Муснакаф шепчет знакомую молитву;
— Мария, Матерь Божья…
— Во мне много чего есть, — сказал Король Тексас, — и не всем можно гордиться. Но женоподобность… — Из головы его полезли змеевидные щупальца толщиной с палец. — Видишь? Что здесь женоподобного?
Его тело менялось и перестраивалось, грохоча камнями. Он уже выступил на мостовую. Он навис над Мэв, как скала, угрожающе рокоча.
— Я мог бы просто утащить тебя к себе, чтобы ты посмотрела, как у меня хорошо! — Он ухватился за край мостовой, как за ковер, и потянул.
Муснакаф упал и угодил ногой в разверзшуюся дыру.
— Нет! — закричал он. — Госпожа! Помогите!
— Прекрати немедленно! — потребовала Мэв, будто говорила с непослушным ребенком.
К удивлению Фебы, это сработало. Король Тексас перестал тянуть, и Муснакаф выбрался из отверстия, рыдая от испуга.
— Почему мы вечно спорим? — Тон Короля внезапно сделался спокойным. — Нам ведь есть что вспомнить.
— Нечего нам вспоминать, — буркнула Мэв.
— Опять неправда. У нас были хорошие дни. Я построил тебе дорогу. эту гавань.
Мэв смотрела на него, не двигаясь.
— О чем ты думаешь? — продолжал Король. — Скажи мне, дорогая!
Мэв пожала плечами:
— Ни о чем
— Тогда я подумаю за нас обоих. Мое чувство к тебе сильнее того, что мужчина чувствовал когда-либо к женщине за всю историю любви. И без этого…
— Хватит.
— …я пропаду, но и ты…
— Почему ты меня не слушаешь?
— …тоже пропадешь.
— Пропаду? — насмешливо переспросила Мэв.
— Да. Именно. Город исчезнет через пару часов. Наша гавань, наши чудесные дома… — Он показал на них рукой. — Иады просто сметут их. А Эвервилль…
— Я не желаю говорить об этом.
— Неужели и тебе больно? Что ж, я тебя не виню. Ты основала его, а они о тебе забыли.
— Прекрати! — крикнула Мэв. — Господи Иисусе, когда же ты поймешь? Я не полюблю тебя ни от каких уговоров, ни от каких обещаний, ни от каких угроз! Построй хоть тысячу гаваней! Пиши мне письма каждую минуту до самого конца мира, я все равно не полюблю тебя! — Она повернулась к стоявшему рядом носильщику: — Как тебя зовут?
— Нус Каталья.
— Подставляй спину, Нус.
— Прошу прощения?
— Повернись. Я хочу залезть к тебе на спину.
— О-да. Конечно. — Он повернулся, и Мэв вскарабкалась на него.
— Что ты делаешь? — тихо спросил Король.
— Хочу доказать, что ты ошибся, — ответила она, цепляясь за воротник своего скакуна. — Я возвращаюсь в Эвервилль.
Впервые за несколько последних минут Феба подала голос:
— Не может быть.
— Почему же?
— Скажи ей, — вмешался Король Тексас. — Меня она не слушает.
— Вы обещали помочь мне найти Джо.
— Боюсь, это невозможно, Феба, Извини. — По голосу Мэв было понятно, как трудно для нее просить прощения.
— Но я же говорила: не теряй веры в любовь.
— Ведь вы ее потеряли.
— Слушай эту женщину! — прогремел Король. — Она умница!
— Она так же одурела от любви, как и ты, — отрезала Мэв. — Вам есть о чем поговорить. — Она дернула носильщика за воротник: — Вперед!
Когда бедняга, спотыкаясь, направился вниз, взгляд Ко роля упал на Муснакафа, осторожно отползавшего в сторону.
— Эй! — громогласно крикнул Король в спину Мэв. — Если не вернешься, я убью твоего лизоблюда!
Мэв оглянулась и ответила:
— Не будь таким мстительным. Это глупо.
— Я буду таким, каким хочу! Вернись! Предупреждаю тебя!
Мэв только подстегнула Каталью ударами пяток по ребрам.
— Ему осталось жить две секунды! Ты слышишь?
Муснакаф жалобно заблеял и попытался отползти подальше от ближайшего отверстия.
— Ты жестокая! — крикнул Тексас вдогонку Мэв. — Жестокая!
С этими словами он нагнулся и потянул за край мостовой.
— Не надо! — воскликнула Феба, но ее заглушил вопль Муснакафа.
Он цеплялся за камни, неудержимо сползая к дыре в земле. Феба не могла стоять и смотреть, как он погибает, и бросилась на помощь. Он протянул к ней руки, и на его побелевшем лице мелькнула надежда.
Это было ошибкой. Лишившись опоры, он продержался на поверхности еще секунду и рухнул вниз, продолжая кричать.
Феба отпрянула, всхлипывая от жалости и бессильного гнева.
— Тише, — сказал Король Тексас.
Она взглянула на него сверху вниз. Судьба Муснакафа была грозным предостережением, но она не могла сдержаться:
— Ты сделал это из-за любви?
— По-твоему, я виноват? Эта женщина…
— Ты его убил!
— Я хотел, чтобы она вернулась.
— Но лишь добавил ей страданий. Король пожал плечами.
— Там он будет в безопасности. Там спокойно. И тем но, — проговорил он и тяжело вздохнул — Ладно. Я был не прав.
Феба всхлипнула и стерла слезы ладонью.
— Я не могу вернуть его. Но я тебя утешу, — обещал Король.
Он поднял руку, словно желая приласкать ее. Этого она меньше всего хотела. Она отскочила и, к ужасу своему, почувствовала, что теряет опору. Феба глянула вниз и увидела под ногами ту самую дыру, куда за несколько секунд до того свалился Муснакаф.
— Помогите! — Она потянулась к Королю, но его грубое тело было слишком неуклюжим. Небо над головой устремилось куда-то вбок, а Феба сорвалась и полетела, полетела. Слезы ее мгновенно высохли, но глаза не видели ничего, кроме сплошной беспросветной черноты.