[125]. Кроме того, Ромм часто приглашает на занятия и своих старшекурсников – Андрея Тарковского, Василия Шукшина, Александра Гордона, Александра Митту[126]. С Шукшиным (уже снявшимся в «Двух Федорах» Марлена Хуциева и напечатавшим первый рассказ в «Смене») Харитонов даже жил некоторое время в одной комнате вгиковского общежития[127] (активно жалуясь на регулярное шукшинское пьянство и пахучие кирзовые сапоги)[128]. Настоящими же друзьями Харитонова во ВГИКе станут Людмила Абрамова и Игорь Ясулович[129]. Харитонов и Ясулович очень похожи друг на друга внешне – до такой степени, что Ромм периодически путает их[130] – и чрезвычайно преданы Людмиле Абрамовой; в институте компанию Ясуловича, Харитонова и Абрамовой шутливо зовут «Абрамовичами»[131]. Впрочем, у этой искренней и крепкой дружбы есть выраженная невротическая подоплека: с первого курса трое друзей ощущают себя очень слабыми (даже «ущербными»[132]) актерами и постоянно держат в уме возможность отчисления из вуза «за профнепригодность»[133]. Харитонов, привыкший осознавать собственную красоту и, вероятно, поначалу всерьез мечтавший о карьере великого артиста, испытывает горькое разочарование: «Я ясно убедился среди моих ровесников есть мальчики убийственного обаяния и им по праву даются первые места. И до умопомрачения будут любить только их. <…> Самая сладкая роль на свете. Дволь. Но она для меня отпала. Я к ней не подошел» (176). В действительности, конечно, настоящей проблемой являлось вовсе не отсутствие обаяния – но тривиальный актерский «зажим», от которого Харитонов не мог избавиться[134]. Возможно, именно поэтому он с таким энтузиазмом отнесется к новому предмету, появившемуся на третьем курсе[135], – «пластической культуре актера» – по сути, оригинальному физическому тренажу, обещающему раскрепостить тело.
«Пластическую культуру актера» преподает во ВГИКе Александр Румнев – теоретик и практик сценического движения, ученик Людмилы Алексеевой, знакомый Айседоры Дункан, друг Алисы Коонен и Николая Церетелли, бывший актер Камерного театра Александра Таирова, чудом избежавший репрессий в 1930-е годы, работавший балетмейстером на Дальнем Востоке и, наконец, приглашенный Львом Кулешовым в 1944 году во ВГИК – чтобы создать и возглавить кафедру пантомимы[136].
Занятия Румнева, начавшиеся в сентябре 1960 года, очень быстро покоряют Харитонова; буквально околдованный его постановками («Я соскучился по вашим дивным пантомимам, каждую их которых я видел много раз, но готов смотреть без конца»[137]), Харитонов принимается создавать настоящий культ Румнева среди своих товарищей – и достигает в этом явного успеха[138]. «Мы были очарованы его искусством. Играть в его пьесах нам казалось таким удовольствием, с которым не сравнятся никакие съемки», – вспоминал Харитонов спустя двадцать лет (489) – Стоит отметить показательное противопоставление пантомимы съемкам; оно сделано постфактум, но не исключено, что уже в самом начале 1960-х годов Харитонов стал осознавать театр как наиболее реальную творческую альтернативу кинематографу.
Внутренний поиск такой альтернативы усиливается внешними обстоятельствами: в 1960 году в СССР с огромным успехом проходят гастроли Марселя Марсо. Французскому миму удается очаровать практически всех своих советских зрителей, от студентов театральных вузов до министра культуры Екатерины Фурцевой – которая даже предлагает ему основать школу пантомимы в Москве[139]. Марсо отказался, но мода на «свободный танец» стремительно охватила СССР: «После его гастролей пантомима буквально восстала из соц-реалистического пепла: образовалось множество студий, среди которых „Наш дом“ Марка Розовского, где пантомиму ставил Илья Рутберг, „Ригас пантомима“ под руководством Роберта Лигерса, театр Модриса Тениссона в Каунасе, студия пантомимы в Одессе и многие другие»[140]. Эта бурная театральная самодеятельность, помимо прочего, соответствует одной из важных идеологических новаций тех лет: обсуждая движение советского общества к коммунизму (знаменитая Третья программа партии, обещающая построение коммунизма при жизни «нынешнего поколения советских людей», как раз готовится к публикации[141]), ЦК КПСС реанимирует (напрочь забытые при Сталине) дискуссии о постепенном «отмирании государства» – и одним из первых шагов на пути такого «отмирания» видится создание множества самых разных низовых организаций, будь то профсоюзы, уличные патрули, товарищеские суды, рабочие комитеты, женские советы, сообщества ветеранов или кружки молодежи[142]. В области искусства ярчайшим примером подобной низовой самоорганизации был основанный в 1956 году театр «Современник». Поэтому когда увлеченные пантомимой третьекурсники мастерской Ромма (Евгений Харитонов, Игорь Ясулович, Валерий Носик, Руслан Ахметов, Людмила Марченко, Светлана Данильченко) и четверокурсники мастерской Козинцева и Скворцова (Георгий Совчис, Валентин Грачев, Виталий Комиссаров, Владимир Протасенко, Александр Орлов, Алла Будницкая, Людмила Шляхтур) принимают решение создать новый театр, чтобы ставить в нем работы Румнева, они действуют абсолютно в духе времени.
10 января 1961 года, сразу после выпускных экзаменов по «пластической культуре актера», которые сдавали четверокурсники, проходит своего рода «учредительное собрание» будущего театра – студенты (не без труда) уговаривают Румнева стать их художественным руководителем, обещая взять на себя всю организационную работу.
Как это ни удивительно, всего за полтора года молодым актерам действительно удастся создать настоящий театр – используя, правда, не столько собственный оттепельный энтузиазм, сколько непотизм и склонность к патрон-клиентским отношениям среди сохраняющих власть советских бюрократов сталинской выучки. «Патроном» будущего театра становится Иван Пырьев – шестикратный лауреат Сталинской премии, режиссер «Богатой невесты» и «Кубанских казаков», председатель Оргкомитета союза кинематографистов, хорошо известный, впрочем, не только своей деятельностью на ниве киноискусства, но и любовью к молодым женщинам. В 1961 году Пырьев как раз живет с Людмилой Марченко – одногруппницей Харитонова и Ясуловича, до того учившейся и близко дружившей с Аллой Будницкой, ее мужем Александром Орловым и Людмилой Шляхтур (в свою очередь, вышедшей замуж за сына Пырьева – режиссера Андрея Ладынина). Весь 1961 год эта компания друзей потратит на то, чтобы убедить Пырьева в необходимости создания нового театра пантомимы[143]. Собственно, исходя из возможностей Пырьева, было найдено (после бесплодных переговоров с ЦК ВЛКСМ и Всероссийским театральным обществом) и подходящее институциональное решение: летом 1961-го Харитонов узнает о театральной труппе Нины Алисовой, работающей в Театре-студии киноактера под эгидой Бюро пропаганды киноискусства[144]. Именно этот путь предлагает он Румневу и Пырьеву: учреждения советского кинематографа должны использоваться как своего рода ширма – до тех пор, пока новый театр не станет достаточно популярным в Москве, чтобы потребовать у Министерства культуры официального статуса и отдельного помещения[145]. Вообще, организаторские способности Харитонова проявляются в этот период чрезвычайно ярко[146]. Согласно воспоминаниям Румнева, Харитонов образца 1961 года был «остроумен, предприимчив и незаменим в делах, требовавших красноречия и настойчивости»; товарищи по труппе и вовсе зовут Харитонова «директором театра» (еще до возникновения самого театра). Параллельно с организационной работой труппа обкатывает театральную программу («Матео Фальконе», «Новое платье короля», «Хирургия», «Роман с контрабасом», «Олень и охотник»), выступая на самых разных площадках (институт имени Баумана, Клуб МГУ, Дом дружбы, Колонный зал, Дом актера). Но как раз актерскими достижениями Харитонов похвастаться не может; много занимавшийся с ним Румнев сетует на все те же «нервозность и зажатость» ученика – проблемы, в итоге предопределившие более чем скромное харитоновское амплуа «острохарактерного актера на небольшие роли».
Лучший румневский исполнитель в 1961 году, вне всякого сомнения, – Валерий Носик[147], которого считают чуть ли не «вторым Михаилом Чеховым»[148]; так же весьма хороши Игорь Ясулович и Руслан Ахметов («актер исключительной внешности и сценического обаяния»[149]). Кроме того, из Театра юного зрителя (по приглашению работавшего там Носика) в труппу приходит Виктория Радунская[150], дочь популярного солиста балета Большого театра Александра Радунского и внучка не менее популярного Ивана Радунского («клоуна Бима»), получившая профессиональное хореографическое образование и выступавшая на сцене Большого в сезоне 1956/57 года. Родители Радунской работали в Большом театре с Мариной Семеновой и Галиной Улановой, и Виктория, судя по всему, с детства ощущала себя своим человеком в театральном бомонде