[189]). Радушие и гостеприимство Харитонова, всегда жившего очень бедно («Он был хлебосольным и щедрым, но нечем было делиться» [2:162]), стали притчей во языцех – так же как его легкий, веселый нрав, удивительное обаяние и умение располагать к себе людей. Впрочем, у этой веселости имелись и свои издержки – в начале 1960-х куражащийся Харитонов склонен к определенной беспардонности и даже буйству: так, в октябре 1961 года Харитонов задержан подмосковной милицией за то, что на ж/д платформе Яуза «сорвал с доски объявлений – объявление и бросил ее [sic!] в лицо кассирше, на замечания граждан не реагировал, а продолжал вести себя вызывающе»[190]; в июле 1962 года, во время гастролей Эктемима, на Харитонова и его спутницу Светлану Данильченко составляет протокол уже киевская милиция – в связи со скандалом, учиненным в метро[191]; летом 1963-го Зосим Злобин (в одном из писем к Румневу) с искренним удивлением замечает: «Не узнать нынче Харитонова, что за воспитанный молодой человек»[192] (то есть, по мнению Злобина, вообще «воспитанность» не свойственна Харитонову).
Позднее, в 1970-е, Харитонов станет позиционировать себя прямо противоположным образом – как человека чрезвычайно сдержанного («я привык жить скромно, я боюсь фамильярности потому что страшно боюсь ответить на возможную грубость, я правду людям не говорю но всегда ее думаю и ограждаюсь благородством» [261]), а комбинация веселости и нервозности почти перестанет приводить к эксцессам (за редкими и тем сильнее поражающими знакомых Харитонова исключениями: «Харитонов толкнулся к окошечку. Рядом огромный, два Харитонова, мужик: „Ты куда?!“ И за плечо его. Женька поворачивается: „Убью, на хуй!“»[193]; «субтильный, артистичный Харитонов, бросив нашу компанию, внезапно подошел к стоявшей в толпе ожидающих юной женщине и, не говоря ни слова, стал ее всю разглядывать, смотреть в глаза. <…> И так – минут 20 до прихода автобуса. Толпа все видела…»[194]). Однако до 1970-х еще далеко, а вот в 1963 году подчеркнутая развязность и юношеская беззаботность сослужат Харитонову самую дурную службу.
Согласно имеющимся обрывочным сведениям, как раз в это время на Харитонова заводят уголовное дело по статье «мужеложство»[195]. «Впервые язык внешнего пламени коснулся его в ранней юности – „уголовное уложение видит в нашем цветочном существовании нарушение Закона“ – но об этом он даже бумаге не рассказывал», – отмечает Николай Климонтович[196]. Утверждение не вполне верное; так, в 1978 году, вновь столкнувшись с милицией, Харитонов запальчиво пишет: «Как вы смеете тварь напоминать мне про петровку. Петровка была 15 лет назад и вы не знаете дела» (228); возможно, что и в стихотворении «Баллада-дилогия», датированном 1963 годом, тревожные образы «казенного дома», «недремлющего ока» и некоей «скрываемой вины» возникают не просто так: «Уходит лес, да здравствует прогресс, ⁄ Поднявший город на горе пологой; ⁄ Уже кладут за дальнею дорогой ⁄ Казенный дом, заметный всем окрест, ⁄ Он вызывает интерес ⁄ <…> Величиною меряясь с луной, ⁄ Дежурный свет – уставленный глубоко ⁄ В пигмеев одинокий глаз циклопа – ⁄ Поводит за Скрываемой Виной; ⁄ Дрожит недремлющее око» (366). И хотя нам ничего не известно о произошедшей истории по существу, сам факт уголовного преследования лишний раз подтверждает удивительную амбивалентность оттепели – в отношении контроля над личностью оказавшейся чуть ли не более «тоталитарной», чем сталинизм (Олег Хархордин: «1957-й лишь отметил начало достижения этой цели: наконец-то вводилась тщательно настроенная и сбалансированная система тотального наблюдения, которая основывалась теперь на упорядоченном и относительно мирном надзоре друг за другом»[197]). Полезно напомнить, что в начале 1960-х получение гражданином отдельного жилья отнюдь не означало обретения приватности – напротив, хрущевизм был склонен вести «наступление на быт» (посредством комсомольских организаций, домовых комитетов, бригад содействия милиции и народных дружин) и рассматривать квартиру в качестве своего рода «машины» по воспитанию советского человека[198]. С другой стороны, уголовное дело не имело для Харитонова серьезных последствий опять же благодаря хрущевской оттепели – затронувшей и законодательство СССР. Так, с января 1961-го в РСФСР действует новый Уголовный кодекс, из 121-й статьи которого – «мужеложство» – убрана нижняя граница наказания (вместо «от трех до пяти лет лишения свободы» теперь написано просто «до пяти лет»)[199]. Иными словами, случись описанные события немного раньше – и Харитонов был бы посажен минимум на три года; теперь же он остается на свободе (хотя и с «условной» судимостью[200]) – и делается куда более осторожным.
Вероятно, именно в контексте пережитого уголовного преследования следует воспринимать женитьбу Харитонова на Ксении Слепухиной, «третьестепенной балерине», приехавшей в Москву откуда-то из провинции. Несмотря на довольно теплые отношения, в итоге сложившиеся между супругами, в основе заключенного брака, скорее всего, лежал чистый расчет[201]: Слепухиной нужна московская прописка[202], Харитонову – более-менее убедительное прикрытие от возможных обвинений по 121-й статье.
Усилия Харитонова не прошли даром – в 1964 году его жизнь выглядит апофеозом советской нормативности. Перед нами – один из сотен тысяч юных провинциалов, получивших высшее образование (диплом защищен Харитоновым в апреле 1964-го[203]) и сумевших остаться в Москве; сын уважаемых родителей из крупного сибирского города, недавно женившийся, скромно живущий на краю столицы, служащий в малоизвестном театре, периодически снимающийся во второразрядных кинокартинах, а по вечерам старательно сочиняющий стихи в манере Юнны Мориц и Юрия Ряшенцева (538).
Впрочем, Театр-студию киноактера нельзя назвать совершенно скучным учреждением; с Харитоновым здесь работают и Игорь Ясулович, и Руслан Ахметов, и Валентин Грачев с Викторией Радунской (ставшие к тому моменту мужем и женой), а также – Людмила Марченко, Алла Будницкая и Клара Румянова – актрисы, в разное время навлекшие на себя гнев Пырьева и потому отлученные от съемок в кино. Здесь по-прежнему исполняют пантомимы Румнева, здесь же играет знаменитый Эраст Гарин. Кроме того, Театр-студия является важной площадкой дубляжа иностранных фильмов и местом, где подбирают актеров многие кинорежиссеры. Харитонов попадает на съемки редко (сам себя он иронично аттестует как «артиста на фотопробы»[204], дальше которых дело обычно не заходит), и все же в 1964 году на экранах появляются две кинокартины с его участием – «Большая руда» Василия Ордынского и «Сокровища республики» Ивана Правова; эпизоды с Харитоновым очень коротки и во втором случае его имя даже не указано в титрах. Несмотря на столь скромные успехи, нельзя исключать, что в будущем Харитонов вполне мог бы повторить судьбу своего ближайшего друга, Игоря Ясуловича – проработавшего в Театре-студии киноактера тридцать лет и сумевшего постепенно стать одним из самых любимых и узнаваемых актеров второго плана в советском кино.
Но обстоятельства сложились иначе.
Летом 1964 года к Харитонову обращается товарищ по расформированному Эктемиму Александр Орлов[205]. Орлов уже полгода работает во ВГИКе ассистентом Румнева – и теперь зовет на кафедру пантомимы Харитонова. Отношение самого Румнева к Харитонову скорее враждебно; так, в написанных по горячим следам после гибели Эктемима мемуарах Румнев (отнюдь не забывший про «художественный совет») именует Харитонова не иначе как «подпевалой» и «сателлитом» Валерия Носика[206]. Однако на руку Харитонову играют два обстоятельства – во-первых, в 1963 году он публично извинился перед Румневым, признав свою неправоту[207]; во-вторых, Румнев уже практически не участвует в организации учебного процесса, появляясь в институте лишь изредка, на экзаменах и отчетных выступлениях (собственно, это основная причина, по которой Орлов, вынужденный заниматься со студентами в одиночку, ищет себе помощника)[208]. Харитонов соглашается – и с осени 1964 года начинает совмещать работу в Театре-студии киноактера с преподаванием «пластической культуры» во ВГИКе.
Второй приход Харитонова во ВГИК означает и освоение нового ремесла (в отличие от Орлова, успевшего поставить в Эктемиме «Маленькую драму» и «Рисунки Бидструпа», Харитонов до сих пор никогда не придумывал пантомим), и существенное расширение круга общения. По-прежнему очень приветливый и остроумный, Харитонов стремительно обрастает знакомствами. В январе 1965 года начинается его многолетняя дружба с Марианной Новогрудской, дочерью известного журналиста Герцеля Новогрудского, окончившей знаменитую МСХШ, работавшей в художественных мастерских МХАТа, а в 1964-м поступившей во ВГИК, чтобы изучать режиссуру мультипликационных фильмов под руководством Ивана Иванова-Вано[209]. Почти всем студентам мастерской Иванова-Вано нравятся занятия пантомимой, однако Новогрудскую Харитонов подкупает литературой – постоянной декламацией стихов Анны Ахматовой и Марины Цветаевой