В мае 1940 года в Москве проходила декада ленинградского искусства, во время которой были показаны две пьесы Шварца – «Снежная королева» и «Тень». В московских газетах появились заметки и статьи о предстоящем культурном событии. «В одной статье, – вспоминал Евгений Львович, – написали что-то лестное обо мне. И тут я сделал неожиданное открытие: я увидел вдруг, что Тихонову, писателю с именем широко известным, занимающему важное место в союзной иерархии, это неприятно. Подумать только! У меня не было и подобия прочного, какого бы то ни было положения. Да и что отнималось у него? Но когда стали читать статью, восхваляющую меня, вслух, он потемнел. Страсть не рассуждает!»
Одной этой фразой Шварц обозначил свое видение писательского олимпа того времени и свое место на нем. «Серапион» Николай Тихонов, бывший на пике своей поэтической популярности в 1920-х, стал к тому времени скорее чиновником Союза писателей, в то время как его ровесник Евгений Шварц только разворачивался во всю силу своего писательского дарования. При этом, если, например, Михаил Булгаков, давно заслуживший репутацию врага советской власти, отчаянно страдал до самой своей смерти в мае 1940 года от невозможности печататься и видеть на сцене постановки своих произведений, то Шварца к этому времени не только коснулось дыхание славы, но все его основные произведения хотя бы ненадолго были включены в репертуар театров. И всё же чувства стабильности и уверенности в завтрашнем дне у него не было.
В мае 1940-го в «Известиях» была опубликована речь Евгения Львовича о ленинградском Новом ТЮЗе. «Новый ТЮЗ – прежде всего театр, – начал он свое выступление. – То, что он детский театр, не облегчает, а усложняет стоящие перед ним задачи. Драматургам работать в этом театре легко и в высшей степени интересно. Прежде всего автор пьесы чувствует, что он театру нужен (это ощущение радостное и не во всяком театре возможное). Режиссер обычно с самого начала в курсе творческих замыслов автора. Но вот пьеса написана, прочитана на общем собрании труппы и принята к постановке. И тут выясняется вторая, не во всяком театре возможная, особенность Нового ТЮЗа. Пьесу не переделывают больше. У автора появляется чувство, что он не только нужен театру, но его там еще и уважают. Если что-нибудь не ладится у постановщика или актера, то причины ищут не в недостатках авторского текста. Театр не идет по линии наименьшего сопротивления. И, как это ни странно, спектакль от этого только выигрывает…
Итак, Новый ТЮЗ уважает авторский текст. И уважение это не исчезает, если пьеса почему-либо не имела успеха. В этом третья особенность театра. Новый ТЮЗ не отмежевывается от автора. Он отвечает за спектакль наравне с автором. Он полностью принимает на себя ответственность за неудачу и защищает мужественно точку зрения, которая заставила его принять данную пьесу…
Все авторы Нового ТЮЗа непременно приглашаются на обсуждение новых пьес. Они имеют право входа на все репетиции. Их мнением об актерской работе интересуются, с ним считаются. Авторы Нового ТЮЗа – почетные гости на всем премьерах, на всех праздниках театра, на некоторых особенно важных общих собраниях актерского коллектива. Авторы и театр живут одной творческой жизнью, прекрасно знают друг друга, считаются друг с другом. И как эта дружеская связь, это взаимное понимание облегчают работу! Новый ТЮЗ – театр молодой. Он завоевал одно из первых мест в ряде ленинградских театров. И его тесная связь с авторами, как мне кажется, много помогла театру в его творческом росте».
Постановка Новым ТЮЗом «Снежной королевы» 18 мая 1940 года завершилась под несмолкающие аплодисменты зрителей. «Сказке Андерсена дана новая, сильная и яркая жизнь в пьесе Евгения Шварца, – писала тогда актриса Серафима Бирман. – Но не снежная королева, жестокая, мертвенная и равнодушная, – героиня спектакля. Нет, это – пьеса о горячем, любящем, преданном человеческом сердце, о его великой, созидающей силе; о том, что “верность, храбрость, дружба разрушают все преграды”. “Что могут сделать враги наши, пока сердца наши горячи?” В борьбе с омертвелостью, с равнодушием побеждает любовь. Об этом говорит автор в своей пьесе…»[71] «Московский зритель заслуженно оценил пьесу Шварца, – дополнял этот отзыв драматург Михаил Левидов. – Она умна и поэтична. Она – прекрасный материал для того, чтобы создать такой спектакль для детей, к которому и взрослый зритель отнесется с любовным вниманием и неподдельным интересом. А таким и должен быть детский спектакль… Умная и стройная композиция, чистый и точный диалог, юмор – и серьезный, и смешной, экономная, но убедительная драматургическая характеристика персонажей – всё это свидетельствует о том, что Шварц – подлинный, сильный драматург. И, что еще важнее, Шварц – драматург, нашедший свой театр»[72].
Менее чем через неделю после спектакля «Снежная королева» Нового ТЮЗа, 24 мая, Театр комедии показал в Москве свою постановку «Тени». Московские критики приняли эту пьесу менее однозначно, чем «Снежную королеву». Вторая и третья части пьесы, в которые Акимов привнес множество режиссерских усовершенствований, единодушно были признаны более слабыми по сравнению с первой частью. «Написана эта сказка-памфлет с большим мастерством, – писал театральный критик Михаил Загорский, – ее юмор ненавязчив и тонок, ее лирика нежна и светла, а сочетание фантастики с жизнью органично и целостно. К сожалению, два последних акта этой пьесы слабее первого, – в них автору не всегда удается остаться на высоте так умно построенной экспозиции. Разыгран и поставлен этот спектакль так же лучше и ярче в первой своей части, чем во второй. Там, где Акимову и его актерам надо передать условную и лирическую жизнь персонажей, они изобретательны, правдивы и нежны. Нельзя забыть ни этого замечательно показанного отделения тени от человека и ее проникновения в жилище принцессы, ни этих чистосердечных, наивно детских и в то же время глубоко трогательных и искренних интонаций И. П. Гошевой – Аннунциаты, ни этого скромного и привлекательного облика Суханова – Ученого, ни грустного взгляда и как бы расплывающихся в воздухе, колеблющихся очертаний Юнгер – Принцессы. И наоборот, там, где режиссеру и актерам надо воплотить социальные и бытовые эпизоды пьесы, они впадают в гротеск и буффонаду… Вот отчего, как ни занятно и смешно “завинчивают” лакеи распадающегося на части Министра финансов – Бениаминова, как ни размашисто и угрожающе размахивает своим ножом Б. М. Тенин – Пьетро, – всё это остается в пределах игры для игры, и лишь воплощение Тени Э. П. Гариным здесь волнует зрителя остротой и оригинальностью замысла и воплощения. И всё же этот спектакль является бесспорной заслугой ленинградского театра “Комедия”»[73].
Павел Суханов, исполнивший в «Тени» роль людоеда Пьетро, позднее рассказывал о том, что постановку «Тени» начали репетировать тогда, когда третьего акта еще не было. Первые два акта ставили по частям и, поскольку Евгений Львович в процессе обсуждения с труппой импровизировал по ходу работы, то второй и третий акты получили несколько иную жанровую интонацию. Как вспоминал Суханов, Шварц «старался (во многом даже во вред пьесе) написать для каждого актера выигрышную сцену, чтобы он блеснул, хотя роль его и второстепенная»[74].
После нескольких критических отзывов Евгений Львович был почти уверен в провале следующего представления. «К моему ужасу, пришел Корней Иванович Чуковский, Квитко, – вспоминает Шварц. – Появился Каплер, спокойный и улыбающийся. Оня Прут[75]. Даже в правительственной ложе появились какие-то очень молодые люди, скрывающиеся скромно в самой ее глубине. И вот совершилось чудо. Спектакль прошел не то что с большим – с исключительным успехом. Тут я любовался прелестным Львом Моисеевичем Квитко. Он раскраснелся, полный, с седеющей шапкой волос, будто ребенок на именинах, в гостях. Он радовался успеху, легкий, радостный, – воистину поэт. Радовался и Корней Иванович. Я на всякий случай предупредил его, что второй акт – будто бы из другой пьесы, повторил то, чем попрекали меня вчера. Но он не согласился: “Что вы, второй акт – прямое продолжение первого”. На этот раз вызывали дружно, никто не уходил, когда мы раскланивались, зал стоял и глядел на сцену. И занавес давали несколько раз. Вызывали автора. Вызывали режиссера. В последний раз вышли мы на просцениум перед занавесом. Это был успех настоящий, без всякой натяжки. И я без страха шел через полукруглый коридор Малого театра. Подошел Каплер, похвалил по-настоящему, без всякой натяжки и спросил: “Эту пьесу вы писали в “Синопе”?” И когда я подтвердил, задумчиво покачал головой.
На следующий день состоялся утренник, – и этот спектакль имел еще больший успех. Мы перед началом у входа в театр. Солнце светило совсем по-летнему. Подбежала Леля Григорьева, дочка Наташи Соловьевой, юная, веселая, на негритянский лад низколобая и кучерявая, несмотря на свою русскую без примеси кровь. И я обрадовался. Словно представитель майкопских времен моей жизни пришел взглянуть на сегодняшний мой день. Она попросила билет, и я устроил ей место в партере… Ей спектакль нравился с той силой, как бывает в студенческие годы… Итак, третий спектакль прошел с наибольшим успехом, но критики и начальство посетили первый! Тем не менее появились статьи и доброжелательные…»
Отзывы московских изданий после третьей постановки «Тени» оказались более чем вдохновляющими. После закрытия декады ленинградского искусства в Москве Шварц вместе с артистами и режиссерами Театра комедии и Нового ТЮЗа был приглашен на правительственный банкет. И снова, как и после банкета, посвященного закрытию Первого съезда Союза советских писателей, он почувствовал пропасть между собой и холодным миром власть предержащих. Его впечатления от посещения Кремля абсолютно кинематографичны, и поразительное мастерство писателя, передавшего атмосферу этого визита, сродни мастерству постановщика кино.