Глава шестая«Далекий край» и переезд в Сталинабад
«Никак не могу напасть на работу, в которую можно скрыться, как я скрылся в пьесу “Одна ночь”, – писал Евгений Львович в дневнике. – Над нею работал так, что меня ничего не огорчало и не задевало всерьез. Все бытовые неприятности казались мне мелкими, то есть такими, какими они и были на самом деле. А сейчас я стою, как голый под дождиком…»
Но уже летом 1942 года правительственной телеграммой Шварца вызвали в Москву для заключения с ним нового договора по государственному заказу. Несмотря на отказ в постановке «Одной ночи» («У вас восхваляется терпение, а у нас героический народ!»), с ним был заключен договор на новую пьесу на современную тему и выплачен аванс. В тот день он купил на рынке драгоценную пачку настоящего табака.
В Москве Евгений Львович встретился с Акимовым, приехавшим из эвакуации по делам своего театра. Когда зашла речь о пьесе «Одна ночь», Акимов ее не одобрил: «Словно просидел два часа в бомбоубежище!», – но пообещал создать Шварцу все условия для работы над «Драконом», если тот переедет в Сталинабад (ныне Душанбе), где размещалась и активно работала вся труппа ленинградского Театра комедии.
После возвращения из Москвы Шварц начал обдумывать сюжет новой пьесы. Ему казалось важным в тот момент посвятить новое произведение эвакуированным детдомовским детям, рассказать об их жизни, мечтах и надеждах.
Евгений Львович начал с поездки в детский дом неподалеку от города Котельнич Кировской области, воспитанники которого были вывезены из блокадного Ленинграда. Но здесь жили дошкольники, а Шварцу хотелось написать о жизни старших школьников, в полной мере осознавших реалии войны. После возвращения в Киров он договорился о новых поездках, на этот раз – в школьные интернаты. В Кировской и близлежащих областях таких было немало. Шварц побывал в интернатах в Верхосунье, Демьянске, Оричах, Шипицыно, и по итогам каждой поездки его записная книжка пополнялась новыми наблюдениями. Сохранились записи с подробным распорядком дня школьников и перечнем их хозяйственных дел – доставка воды, мытье полов, распилка дров, плетение кружев, сбор лекарственных растений и так далее. Шварц подробно описывал бытовые условия, в которых жили детдомовцы: для кухни они собирали луговой лук, за зерном отправлялись в колхозы, каждой крошкой хлеба беспредельно дорожили. Иногда ребятам приходилось сидеть без света, и тогда по вечерам они собирались для пения, которое особенно сплачивало.
Название пьесы – «Далекий край» – возникло из стихотворной строфы, сочиненной одним из воспитанников интернатов и записанных Шварцем: «Отцы на страже Ленинграда / А нас рука вождя спасла / И от войны, и от блокады / В далекий край перенесла». Главные герои пьесы – дети, эвакуированные из блокадного Ленинграда и оказавшиеся в интернате далеко за линией фронта. В центре повествования – судьба одного из таких эвакуированных детей Лени Олонецкого, который хочет сбежать из интерната на фронт. Силой драматургии Шварц показывает, как война, обрекающая людей на одиночество, вторгается в жизнь ребенка. В то время, когда взрослые покидают свои семьи и сражаются на поле боя или защищают Родину в тылу, дети как никогда нуждаются в родительской любви и заботе. Оставшись без семьи и родных в трагичных военных условиях, дети сохраняют свои лучшие качества – способность любить и дружить, веру в чудо, умение видеть и слышать ближнего.
В сущности, пьеса «Далекий край» повествует о том, как чужие и малознакомые люди способны стать близкими и родными и объединиться в одну большую сильную семью, о том, какую огромную ценность имеет человеческое тепло и как нужны друг другу люди. Шварц показывает этой пьесой, что вовсе не обязательно находиться в эпицентре военных действий для того, чтобы быть нужным своей родине и быть в состоянии помочь ей – ведь фронт на войне у каждого свой.
В середине сентября, когда пьеса была окончена, Шварц вновь был приглашен в Москву, где в итоге был подписан договор на госзаказ сценария по «Далекому краю». Евгений Львович разослал пьесу во все детские театры, и уже 13 марта 1943 года газета «Литература и искусство» писала о премьере спектакля «Далекий край» в Зеленодольске, где в то время находился московский ТЮЗ: «Спектакль… получил широкую популярность в школах, ремесленных училищах и у взрослых зрителей. Местные школы организовали коллективные просмотры и обсуждения». За премьерой «Далекого края» в Зеленодольске последовали постановки и других центральных детских театров в эвакуации – ленинградского ТЮЗа в Пермском крае и Нового ТЮЗа Бориса Зона в Новосибирске.
После возвращения московских театров в столицу «Далекий край» продолжил свою активную жизнь на сцене. «“Далекий край”, – писали в июне 1944 года в газете «Литература и искусство» театральные критики Татьяна Бачелис и Анна Образцова, – единственная в Москве постановка на современную тему, рассчитанная на детей среднего возраста… Два детских театра дали очень различные спектакли на одном и том же драматургическом материале, несходные по трактовке основной темы и образов, по оформлению и стилю.
Просто и реалистически-камерно оформлен спектакль в Центральном детском театре. Густой зеленый лес; скромный деревянный домик; светлая, скупо обставленная комната. В спектакле отсутствует музыка, нет внешних эффектов. И бесспорный центр этого спектакля – образ Лени (артистка В. Сперантова). Огромные, не по-детски серьезные глаза, худенькое бледное лицо с жесткой складкой у замкнутого рта, редкая улыбка – таким запоминается Леня… Мастерски раскрывает Сперантова драматическую борьбу в душе Лени между любовью к товарищам, руководителям, братишке Мише и неизменно берущим верх стремлением быть на фронте…
<…> По-другому звучит эта пьеса в ТЮЗе. В отличие от скромного и лаконичного оформления в Центральном детском театре, спектакль ТЮЗа внешне оригинален и праздничен. <…> Эрмитаж, граниты Невы, памятник Петру, Петергофские дворцы проплывают в экранной неясной дымке, как в дымке детского воображения. <…> Ленинград присутствует в спектакле как победитель. Пьесу театр показал так, что зритель ощущает сегодняшнее торжество любимого города. <…>
В ТЮЗе Леня – артистка Ю. Юльская – не юноша с цельным, сильным характером, как у Сперантовой, а романтически порывистый мальчик, ребенок… Его характер, действительно, формируется на глазах у зрителей… Он хотел быть полноценным участником борьбы, и он стал им на наших глазах…». Таким образом, спектакль был принят зрителем и оказался крайне востребованным.
Но вернемся в Киров осени 1942 года, когда Евгений Львович рассылал в детские театры сценарий спектакля по пьесе «Далекий край». В разговорах с Екатериной Ивановной они всё чаще обсуждали возможность смены места жительства. Новосибирск и Архангельск, куда звали Шварцев Борис Зон и Юрий Герман, были слишком далеки от тех краев, куда приводили Евгения Львовича мечты и воспоминания юности. И в этот момент снова напомнил о своем приглашении в Сталинабад Николай Акимов. Его открытка от 29 сентября 1942 года подтолкнула Шварца к скорейшему продолжению работы над пьесой «Дракон», содержание которой он уже обсуждал с Акимовым: «Мы с театром в Сталинабаде на всю зиму. Как Ваши планы на приезд? Здесь трудновато с квартирами, но жить можно. Немедленно сообщите телеграммой планы и состояние пьесы. Если готова – шлите. Пишите подробное письмо о делах и планах. Готовиться ли к Вашему приезду? <…> Жду вестей, целую, Ваш Н. Акимов. Обратный адрес: Сталинабад, главпочта, до востребования».
В результате Евгений Львович почти решился на переезд, но о прогрессе с «Драконом» хранил молчание. Вот его ответ Акимову: «Дорогой Николай Павлович! <…> Я мечтаю переехать в Сталинабад, встретиться с Вами и почувствовать, наконец, что люди еще остались. Мечтаю об этом давно. Мешало одно обстоятельство – дочку со мной не отпускают, а оставлять ее по некоторым причинам страшно. Почему именно – писать нет мочи. Это дела семейные, да еще чужой семьи… Во всяком случае сидеть на месте я больше не могу. Комната у меня здесь приличная, тепло, работаю я много, ем не так много, но всё-таки ем, и тем не менее просто мечтаю о побеге. Потому что иначе я погибну от умственной дистрофии.
<…> Остались ли у Вас идеи о том, чтобы осесть где-нибудь прочно на несколько лет? Не кажется ли Вам, что можно вернуться на Кавказ? Имейте в виду, что я этой идее предан всей душой. Если Вы пришлете мне вызов, то я выеду, дождавшись денег, причитающихся мне за сценарий “Далекий край”, о котором уже дано соответствующее распоряжение.
<…> Сейчас я переделываю “Принцессу и свинопаса”. Театр Ермоловой собирается ставить эту пьесу. Не заинтересуетесь ли? Кончаю первый акт. Получается довольно гениально. БДТ уезжает в Ленинград и сам этому удивляется. Как с комнатами в Сталинабаде? Ведь без комнаты я человек бесполезный, я могу только дома писать. Екатерина Ивановна целует Елену Владимировну, Анюту, Вас. Я тоже целую всю семью. Жду писем, вызова… Ваш Е. Шварц».
Вместо ответа Акимов немедленно отправил писателю телеграфом вызов с заманчивым предложением стать завлитом театра. Телеграмма очень обрадовала Евгения Львовича, давно уже страдавшего от тоски в Кирове, но его задерживали два обстоятельства. Во-первых, выплата ему денег, причитавшихся за сценарий, всё откладывалась. Во-вторых, вопрос о возможности выехать в Сталинабад с дочкой решен по-прежнему не был. Лишь в крайнем случае Шварц готов был уехать без дочери, вдвоем с Екатериной Ивановной.
«Боюсь, что, продолжая оставаться на месте, я приду в состояние бесполезное, отчего всем родным и близким будет худо, – писал Евгений Львович Акимову 9 февраля 1943 года. – Временами меня одолевает прямо мистический ужас перед Вяткой. Мне начинает казаться, что из этого города выехать невозможно, что я обречен тут торчать до старости, и так далее и тому подобное. Но тогда я беру телеграммы с вызовами и утешаюсь.