Из письма Наташи от 12 декабря: «Дорогой мой папочка и Екатерина Ивановна! <…> Завтра уже я пойду в школу. Сегодня учу всё. Оказывается, что я не очень забыла. Но всё-таки в школу идти страшно. Живу я на Метростроевской. Мать дома бывает очень редко и вообще меня мало касается. Она собирается уезжать в Ленинград. <…> Папа, всё равно я думаю, что ты приедешь в Москву, и очень жду тебя. Мне иногда кажется, что ты уже едешь сюда, а телеграмму нарочно не даешь, чтобы приехать неожиданно. <…> Конечно, здесь довольно шумно, но ничего. А когда тетя Аня кричит на маму, так я испытываю чувство большой радости. Вообще все скандалы здесь такие смешные, что мне за обедом часто приходится идти в коридор, чтобы отсмеяться. <…> Только иногда мне надоедает эта суетня и шум. Куда ни сунешься, везде шум, гам и суетня. На улицу пойдешь, шум. Дома и в школе тоже орут, бегают, ругаются. Но вообще живу я неплохо. Только неприятно то, что здесь негде читать. Всё время мешают. <…> Крепко, крепко целую вас. Ваша Наташа».
К концу 1943-го «Дракон» был закончен, и в январе следующего года Акимов в Москве начал переговоры с Реперткомом о возможности постановки спектакля по новой пьесе Шварца. В это время Евгений Львович писал Малюгину о своих впечатлениях последнего времени: «Дорогой Леонид Антонович! <…> Здесь много любопытного. Театр – интересен по-прежнему. Акимов умен и блестящ больше прежнего. Только благодаря ему я дописал здесь “Дракона”. Сейчас Акимов с пьесой в Москве, и я жду вестей. Пока что я не жалею, что повидал настоящую Азию. А это, честное слово, извините за прописную истину, но всё-таки самое главное. В настоящее время я занят пьесой под названием “Мушфики молчит”. Мушфики – это таджикский Насср-Эддин.
Но довольно о себе. Поговорим о Вас. Первый спектакль, который я здесь увидел, был “Дорога в Нью-Йорк”[79]. Спектакль – прелестный. Начинается с кинофильма, где показаны главные действующие лица. Потом очень легко и весело идет остальное. Прекрасно играет Сухаревская. Это ее спектакль. Я только здесь понял, какая хорошая роль Элли. Тенин, говоря глубоко между нами, хуже Полицеймако. Дубоват и грубоват. Ролей он никогда не учит, а собственный язык у него подвешен плохо. И когда он в комедийном темпе кустарной скороговоркой выбалтывает свой собственный текст, получается нескладно. Но не огорчайтесь. Он, подлец, всё-таки талантлив, обаятелен, музыкален. И в общем Питер получается. Зрители от него в восторге. Но, повторяю, Полицеймако много лучше. И, опять-таки повторяю, – никому об этом не говорите. Каким-то чудом становится известным в труппе всё, что ни скажешь об актерах, хотя за много тысяч километров от них. Кровицкий чудно играет старика Эндрюса. Словом, спектакль удался, имеет огромный успех, идет часто, всё время делает сборы, с чем Вас и поздравляю.
<…> Здесь нет кировского одиночества, но я много дал бы за то, чтобы Вас повидать. <…> Когда мы увидимся? Вести с фронтов подают надежды, что скоро. Я прочно связался с театром Комедии. Куда они, туда и я. Но, тем не менее, верю, что мы увидимся скоро. Привет чудотворцу Руднику, Мариенгофу и Никритиной, Казико, всем. Ваш Е. Шварц».
К работе над пьесой «Мушфики молчит» Шварц так и не приступил, но зато закончил в середине 1943 года переработку «Голого короля». А в августе того же года Евгений Львович направил в Союздетфильм развернутую заявку о написании им киносценария по сказке «Кот в сапогах». Предложенный им сюжет был совсем не похож на сказку «Новые похождения Кота в сапогах», написанную им в 1937 году. На этот раз основная линия повествования соответствовала сказке Перро, хотя Шварц и преобразил эту сказку, добавив в нее несколько новых, придуманных им сюжетных линий.
Начало сюжета совпадает с классическим – после смерти мельника младший из трех его сыновей с доставшимся ему в наследство котом уходят из дома. И дальше «сюжет развивается так же, как в известной одноименной сказке Перро, – указывает в заявке Шварц. – Дело осложняется только тем, что фея и дочь короля – одно и то же лицо. Медведь и камергер короля, придворные и зайцы, телохранители короля и ежи – очень похожи друг на друга…». Это, конечно, выдумки Шварца, острый ум которого жаждал новизны и возможности юмористического переложения сказочных приключений.
«Сценарий “Кот в сапогах” будет решен как волшебная сказка, феерия с большим количеством музыки, пения и танцев, – писал Шварц. – Идея сказки – благородство, честность и трудолюбие – путь к счастью». Фея в сценарии говорит о том, что могла бы «сама, очень просто, с помощью волшебной палочки сделать (хозяина кота) богатым и знатным». Однако такое волшебство по логике автора было бы слишком приземленным, оно совсем не в его духе. И Фея объясняет, что «во-первых, богатство и знатность, которые достаются человеку слишком легко, по мановению волшебной палочки, не всегда идут ему впрок. А во-вторых, и это самое главное, ей ужасно нравится сын мельника. Он ей совсем как свой, как родной. А благодетельствовать своим – неудобно. Это всё равно, что делать добро себе…»
Любовь к котам и медведям в том или ином виде проявляется во многих произведениях Шварца. Истоки любви к котам легко понять, прочитав следующую зарисовку из воспоминаний кинорежиссера Михаила Шапиро, посвященную большому откормленному коту, обитавшему в сталинабадском доме Шварцев: «Чудище зовется Котик – он ходит по головам (в точном смысле этого слова), ложится посреди накрытого к обеду стола. Если хозяин работает, кот глядит в рукопись. Когда ленивого бандита купают, сообщает Шварц, он сначала цепенеет от ужаса, а потом лихорадочно кидается лакать воду из корыта. “Он рассчитывает, что если выпьет всю воду, его не в чем будет мыть!” – комментирует, давясь тихим смехом, рассказчик. Про котов он знает всё… Коты в “Драконе” и “Двух кленах” написаны с Котика. Автор этого и не отрицает».
Временами кот даже сопровождал своего хозяина в поездках. Так, Владислав Андрушкевич вспоминает о том, как однажды в военное время пришел навестить Евгения Львовича в гостинице в Москве. Дверь в номер была приоткрыта, и он увидел сидящего на полу Евгения Львовича, который вел беседу с большим пушистым котом, лежавшим на шкафу. «Правда, – уточняет Андрушкевич, – слова и за себя, и за кота произносил Евгений Львович, но общался он с котом очень серьезно, как будто у них шла задушевная беседа равных». Друзьям Евгений Львович говорил, что кот так умен оттого, что первым слушает его наставительные комедии, когда автор читает их себе вслух.
Заявка Шварца на сценарий «Кот в сапогах» была скептически принята Государственным управлением по производству художественных фильмов (ГУПХФ). Как было указано в редакционном заключении, «наименее удачные стороны замысла автора сценария Е. Шварца проявляются в отступлениях от оригинала». Тем не менее студии предоставили разрешение на заключение с автором договора на сценарий с указанием срока его сдачи – 5 января 1944 года. Шварцу, в свою очередь, было неинтересно использовать для своих сценариев давний первоисточник в неизменном виде – если он и опирался на него, то всегда преобразовывал оригинал, добавляя в него множество новых сюжетных линий, а иногда работал над переложением повествования на современный лад.
В то время как ГУПХФ рассматривал сценарий «Кота в сапогах», Евгений Львович задумал создание еще нескольких замечательных произведений. В тот год он начал работать над пьесой, первоначально названной им «Царь Водокрут», а впоследствии получившей другие названия – «Сказка о храбром солдате» и «Марья искусница». В 1944 году Евгений Львович написал режиссеру, мастеру киносказки Александру Роу: «Дорогой Александр Артурович! Я кончил детскую пьесу “Царь Водокрут” на русском материале. Все хвалят. Все говорят, что это прямо для кино. “Кота” я могу дописать к концу сентября. Но, как я ни боялся, западный материал мне несколько скучен. Не заменить ли нам “Кота” – “Царем Водокрутом”. Материал разработан. Сдам скоро. Основной герой – солдат. Героиня – царская дочь. Пьеса писалась для кукольного театра. Если договоримся – никуда больше не отдам, кроме маленького театрика в Ленинграде».
Сюжет новой сказки Шварца на этот раз никаких вопросов у ГУПХФ не вызвал. Морской царь Водокрут, коварный и жадный, похитил Марью-искусницу, знаменитую мастерицу и красавицу, олицетворение самоотверженного материнства и подлинной женственности. Ее сын, малолетний Ваня, остался сиротой. Ваня – храбрый мальчик, готовый к преодолению любых трудностей ради того, чтобы отыскать мать. Вместе с ним вызволять Марью отправляется бывалый Солдат – смелый и умелый человек широкой русской души и чуткого сердца, неунывающий и готовый поделиться своим жизнелюбием. На пути к цели героям предстоят многие испытания в подводном царстве, но нечистая сила не сможет побороть солдатскую смекалку и преданное сыновнее сердце.
Тогда же, в Таджикистане, у Евгения Львовича возник замысел его третьей, глубоко философской пьесы, стоящей в одном ряду с «Тенью» и «Драконом». Эта пьеса, первоначально названная автором «Медведь», была поставлена на сцене и экранизирована под названием «Обыкновенное чудо». Работе над ней суждено было продлиться целых десять лет, и к ней мы вернемся позднее.
Тем временем Акимов подолгу отсутствовал, и Шварц вынужден был справляться с организационными трудностями в театре на посту его заместителя. Его мечта о путешествии в горы всё откладывалась. «Поездить и походить по горам я не успел до сих пор, – записал он в дневнике 23 января, – хотя послезавтра уже полгода, как я живу здесь. Уже зима, которая похожа на весну. На крышах кибиток растет трава. Трава растет и возле домов, там, где нет асфальта. Снег лежит час-другой и тает…»
Радостью было то, что 19 января 1944 года в театре состоялась премьера «Кота в сапогах». «Как будто всё благополучно, – отмечал Шварц в письме к Акимову. – Касаткин работает прелестно. Всё оформление сдается вовремя, почти без скандалов».