В середине марта пришло известие о том, что двадцать седьмого марта в Берлине в театре имени Рейнгардта состоится премьера спектакля «Тень» по пьесе Шварца. Еще раньше было известно, что с 1944 года в театрах Англии поставлена шварцевская «Снежная королева». В декабре 1944-го в русскоязычной газете «Британский союзник» писали, что с постановки «Снежной королевы» начал работу детский театр в Манчестере. В отзыве критика «Манчестер гардиан» по итогам гастролей этого театра в Лондоне сказано следующее: «Русский вариант “Снежной королевы” Андерсена делает сказку менее поэтичной, но более жизненной и забавной. В общем, это удачная работа». Теперь этот спектакль успешно шел и во многих городах Германии.
«Рад сообщить Вам, что “Тень” прошла в Берлине с успехом поистине великолепным, – писал Шварцу начальник отдела культуры Управления пропаганды Советской военной администрации в Германии Александр Дымшиц после премьеры. – Я, впрочем, был совершенно уверен, бывая неоднократно на репетициях. Но премьера и дальнейшие спектакли превзошли все мои ожидания. Билеты на “Тень” перепродаются неподалеку от театра по “черным” ценам».
После обмена поздравительными телеграммами с коллективом немецкого театра Шварц записал в дневнике 23 апреля: «В среду произошло неожиданное событие. Я получил из Берлина письмо о том, что “Тень” прошла в театре имени Рейнгардта, точнее, в филиале этого театра, “Kammerspiele”, с успехом, “самым большим за много лет”, – как сказано в рецензии. “Актеров вызывали к рампе сорок четыре раза”. Я, несколько ошеломленный этими новостями, не знал, как на это реагировать. Пьеса написана давно. В 39-м году. Я не очень, как и все, впрочем, люблю, когда хвалят за старые работы. Но потом я несколько оживился. Всё-таки успех, да еще у публики, настроенной враждебно, вещь скорее приятная…»
Как вспоминал Илья Березарк, Шварц очень смеялся, узнав, что представители английской армии на берлинской постановке «Тени» обиделись на то, что правитель теряет голову, и вышли из зрительного зала.
А в мае на экраны страны вышла «Золушка». Поздравлениям не было конца. «Я принимал все поздравления с тем самым ошеломленным, растерянным ощущением, с каким встречаю успех, – вспоминал Шварц. – Брань зато воспринимаю свежо, остро, отчетливо… <…> Я вспомнил успех “Дракона”, который кончился так уныло. Словом, я притаился внутренне и жду. И я устал, устал – сам не знаю отчего. Впрочем, все эти сенсации меня ободрили. Моментами кажется, что всё будет хорошо».
Летом 1947 года окончила школу Наташа. Каждый ее выпускной экзамен волновал Евгения Львовича больше, чем если бы он сам сдавал его. Он побывал на выпускном вечере у дочери и даже выступил с речью. После выпускного Шварцы уехали на Рижское взморье в Лиелупе. Евгений Львович впервые побывал тогда на Балтийском море, где плавал и с удовольствием собирал кусочки янтаря в песке, вспоминая поверье о том, что найденный янтарь приносит счастье. Собрал около двухсот янтарей.
По возвращении в Ленинград Евгения Львовича ждала радостная новость. Наташа прекрасно сдала экзамены в университет, поступив на индо-тибетское отделение восточного факультета. Первого сентября Евгений Львович проводил дочь в университет – так же, как когда-то провожал ее в первый класс.
Окружающая жизнь вошла уже в новую колею. Как отмечает в дневнике Шварц, люди уже выбросили из памяти карточки и распределители – целую полосу послевоенной жизни. А магазин, который в первые послевоенные годы выполнял роль распределителя, стал продавать подписные издания, и очереди за ними в этом магазине и в Доме книги очень нравились Шварцу – так же как «ночные утешительные очереди в Филармонию».
«После шума, который поднялся вокруг “Золушки”, после путаной зимы я вдруг совсем перестал работать, – писал в это время Евгений Львович. – С утра я перекладывал работу на вечер, вечером валялся и читал, или уходил. Не только не писал, но исчезло даже то вдохновение, безумное, мечтательное, туманное, праздничное настроение, ощущение радости, которое так помогало мне жить. С огромным трудом, урывками, я написал пьесу для кукол. С еще большим трудом переделал ее».
Пьеса называлась «Сто друзей» и была написана для кукольного театра на Некрасовской. Рассказывалось в ней о строительстве электростанции на реке, которому препятствовал Лесовик. На защиту плотины встали «волшебники» – люди творческого труда, создатели всего нового. «Скажу я тебе, сынок, вот что, – говорит мать главного героя. – Мы ведь волшебники». – «Ой, кто волшебники?» – «Мы, люди». – «Все?» – «Все, кто умеет работать, как следует, кто с душою работает – тот и волшебник». К этой теме Шварц обращался и в других своих произведениях. Достаточно вспомнить пролог к «Снежной королеве»: «Все мы – и актеры, и учителя, и кузнецы, и доктора, и повара, и сказочники – все мы работаем, и все мы люди нужные, необходимые, очень хорошие люди…» Людям-творцам в новой пьесе помогает сама природа, добрые животные – Белка, Кошка, Мышь, а также вещи, изготовленные человеком из природных материалов: шкатулка – Потапыч, спичка – Пых Пыхович, стакан – Стакан Стаканыч. И лишь Сова, как и в «Кукольном городе», остается на стороне враждебных сил.
Пьеса, которая была написана исключительно для заработка и которой Шварц не придавал особенного значения, понравилась руководству театра и в декабре была поставлена на сцене под названием «Волшебники». Неожиданно для театра и автора этот спектакль стал одним из событий театрального года и даже был выдвинут на Сталинскую премию (до которой, впрочем, дело не дошло). Правление Ленинградского отделения Союза писателей оценило пьесу как одно из самых значительных явлений детской драматургии 1947 года, подчеркнув, что в пьесе «Волшебники» Евгений Шварц возвращает к жизни подлинно-сказочную фантастику, «обретающую особенную типичность от того, что мысль, страсть, взгляды и желания советского человека пронизывают ее всю». «Главная мысль “Волшебников”, – указывалось в рецензии Правления, – это мысль о том, что сама жизнь и всё живое на земле, и всё, что делается творческими руками человека – прекрасно, как волшебство, и полно глубокого смысла и значения. Великолепная поэтическая фантазия Шварца помогла ему выразить эту мысль в похождениях своего маленького героя с большой внутренней искренностью и силой».
Спектакль был также неоднократно отмечен в прессе. «Е. Шварц обладает чудесным даром подлинного сказочника, убежденного в абсолютной достоверности рассказываемых фантастических событий, – писал в отзыве на постановку театровед Симон Дрейден. – С великолепным юмором и острой жизненной наблюдательностью драматург дает живые характеристики всем персонажам сказки… Безоговорочно восторженная, радостная, целеустремленная реакция юных зрителей, – это не только восхищение ярким занимательным зрелищем, это вместе с тем увлеченность большой, благородной мыслью, воодушевившей сказочника-драматурга…»[87]
Незадолго до постановки «Волшебников» на сцене кукольного театра, осенью 1947 года на сцене Театра марионеток под руководством Евгения Деммени вышла новая постановка «Сказки о потерянном времени». В уже процитированном нами обзоре театральных новинок Симон Дрейден отмечал, что новый спектакль по этой пьесе Шварца гораздо удачнее довоенной постановки, поскольку «в этом спектакле бьется пульс настоящей жизни». «Эта работа тем более значительна, – писал Дрейден, – что это пока едва ли не первый удачный опыт создания современного спектакля для школьников и о школьниках на большую и важную тему».
Но ежедневной работой Евгения Львовича было отнюдь не только творчество. В декабре 1947 года он был выбран членом правления Союза писателей и вынужден был участвовать в работе секций драматургии и детской литературы, готовить рецензии для обсуждения новых произведений и постановок по ним. Как всегда, он оставался предельно честен в ходе таких обсуждений и часто заступался за гонимых литераторов, а иногда нелицеприятно отзывался о произведениях признанных авторитетов. Его отзывы несли в себе заряд его душевного тепла и никогда не были формальными.
Характерно в этом отношении выступление Шварца в защиту пьесы Ольги Берггольц и Георгия Макогоненко «У нас на земле», на которую в начале 1948 года обрушилась советская критика, начиная с разгромной статьи уже известного нам Симона Дрейдена в «Ленинградский правде». В значительной степени Евгений Львович в этом выступлении сформулировал свое кредо.
«Не удивляйтесь, что мы говорим о статьях, – сказал он 19 февраля 1948 года на заседании правления писательской организации. – Именно такого рода статьи мешают говорить по существу. Бывало, не особенно нравится пьеса, но благодаря появлению безобразной, несправедливой статьи, приходится забывать гамбургский счет и восстанавливать хотя бы приблизительно справедливость. Березарк говорил о том, что драматурги делятся на профессиональных драматургов и пришедших со стороны. Это очень опасное деление, потому что писатели – поэты и драматурги и критики – делают одно и то же дело. В частности, скажу о себе. До сих пор, к величайшему сожалению, я не могу почувствовать себя профессионалом, к некоторому даже своему ужасу. Каждую новую пьесу начинаешь так, как будто пишешь в первый раз в жизни. Возможно, это мой недостаток, а возможно, что таково время, таков материал, который каждый раз ставится перед нами, и таковы сложности в наше ответственное время нашего ремесла, если не говорить о профессии.
Каждый раз, когда в пьесе видишь что-нибудь живое, каждый раз, когда видишь, что кто-то еще так же серьезно и так же ответственно думает над тем, как обработать и что делать с новым материалом, радуешься, как будто бы встречаешь попутчика. Мы слышали пьесу Берггольц и Макогоненко, когда она впервые читалась в БДТ, и я был обрадован самым искренним образом. Во-первых, тем, что встретил товарищей по работе, которые столь же ответственно и с таким же трудом, как в первый раз, пробовали поднять, вскрыть и сделать доступным зрителю новый материал, который до сих пор как следует не был обработан. Делается это со всей доступн