ой им добросовестностью и талантом. То, что было сказано, что эта пьеса поэтическая, – это немаловажно. Пьеса поэтическая от начала до конца. Вот что мне нравится и вот почему я ее защищаю с особой яростью.
Я должен сказать, что здесь была пальба из автоматов по людям, которые нарушили правила уличного движения. Раз поднят новый материал, то кончен вопрос о профессионализме. Кончены существующие рецепты сочетания характеристик второстепенных действующих лиц и первостепенных действующих лиц. Всё приходится решать с самого начала. Сюжет кажется более важным, чем вопросы конфликтов. Конфликты находятся и всегда с ними справляются, а что такое сюжет и как решать сюжетные вопросы – это дело первостепенной важности. Люди решают по-новому…
Здесь задачи перед авторами были очень сложные, тут было и действие времени… Пьеса несколько приподнята, и поэтому, несмотря на то, что материал внешне реалистический, он приподнят поэтически, и естественно, что люди с гордостью говорят о своих традициях. Ложь я очень хорошо чувствую и глубоко убежден в том, что этого как раз здесь и не было. Все мы с волнением слушали эту пьесу. Ощущение времени – сегодняшнего дня и прошедшего времени, которое продолжает жить в сегодняшнем дне, с моей точки зрения, в пьесе было достаточно убедительно.
Я не хотел говорить, но в некоторых случаях нужно преодолевать свое отвращение к публичным выступлениям. Я говорю “с отвращением”, потому что труднее доказать, что то, что мне понравилось, действительно хорошо, но поверьте мне – здесь нет никакого желания лишний раз столкнуться с критиком, а глубокое убеждение человека, который работает добросовестно, что это некоторый этап на том трудном пути, по которому мы все идем в меру наших сил и возможностей, и что это настоящее произведение искусства, а настоящее произведение искусства живет. А к тому, что живет, нужно относиться как к живому существу, и то убийственное отношение, которое было в статьях наших критиков, создает нездоровую атмосферу, потому что серьезного разговора не получается. Когда на ваших глазах избивают человека, то вы не занимаетесь тем, что завязываете ему галстук, а стараетесь привести в чувство.
А затем нужно поговорить о методах. Солидаризироваться со статьей Дрейдена невозможно, потому что это сплошные выкрики и окрики. Три дня после этой статьи я ходил как заржавленный, хотя ко мне она никакого отношения не имела. То же самое и остальными статьями. Это вносит ту нездоровую атмосферу, которая никакой критике не оставляет места. Вот почему нужно говорить о критике».
Много ли таких выступлений сможет привести читатель, вспомнив о том, что это происходило в условиях нарастающей борьбы с инакомыслием, а травля в прессе всегда начиналась с одобрения высшего начальства?
Примерно в том же ключе была написана рецензия Шварца в защиту повести Владислава Глинки «Русский марш», зачитанная Юрием Германом на заседании правления Союза писателей 14 мая 1948 года: «Я прочел повесть Глинки в первом варианте, затем после значительной авторской обработки и, наконец, в теперешнем ее виде – в листах, вполне готовых к печати. Даже в первоначальном своем варианте повесть произвела на меня впечатление поразительное! Это тот вид исторического художественного произведения, которое нужно современному читателю, которое дает отчетливое представление о старом, пересматривая его с новой точки зрения. Историческим познаниям автора веришь. Характеры героев – убедительны. Фабула увлекает и волнует. После огромной, необычайно добросовестной, творческой, многократной авторской переработки – повесть стала более значительной. Страшно представить себе, что весь этот труд пропадет напрасно. Вношу предложение об утверждении этой книги в плане».
Шварцу была свойственна постоянная рефлексия. Он подводил итоги прожитого года, тщательно анализировал свои отношения с людьми и был очень чуток к восприятию своего творчества не только литераторами, но и чиновниками от литературы. В то же время главным и ни с чем не сравнимым благом были для него чувство дома, благополучие жены и дочери, атмосфера уюта.
«Что определяет мой сегодняшний день? – размышлял Шварц в описываемое нами время жизни. – Попробую привести в ясность свои дела по пунктам, по разделам… Союз. Бываю там относительно редко. На заседаниях. По делу. Репутация каждого из нас в Союзе, точнее в руководстве Союза, меняется, и при этом меняется часто, и в большинстве случаев, по причинам для нас загадочным. За дверями комнаты президиума и парткома меня могут ругать, перетолковывать мои слова, приписывать то, чего я не говорил, а оправдаться невозможно. Всё это делается заглазно… Как же я отношусь ко всему этому? Говоря по чести, в основном спокойно. Почему? Потому что пишу. Потому что беспечен от природы. Потому что выработались некоторые внутренние, гигиенические правила, помогающие почти без участия сознания не дышать отравленным воздухом. Тем не менее, ввиду того, что я человек общественный, люблю людей и люблю, чтобы меня любили, и когда по тонким приметам я чувствую, что моя репутация в глубинах Союза поколеблена – то расстраиваюсь. Впрочем, на несколько часов… На сегодняшний день, правда, в Союзе мои дела как будто ничего себе…
Дальше. Работа. Я пишу новый сценарий, и многое в нем пока как будто выходит. Сценарий о двух молодых людях, которые только что поженились, и вот проходит год их жизни с первыми ссорами и так далее и тому подобное. Главная трудность в том, чтобы сюжет был, но не мешал. (Словом, как всегда, когда я касаюсь самого основного – литературы, и касаюсь, так сказать, со стороны, мне делается совестно, слова отнимаются, и мне хочется заткнуться.) Итак, работа на данный день – идет. И нет у меня чувства, что я выброшен из жизни…
Дальше. Дом. Здесь основа – Катюша. Бог послал мне настоящую жену, которую до того не отделяю от самого себя, что не умею написать о ней, как следовало бы. Благодаря Катюше, где бы мы ни жили – в страшной ли комнате в Кирове, на даче ли, в своей ли квартире – всё чудом преображается, превращается в дом… И этого мало. У нее особый дар понимания – я ей читаю всё, что пишу, и слежу, нравится или нет, и всегда она права, хоть ничем не похожа на литературных дам. Даже языком их владеть никогда не умела. Ужасно трудно говорить о близком. Она очень хороша собой и следит за собой, как и подобает женщине. Нет больше сил писать о ней, так похоже и не похоже. Бог дал мне в жены женщину. Прожили мы вместе вот уже восемнадцать лет. И до сих пор мне не стыдно читать письма, которые я писал ей в начале нашего знакомства. Ну и довольно об этом… Итак, дома я спокоен, дом помогает работать, и самое путаное и тревожное существо в нашем доме – это я сам. Я сам пытаюсь держать себя в ежовых рукавицах, и вечно срываюсь, и снова начинаю новую жизнь. На сегодняшний день меня даже пугает бессмысленная радость, с которой я живу. Вчера увидел спящего кота, его розовый нос и великолепную шерсть, и вдруг так обрадовался, так восхитился, что сам ужаснулся. К чему бы это? Ну, довольно ловить себя за хвост.
Попробую дальше по пунктам приводить свои дела, свой сегодняшний день в ясность. Друзья. Друзей у меня нет. Мой первый и лучший друг – Юра Соколов – пропал без вести, очевидно, погиб в конце войны 14-го года. До сих пор я вижу во сне, что он жив, и радуюсь, что на этот раз это уже не сон, а, слава богу, правда. Дружил с Олейниковым, но в сущности дружба с этим странным человеком кончилась в году 25-м. После этого много было всякого. Бывало, что месяцами мы не встречались. Никто за мою жизнь так тяжело не оскорблял меня, как он. Но я всё-таки любил, как мог, этого человека. Страшно сказать – но был гений. И он пропал без вести, очевидно, погиб. Теперь есть люди, с которыми мне интересно более или менее. Но не могу сказать, чтобы я их любил. Полагаю, что и они меня тоже. Я в хороших, приятельских отношениях с ними, но это не вполне близкие люди. Всё время ощущается некоторое расстояние – то ли от разницы натур с другими, то ли это вообще свойственно нашему времени…»
Сценарий о двух молодых людях, упомянутый Шварцем в дневнике, был задуман для режиссера Кошеверовой и снова, как и в случае с «Золушкой», предполагал Янину Жеймо в главной роли. Действие сценария (названного Шварцем «Первый год») происходило осенью сорок пятого года. По замыслу автора, вчерашние школьники и фронтовики одновременно пришли поступать в ВУЗ. Как писал в заявке на сценарий Шварц, это «давало возможность показать разные характеры, рассказать о своеобразных взаимоотношениях, возникающих благодаря различию возрастов и жизненного опыта». Главная героиня – повзрослевшая Маруся Орлова из «Первоклассницы», успевшая закончить школу и побывать на фронте, после чего она демобилизовалась и пошла работать маляром, решив, что начисто позабыла школьную программу. Занимаясь ремонтом здания университета и прислушиваясь к спорам поступающих, Маруся осознает, что ее школьные знания достаточно основательны, и тоже подает документы в университет.
Договор на этот сценарий был заключен Евгением Львовичем с «Ленфильмом» в середине июня 1947 года, но за год работы над ним концепция сценария изменилась. В апреле 1948-го Шварц представил художественному совету студии текст об истории бывшей воспитанницы детского дома, которая стала студенткой, а затем вышла замуж. Евгений Львович решил, что интереснее рассказать в сценарии о начале совместной жизни молодых людей, об их адаптации друг к другу и совместном преодолении первых трудностей. Двумя годами ранее Шварц уже работал над пьесой на эту тему по просьбе Акимова, и теперь решил использовать свой материал в новом контексте.
Художественный совет киностудии направил сценарий на утверждение в Главное Управление по производству художественных фильмов и получил ответ о необходимости «коренной переделки» сценария. По мнению авторов рецензии, Шварц не ответил в своем сценарии на вопрос о том, почему возникают недоразумения в хорошей советской семье. «Неясность предмета споров, – указано в рецензии, – отсутствие остроты в столкновениях героев – приводят к тому, что жалобы Марии воспринимаются как сентиментальные излияния. Вся она становится беспомощной, инфантильной, забываешь, что это студентка, комсомолка… Жизнь героев протекает в замкнутом семейном кругу. В сценарии нет атмосферы общественной жизни, недостаточно раскрыты интересы героев вне семейной жизни…»