Не только распространившиеся в народе слухи о появлении Черной Звезды, но и удивительные события, происшедшие позже, долго составляли предмет разговоров.
Как рассказывали солдаты, стоявшие на часах в королевском замке, часто в полночь дух умершего короля Фердинанда VII ходил по длинным коридорам. Молва подтверждала, что привидение постоянно выходило из парка, тихо минуя проход, и затем исчезало во флигеле королевы-матери. Смелые солдаты уже несколько раз окликали его, но никогда не получали ответа.
По старым преданиям, которые все еще находят в народе верующих, почти каждый замок имеет свои легенды о привидениях; и странствующего короля часовые больше не трогали. Хотя он им казался очень страшным, они предпочитали не нарушать его покоя.
Незадолго до ночи, о которой мы рассказываем, молодой офицер из гвардии королевы, дон Франциско Серрано, встретил странное явление на перекрестке коридоров. Но храброму офицеру пришлось не совсем хорошо, так как привидением, пронзившим саблей Серрано, был не кто другой, как отставной лейб-гвардеец Мунноц, возлюбленный королевы-матери, который представлял эту комедию, чтобы беспрепятственно и неузнанным входить в покои Марии-Христины.
Дон Серрано получил вразумительное предостережение не беспокоить больше привидений замка и был отослан в армию, что, конечно, ему было кстати, так как там он нашел случай отличиться. Без сомнения, ему было бы гораздо хуже, если бы молодая королева Изабелла не находила удовольствия в общении с прекрасным, вежливым доном и потому не взяла его сторону против своей очень разгневанной матери. Тень короля между тем продолжала странствовать.
Когда маркиз де Монтолон исчез от окна Долорес, генерал Нарваэс, принесший в Мадрид точное известие о победе над карлистами, имел аудиенцию у Изабеллы, при которой, кроме старой дуэньи Мариты, находилась только графиня Евгения.
Нарваэс был очень милостиво принят молодой королевой, и теперь ей доставляло большое удовольствие просить его проводить фрейлину Монтихо через коридор замка до ее покоев. При этом Изабелла подтрунивала над своей подругой, так что Евгения хорошо поняла, что означал прощальный взгляд молодой королевы.
— Я даю его тебе в проводники, чтобы ты имела случай побыть с ним четверть часа наедине, в то время как он проводит тебя до твоих комнат.
— Благодарю, ваше величество, — проговорила Евгения, кланяясь своей царственной подруге, когда Нарваэс также прощался с молодой испанской королевой.
— Ведь вы знаете, генерал, что в нашем замке являются всякого рода привидения, поэтому для нас истинное утешение, если вы проводите графиню Теба до флигеля больной инфанты Луизы, моей дорогой сестры, — говорила Изабелла, отпуская Нарваэса и Евгению. — Еще одно! Ради всех святых не трогайте привидений.
Генерал раскланялся, в знак согласия отвечая улыбкой королеве, и оставил будуар.
Прекрасная графиня льстила себя надеждой, что Нарваэс, на котором останавливался ее взгляд с тем порывом, который порождает первая, пылкая любовь, теперь также оказывает ей свое обожание. И эта мысль совершенно разволновала Евгению, когда она под руку с возлюбленным оставила флигель королевы, чтобы возвратиться в свои покои, находившиеся во флигеле инфанты.
Нарваэс был весьма внимательный кавалер. Он не мог не согласиться на все для завоевания расположения к себе подруги молодой королевы.
Точно как любящее сердце старается относиться благосклонно ко всему, что ему встречается, так и Евгения была склонна принять любезность генерала за признание его взаимной любви. Он предложил ей, идя по длинным, уединенным коридорам, свою руку, и Евгения приняла это с тайным чувством невыразимой радости.
Так шли они через тускло освещенные ходы флигеля и приблизились к покрытой дорогими коврами лестнице, которая спускается в перекресток, разделявший четыре флигеля и соединявший главный вход с маленьким двором, а парк с большим двором замка.
Чтобы достигнуть флигеля, в котором жила инфанта Луиза, нужно было, идя от королевы, пройти проход, который из парка вел к покоям королевы-матери, к караульной гвардии и во двор замка. Грудь Евгении сильно вздымалась, когда она рядом с Нарваэсом спускалась по лестнице.
— Ошибаюсь ли я, или сердце ваше действительно так сильно бьется, мадонна? — тихо спросил генерал. — Теперь мы приближаемся к перекрестку.
Графиня не могла тотчас найти ответа, она чувствовала, что ее сильное волнение выдавало ее.
— Конечно, — вздохнула она наконец, — перекресток, через который дует сквозной ветер и в котором так мрачно, всегда влияет на меня как-то неприятно.
— Вы со мной, вам нечего бояться, графиня.
— С вами, дон Нарваэс, я готова пройти катакомбы, — отвечала Евгения шепотом, — ведь вам мы обязаны освобождением из рук того человека, который взойдет завтра на эшафот. Но все это вызывает во мне чувство какого-то необъяснимого страха, — прибавила прекрасная графиня и, побуждаемая страхом и любовью, крепко прижалась к руке генерала.
Они достигли перекрестка, мрачного и неприветливого, на котором не видно было ни одной человеческой души. Нарваэс думал не о графине, опиравшейся в эту минуту на его руку, но о другой красавице. Ослепляла ли его власть, или прельщала рано развившаяся фигура Изабеллы, но ее образ всюду преследовал молодого генерала, между тем как Евгения предавалась надежде, что Нарваэс любит ее так же горячо, как и он любим ею.
Вдруг графиня еще крепче прижалась к руке генерала, и легкий крик испуга вырвался из ее прекрасных уст. В ту минуту, как они проходили через перекресток, заскрипела дверь, которая вела из парка в замок, и в ней показалась фигура человека в длинном черном плаще и испанской остроконечной шляпе, надвинутой на глаза, напоминавшая короля Фердинанда, когда тот отправлялся на тайные похождения или возвращался после них в замок.
Нарваэс проследил за испуганным взглядом графини и также увидел появившийся призрак у двери из дворцового парка.
— Я бы заговорил с привидением, мадонна, — прошептал, улыбаясь, генерал, — если бы ее величество не приказала оставлять их в покое и дать им полную свободу прогуливаться по дворцу. Поэтому не бойтесь призрака, графиня. Если мы не тронем его, он тоже не навредит нам.
Взгляд Евгении все еще был устремлен на темную фигуру, подошедшую к перекрестку, когда они проходили, спеша, к украшенным золотом ступеням лестницы, ведущей в покои придворных дам. Ничем непоколебимая смелость генерала, руку которого она так близко чувствовала около себя, его ироничная улыбка и ее горячая любовь к нему скоро преодолели в графине страх, и она быстро стала приближаться с ним к лестнице, устланной коврами, между тем как призрак пошел дальше по перекрестку.
Приблизившись к флигелю королевы-матери, не остановленный стражей, прохаживающейся взад и вперед, призрак, оглядевшись, направился не к ступеням, ведшим в покои Марии-Христины, а к маленькой лестнице в подвал,
Это был маркиз де Монтолон, смелый, рассудительный человек, который разыгрывал в эту ночь роль герцога Риансареса, что было нетрудно, так как последний уже несколько часов находился у королевы-матери, и можно было спокойно носить его маску. Одно, что тревожило маркиза, — был вопрос, каким способом увести Олимпио из замка. Он сам мог легко вернуться прежней дорогой и выйти во двор замка, если бы не пожелал перелезть через забор, но как быть с пленным королевы?
Аллея, слившаяся с одной стороны с парком, вела с другой стороны в караульную гвардии, через которую можно было выйти во двор замка. Клод знал, что в караульне всегда находилось несколько офицеров, и потому было невозможно идти этим путем.
В главном квартале также стояла стража, которая пропустила бы его, приняв за тень короля Фердинанда, но не преминула бы задержать Олимпио.
Да поможет нам святой Бернардо! — прошептал маркиз и, спускаясь по лестнице, вынул из-под плаща маленький потайной фонарь, затем осторожно прошел мимо квартиры смотрителя замка, находившейся тут поблизости, и стал спускаться по скользким ступеням в подвал, где находилась камера его заточенного друга.
Маркиз остановился и стал прислушиваться, не шевелится ли что-нибудь наверху или внизу, и потом только пошел по коридору, по обеим сторонам которого виднелись железные двери арестантских камер. Он знал, что теперь нельзя было терять ни минуты, потому что в этот же час мог явиться один из судей или духовников, чтобы прочесть заточенному приговор или совершить над ним соборование. Он быстро вынул из-под плаща ключи, которые вручила ему Долорес.
— Олимпио, — воскликнул он негромко, — сюда пришел Клод де Монтолон, чтобы освободить тебя. Отзовись, в какой ты камере?
Одну минуту господствовала прежняя тишина.
— Клод де Монтолон, — раздался глухой голос вблизи затаившегося маркиза.
— Ради всех святых, Олимпио, постучи в дверь, которая отделяет тебя от меня.
В эту минуту заточенный, казалось, уже не сомневался больше в том, что здесь был действительно маркиз. Он постучал, и Клод поспешил к двери, за которой сидел Олимпио. Он быстро перепробовал несколько ключей и наконец нашел подходящий; ключ со скрипом повернулся в старом замке, дверь подалась — и приятели бросились друг к другу в объятия.
— Возможно ли! Ты здесь! — проговорил Олимпио, понизив голос. — На что ты решился ради меня!
— Я выполнил только свою обязанность, — ответил маркиз, поднимая потайной фонарь, чтобы посветить своему другу, — но не будем терять ни секунды. Последуй за мной. Через час, может быть, уже будет поздно.
— Мог ли я думать, что ты придешь сюда, чтобы освободить меня, — сказал тронутый Олимпио, крепко пожимая руку своего друга. — О Клод, это такая услуга, на которую способен только ты.
— Пустяки! — пробормотал маркиз. — Филиппе хотел оспорить у меня право освободить тебя, но он слишком вспыльчив, поэтому ты видишь здесь меня, между тем как он ждет нас в лошадьми на El-Pertil. Следуй за мной. Теперь еще надо вывести тебя из замка.