— Дело удастся, ваша светлость, — прошептал слуга, — не прибегая к. оружию, мы избавимся от них иным способом, если только они не поставят часовых.
— Ты думаешь, что на наши выстрелы сюда прибегут артиллеристы? — спросил стоявший у входа, в котором наш читатель уже, вероятно, узнал мнимого герцога. — Если мы устроим здесь засаду и выстрелим в ту минуту, когда они подойдут ко входу, то они, без сомнения, погибнут, а мы сможем, пользуясь царящей темнотой, безопасно улизнуть, прежде чем подоспеют артиллеристы.
— Очень хорошо, ваша светлость, но не будем медлить. Наверху я предложил бы вам свой план, и готов держать пари, что он вам понравится.
— Взлезай, я последую за тобой. Кажется, в соседних рвах я слышу приближающиеся голоса.
Джон, англичанин с бульдогообразным лицом, тихо и осторожно достиг бруствера; Эндемо следовал за ним с ловкостью кошки.
Вскоре их фигуры исчезли среди кустарников. Они легли на землю и могли сверху видеть все происходившее внизу.
Французские пушки с небольшими перерывами продолжали греметь; земля вокруг дрожала. С валов ближайшего укрепления слабо отвечали на выстрелы. Стало так темно, что стреляли наудачу, держась прежнего направления.
Раскаленные ядра летели по воздуху, но место, где находился подземный ход, было в стороне, так что бомбы падали в отдалении и зарывались в землю. Там и сям они повреждали батареи союзной армии, между тем как ядра последней беспощадно разрушали окопы русских.
Прошло с четверть часа, как Эндемо и Джон сели в засаду. Вскоре через один из поперечных рвов к ним приблизились три фигуры, шедшие одна за другой. Впереди шел Олимпио, которого легко было узнать по мощному телосложению. За ним следовал маркиз Монтолон, замыкал маленький, только что испеченный лейтенант Хуан Кортино. Он нес потайной фонарь, слабо освещавший три фигуры. Они шли между высокими земляными валами, не произнося ни слова.
— Проклятие! — прошептал Эндемо тихо. — Они взяли с собой третьего!
— Мы справимся с ним. Надеюсь, что он со своим фонарем проведет их в ад!
В это время Олимпио, обладавший тонким слухом, приблизившись на десять шагов к подземному ходу и различив шепот, остановился.
— Кажется, я слышу что-то странное, — сказал он тихо маркизу.
— Ты говоришь о шелесте? Это ветер колышет листву. Или ты думаешь, это какой-нибудь отважный русский обход проник в подземелье?
— Нет, нет, это невозможно! Наши форпосты с наступлением ночи продвинулись вперед на сто шагов. Они миновали эту местность, чтобы скрыть от русских этот вход, — возразил Олимпио. — Не будем медлить. Хуан, дай фонарь! Ты останься здесь караулить при входе и не оставляй его ни в коем случае. Если услышишь выстрелы в подземелье, то позови окружающие посты.
— Положитесь на меня. Я взял ружье и пистолет. Извольте фонарь.
— Прощай, Хуан, — сказал Олимпио, вступая в проход, между тем как маркиз, следуя за своим приятелем, также прощался с оставшимся и сжимал ему руку.
— Да поможет вам Пресвятая Дева! До свидания, — крикнул он им. Слова его глухо раздались в подземном ходе; вслед за тем исчез свет фонаря.
Вокруг было темно; облокотившись на земляную стену рва, Хуан стал всматриваться в темноту. Погода стояла приятная и теплая.
Даже в глубоких траншеях, в которых обыкновенно стояла сырость, теперь после жаркого дня было тепло.
Хуан думал о доброй тете Долорес, об опасности, которой подвергались двое друзей, служившие для него примером, о предстоящем штурме крепости. Он также думал о принце Камерата, который, по желанию Канробера, возвратился во Францию под именем Октавио д'Онси. Он хорошо понимал, какая опасность грозит принцу в Париже, если его там узнают, но, вспомнив, как от военной жизни переменилось и загорело лицо принца, Хуан улыбнулся.
Вдруг над ним что-то зашевелилось, он очнулся от своих грез и отступил назад, ко входу, чтобы взглянуть поверх траншеи. Ружье он держал в руках.
— Кто там? — сказал он вполголоса. Ответа не было.
Хуан приблизился к месту, откуда ему можно было взобраться наверх; он хотел убедиться, нет ли поблизости форпостов или землекопов.
Когда он вылез из траншеи, гром пушек еще сильнее раздавался с обеих сторон; это было счастье для мошенников, сидевших в засаде. Хуан обратил все свое внимание на страшное зрелище летящих бомб, так что удовлетворился только беглым осмотром окружающей местности; не заметив людей, он несколько минут прислушивался к пушечной пальбе.
Когда он уже намеревался спуститься в глубокую и темную траншею, сзади между ветвями что-то подозрительно зашумело, и он с удивлением оглянулся и заметил человека, который, замахнувшись ружьем, хотел ударить Хуана прикладом по голове.
Поняв всю опасность, он попробовал было с полным присутствием духа скрыться за стеной, но слуга Эндемо был проворнее его — приклад опустился на голову Хуана, который со слабым криком упал окровавленный в траншею, увлекая за собой глыбы земли и камни.
Никто не слышал этого крика.
Джон спрыгнул вниз и оттащил юношу в отдаленное место траншеи, куда в ту ночь никто не ходил; там он бросил Хуана на сырую землю около земляной стены, где царствовал совершенный мрак, потом возвратился к Эндемо.
— Все идет хорошо, — сказал он вполголоса. — Приступим к делу, ваша светлость! Нам не трудно засыпать вход, и тогда оба они или умрут с голоду, или сдадутся неприятелю, который живо с ним расправится!
План слуги мошенника был ужасен — страшная, верная смерть ожидала обоих друзей! Эндемо одобрил этот план.
— Я помогу тебе, Джон, — прошептал он. — У меня хватит сил поработать над могилой ненавистных мне людей! На этот раз они от нас не уйдут!
— За два-три часа мы успеем выбрать камни и потом засыпать ход землей. Вошедшие в него, вероятно, еще не скоро возвратятся.
— Есть у тебя какое-нибудь орудие? — тихо спросил Эндемо, нагибаясь над земляной стеной.
Слуга кивнул головой и, вынув из-под кафтана короткий, крепкий кинжал, показал его своему господину.
— Он может служить ломом, — прошептал Джон. — Ваша светлость будет караулить наверху, пока я не подам знака, а тогда можно обсыпать землю.
— Скорее за работу! Никто не будет знать, кто обвалил траншею. Будут приписывать это какому-нибудь случаю, сотрясению. Пропали вы у меня оба! Для вас более нет возврата! Туда вы легко вступили, оттуда не выйдете никогда! Долорес, ты моя! Наконец я достигну своей цели.
Он слышал, как его слуга уже начал свою работу, и осторожно отошел от опасного места, озираясь во все стороны, чтобы кто-нибудь не застал их за этим делом.
Пройдя около десяти шагов по траншее, слуга мог удобно доставать камни, ставшие рыхлыми от сырости, и скоро с помощью кинжала сделал отверстие, которое расширил к выходу. Он осторожно подрывал землю с двух сторон, чтобы она потом легче обрушилась. Хотя цемент и куски земли падали ему прямо на лицо, он не обращал на это внимания. Темная ночь окружала его, и он должен был полагаться только на свои чувства. Слуга Эндемо обладал замечательной ловкостью и удивительной невозмутимостью, когда нужно было совершить какое-нибудь злодеяние; он знал щедрость мнимого герцога и хотел выманить у него все деньги до последней золотой монеты.
Через час работа продвинулась только на пять шагов, оставалось сделать столько же. Но когда он вынимал следующий камень, то часть, которую он уже успел подкопать, упала с сильным треском и засыпала вход — Джон отскочил.
— Это совершилось скорее и легче, чем я ожидал, — прошептал он. — Если сверху подсыпать еще земли, то все дело будет окончено.
Он стал торопиться, камень за камнем падал на дно хода, и вскоре обрушена была даже внешняя его часть. Оба злодея могли признаться, что им отлично удалось справиться со своим черным делом. Они приготовили двум друзьям могилу, в которой те были заживо погребены.
XIV. В ПОДЗЕМНОМ ХОДЕ
Олимпио пошел вперед, маркиз следовал за ним: ход был таким узким и тесным, что они не могли идти рядом; Олимпио приходилось немного нагибаться.
Воздух подземелья был сырым и заражен гнилью, дышать становилось все тяжелее. Стены и пол были скользкими и покрыты плесенью. Там и сям двигались черные, гладкие тела слизней, в трещинах и щелях прятались черви.
Проход был очень длинным, и мнение Олимпио, что он ведет до самого Малахова кургана, казалось, оправдывалось.
Маркиз дотронулся до плеча шедшего впереди Олимпио.
— Нужно потушить фонарь, — сказал он. — Если газы воспламенятся, то взорвут этот ход, и мы погибнем без всякой пользы.
— Ты прав, я не думал об этом. Но, — продолжал Олимпио, остановившись перед маркизом, — продолжать путь без света кажется мне опасным.
— Мы должны идти осторожнее, чтобы не попасть в воду или куда-нибудь еще. Посмотри, здесь недавно проходили русские.
Клод нагнулся и поднял немного заржавевший патронташ, без сомнения, потерянный русским, который или не имел времени или не мог его отыскать.
— В таком случае, мы можем, кажется, идти без опасения дальше, — сказал Олимпио. — Еще одно, Клод. Если я не выйду отсюда, то поручаю тебе заботиться о моей Долорес! Не оставляй ее и скажи ей, что я ее любил и был ей верен до самой смерти, ты согласен?
— Если я останусь в живых, то Долорес будет для меня священным залогом, который ты мне оставишь! Ты знаешь меня, Олимпио!
— Благодарю тебя. Итак — вперед. Да защитит нас Иисус и Матерь Божья!
Олимпио потушил маленький фонарь и спрятал его. Вокруг стало темно, как в гробу, впрочем, они действительно находились как в могиле.
На пятнадцать футов ниже поверхности земли, отделенные зверским поступком мнимого герцога и его слуги от света, имея перед собой укрепление русских, они все далее и далее проникали в сырой, узкий и низкий проход.
Если они, как надеялись, счастливо пройдут этот опасный путь, если они незаметно достигнут ночью Малахова кургана, на который преимущественно было обращено внимание, и разузнают о силе и расположении укреплений, то окажут союзникам великую услугу.