– И что? – поинтересовалась я.
В тот момент мне казалось, что Сара строит из себя эдакую мисс Марпл, воображает себя героиней из романов Агаты Кристи.
– А вот что, – ответила Сара с непоколебимым спокойствием. – Думаю, ты напилась ради того, чтобы спастись от плохих мыслей о друзьях.
Я энергично замотала головой:
– Нет-нет-нет. Никаких дурных мыслей у меня не было. Мои друзья очень крутые и понимающие!
– И где же, по их мнению, ты сейчас пропадаешь?
Я покраснела и ничего не ответила.
– Так где?
– Ну, сейчас каникулы…
– Хорошо, а где ты, по их мнению, обычно пропадаешь по понедельникам?
– Они думают, что у меня нет последней пары, – потупившись, ответила я.
Сара торжествующе посмотрела на меня, вскинув тонкие брови и с трудом скрывая самодовольную улыбку.
– Но у меня и впрямь нет последней пары по понедельникам! Я не лгу!
– Только ты после учебы вовсе не домой уходишь, так? А ко мне на прием.
– Ну не говорю я им о себе всей правды, и что с того?
Кожу закололо иголочками. Казалось, я превращаюсь в ежа, ощетинившегося перед атакой, или, напротив, для защиты (или зачем там ежи щетинятся?). Или у ежей всегда иголки торчком и они просто порой сворачиваются клубочком? Меня чересчур увлекли эти мысли, и я даже не сразу заметила, как Сара достала сэндвич.
Она положила его на стол и пододвинула ко мне. Все мысли – об Оли, о Гае, о девчонках – моментально испарились, точно их и не было. Меня замутило.
– Нет, Сара, только не сегодня, пожалуйста!
Она едва заметно улыбнулась:
– Я же тебя предупреждала, что придется выйти из зоны комфорта, чтобы проверить, как ты справишься с раздражителями после сокращения дозы лекарства. Скажи, ты обедала?
– Да! – солгала я.
– Ну ладно, но сэндвич-то в тебя еще влезет?
Мне не хотелось к нему прикасаться. Даже сквозь треугольную картонную коробку я отчетливо видела, как на нем мерцает яд, незаметный для чужого глаза. Медленно потянувшись вперед, я взяла упаковку, перевернула ее дрожащими руками и посмотрела на срок годности. И тут же швырнула бутерброд на пол.
– Просрочено аж на два дня! Сара, вы шутите? Между прочим, там мясо в составе!
Сара подняла сэндвич с пола и вернула на стол:
– Назови число баллов.
– Зачем вы это затеяли? Да еще так внезапно! Вы меня не предупреждали! Уберите от меня эту гадость!
– На сколько баллов из десяти по шкале тревоги ты оцениваешь свое состояние, Эви?
Ладони у меня вспотели. Горло сдавило так сильно, будто шею обвил удав. Уверена, если б в комнату ворвались все четыре всадника Апокалипсиса, я и то испугалась бы меньше. Я сглотнула и с ненавистью посмотрела на Сару.
– Восемь баллов из десяти, – хрипло ответила я.
– Хм, восемь – это довольно много. Эви, давай-ка подышим вместе!
Она шумно вдохнула и выдохнула. Я попыталась было повторить за ней, но удав только крепче стиснул мне горло.
– Ну зачем… – прошептала я.
– Чего ты так боишься? Мы же все это уже проделывали. И все кончилось хорошо.
Мой ужас вмиг сменился злостью:
– Не сравнивайте! Тогда сэндвич был просрочен всего на день, и он был с ветчиной, а не с курицей! Ни один нормальный человек не станет есть курицу с истекшим сроком годности! И в тот раз все кончилось очень даже плохо! Меня весь день тошнило!
– Из-за паники, а вовсе не из-за сэндвича.
– Как вы это докажете? Меня тошнило – и это факт. Уверена, что именно от просроченной ветчины! И вообще, раз мы это все уже проделывали, зачем повторять?
В глазах у меня стояли слезы, готовые брызнуть в любую минуту. Сердце трепыхалось так, будто его сунули в генератор, подпитываемый энергией земного ядра. Тут Сара пустила в дело свой гиперспокойный тон.
– Я ведь тебе уже говорила, что из-за уменьшения дозы лекарства тревога может усилиться. Поэтому сейчас крайне важно выходить из зоны комфорта, чтобы удостовериться, что ты справишься и без таблеток.
– А можно я просто продолжу их пить?
– Можно и так, – примирительно заметила Сара, – но ты же сама сказала, что не хочешь больше их принимать. Это было твое решение.
Она была права. Я терпеть не могла таблетки.
Я терпеть не могла теряться в догадках, кто же я такая. Кто она – Эви? И что это за удивительное вещество, меняющее сознание? Меня страшно раздражало, когда от лекарств у меня по ночам начинали гореть ноги. Летом их даже приходилось оборачивать тряпками, смоченными в ледяной воде, чтобы хоть немного остудить, – иначе мне было не уснуть. Я никак не могла понять, правда ли мне стало лучше – или все дело в таблетках, которые вмешиваются в мое мышление, и это тоже страшно меня злило. Как и то, что мне пришлось начать их принимать задолго до рекомендуемого возраста – слишком уж незавидным было мое состояние. Меня злило, что никак нельзя узнать наверняка, какому воздействию подвергся из-за всего этого мой мозг. А еще меня бесило, как сильно я располнела из-за этих самых таблеток. Бесило и то, что их прием ни в коем случае нельзя прекращать резко, а значит, я, по сути, у них в плену. Меня страшно сердил тот факт, что, если однажды я все-таки забеременею, будучи еще на таблетках, они могут навредить моему малышу еще в утробе. Из-за того, что я вообще начала их принимать, я ощущала себя ужасной слабачкой, и это тоже меня злило. Как и то, что из-за них я не чувствовала ни печали, ни радости – лишь какую-то онемелость, что ли…
Несмотря на все эти чувства, сидя в стылом кабинете психиатра, больше всего на свете я ненавидела злосчастный сэндвич и саму мысль о том, что его надо съесть.
– Только не весь, – взмолилась я дрожащим голосом. Мои чувства были готовы предательски прорваться наружу в любую минуту.
– Хорошо, одну половинку.
– Три укуса!
– Хотя бы четверть. Тебе ведь это уже не в новинку.
– В тот раз мне не было так страшно!
– В этом-то все и дело. Ну же, Эви! Ты ведь сильная! И храбрая! К тому же что такого ужасного может случиться?
– Меня… меня… затошнит! – воскликнула я, и меня тут же начали душить рыдания, а по щекам потекли слезы.
– Допустим, и что тут такого?
– Меня вырвет!
Сара пожала плечами:
– И что? От этого не умирают.
– Ну хватит!
– Хватит что?
– Применять логику! Мне она никогда особо не помогала – не поможет и теперь! – Руки у меня тряслись с такой силой, что их энергию, наверное, можно было бы измерить сейсмографом[26]! – Неужели вы и впрямь думаете, что я не понимаю, что мой страх беспричинен?! – окрепшим голосом спросила я. – Неужели вы и впрямь думаете, что я не повторяю себе без конца, что это все глупости, что я не твержу: «Прекрати рушить свою жизнь, Эви, это же все абсурд чистой воды!» – Я стукнула кулаками по столу, чтобы хоть чуть-чуть выплеснуть кипевшую внутри злость. – Да, пускай мои страхи и не логичны, – продолжила я, перейдя на крик. – Но от этого они не становятся менее жуткими!
– Всего четвертинку, – сказала Сара невозмутимым – не в пример моему! – голосом.
– Ладно, плевать, – бросила я, схватила мерзкий, пропахший тухлятиной сэндвич и, разорвав коробку, сунула его в рот.
– Вот умница! – одобрила Сара.
Я начала было жевать, но с набитым ртом это было не так-то просто. Просрочен на два дня, просрочен на два дня, ПРОСРОЧЕН НА ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ! Я закашлялась.
– Ну же, Эви, пожуй еще, а потом глотай.
Казалось, во рту нет ни капли слюны. Майонез был на удивление кислым. Я судорожно вздохнула. Яд-ядяд-яд-яд!!!!
– Ты, главное, жуй, жуй.
Я постаралась подумать о чем угодно, лишь бы не о том, что у меня во рту. Попыталась вообразить безмятежное озеро. Это не помогло, и тогда я начала представлять всех тех, кому сейчас хуже, чем мне. Тех, кто преодолевает настоящие трудности. Тяжелобольных. Одиноких. Бедных. Голодающих. Голодающий человек вмиг проглотил бы этот злосчастный сэндвич и был бы за него благодарен. И срок годности его ни капли не смутил бы. Потому что жизнь у него действительно тяжелая – не то что у меня, эгоистичной, потакающей своим слабостям, глупой, безвольной, замкнутой на себе дурочки. А между тем сэндвич так и оставался у меня во рту. Превратившись в липкое месиво, он приклеился к деснам и забился огромным комком под язык.
Просрочен на целых два дня. Мне представилось, как размножаются в куриной плоти бактерии, как плодятся микробы в соусе, как гниют листы салата. А ведь теперь это все во мне, в моем дурацком, слабом теле!
Нет. Не могу. Ни за что. Сколько я уже проглотила? Нет. Нет. НЕТ.
Я выплюнула месиво на стол. Прямо на коробочку с бумажными салфетками. Тяжело дыша, я срыгнула. На столешницу выскочил кусочек хлеба, застрявший было у меня в горле и весь покрытый слизью. Меня замутило, и я зажала руками рот. Держись, держись, держись. В этот момент я просто ненавидела Сару. Да что там – весь свет. Я схватила стакан и сделала большой глоток, думая прополоскать рот, но в итоге набрала чересчур много воды, и она потекла по подбородку. Одно неловкое движение – и стакан опрокинулся, а вода залила все кругом.
Задыхаясь, я рухнула на ковер. Я очень старалась дышать медленно и глубоко, но рыдания… рыдания встали в горле, перекрывая кислород.
– Эви! Эви! Тише, тише. Дыши, Эви!
Глаза полезли из орбит. Я отчетливо слышала свистящее, похожее на ослиный крик, дыхание. Это ведь я дышу! Но где же воздух? Казалось, я вот-вот отключусь. Кто-то схватил меня за руку. Сара.
– Слушай меня. Слушай мой голос. Давай вдохнем на счет три. Поехали, раз, два, три…
Я снова попыталась вдохнуть, но рыдания опять перекрыли трахею.
– Эви, не надо плакать. Послушай меня. Вдох на счет три. Раз, два, три…
Я полностью сконцентрировалась на ее голосе и сумела-таки сделать небольшой глоток кислорода.
– Вот умница! Выдох на счет пять. Раз, два, три, четыре…