Я победно вскинула кулак и закружилась на месте.
– Теперь моя очередь. Да, я ранен, но не повержен.
Гай вновь повернулся ко мне, и на миг мне сделалось страшно: страшно за свой каштан, за то, что с ним будет. Я подняла взгляд на Гая. Он смотрел мне прямо в глаза. Я судорожно вздохнула, но ответила тем же. Радужка у него была покрыта серыми крапинками, которых я раньше не замечала из-за того, что глаза у Гая вечно были красными. Но сегодня его взгляд был чистым, здоровым, пристальным… Как бы мне хотелось, чтоб он приблизился! Чтоб кончик его носа ласково коснулся моего, а наши губы слились в поцелуе…
А ведь в свои шестнадцать я еще ни разу ни с кем не целовалась в губы. Да-да, ни разу. И вовсе не потому, что мне не с кем было пойти на выпускной или еще куда, – просто сама мысль о том, чтоб трогать своими губами чужие всегда меня ужасала… Но теперь все изменилось.
Теперь я чувствовала, как к губам прилила кровь. Гай склонил голову набок, лукаво улыбнулся и подался вперед. Я закрыла глаза. Солнце так и било в опущенные веки.
Бам! От удара у меня аж рука вздрогнула. Осколки каштана градом посыпались мне на пальцы. Бечевка безвольно повисла. Гай издал победный клич.
– Он победил. Победил! Один удар – и победа у него в кармане! Зрители ликуют! Ита-а-ак, чемпионом по каштанам объявляется Гай Сми-и-и-и-итфилд! – прокричал Гай и сделал круг почета, вскинув руки в воздух.
Даже не знаю, какую часть моего тела больше всего смутил такой поворот – мозг ли, сердце ли, губы ли, так и не вкусившие поцелуя, дрожащие ли руки? Я чувствовала себя страшно униженной и не нашла ничего лучше, чем рассмеяться.
– Я требую реванша! – завопила я, надеясь скрыть за криком свое разочарование. – Немедленно!
– Ни за что!
Гай подбежал ко мне, подхватил, забросил себе на плечо и пробежал еще один круг почета.
– Отпусти! – завизжала я таким противным, писклявым голосом, что аж самой стыдно стало.
Он сбросил меня, и я повалилась в траву. Гай упал сверху и приподнялся на руках. Его лицо оказалось прямо над моим, а тело пригвоздило меня к земле. Спиной я ощущала каждую травинку под собой, а кожей – каждый лучик солнца, падавший на меня; я отчетливо видела все поры на его точеном лице. Его губы были как никогда близко. Вот только на этот раз я не осмелилась закрыть глаза. Я смотрела на него и мысленно спрашивала: «Что мы делаем? Ты хочешь меня поцеловать? Ты и впрямь меня поцелуешь?»
Гай казался потерянным. Он переместил вес на локоть, а свободной рукой медленно провел по моему лицу: по виску, потом по щеке, и остановился у краешка губ. Дыхание у меня перехватило… Неужели это случится? Неужели?..
Гай резко поднялся:
– Я же говорил, что никогда не проигрываю.
Меня захлестнуло разочарование. Подумать только, а я ведь так надеялась, но, увы, обманулась. Озадаченно заморгав, я встала и отряхнула джинсы.
– Тебе просто повезло.
– Ладно, мне пора.
Быстро собрав свои вещи, махнув мне рукой и бросив напоследок: «Увидимся в колледже», Гай из парня, который вот-вот меня поцелует, превратился в бледную точку на горизонте.
Пожалуй, не стоило ему писать. В конце концов, я и так уже опережала его на два сообщения, а он отставал. Теперь была его очередь. Я еще немного посидела в рощице, наблюдая за тем, как садится солнце и сгущаются сумерки. Заново переживая все случившееся. И тут в голову пришла мысль, что написать все-таки можно. После того, что было, я вполне имела на это право. И я торопливо – чтобы еще, чего доброго, не передумать – напечатала:
Спасибо тебе за сегодня, Чемпион
Смайлик-поцелуйчик я ставить не стала. Нарочно. Он меня не поцеловал – и я его не буду. Пока я шла домой, вдыхая вечернюю прохладу, меня посетила одна идея.
Новая мысль
Если я трону все фонарные столбы, что только
увижу, он точно ответит!
Я притронулась ко всем фонарям, которые попались мне по пути, то и дело проверяя телефон. Сообщений не было. Тогда я начала прикасаться к столбам по два раза. Не помогло.
На подходе к дому я уже барабанила по фонарям аж по шесть раз, бормоча: «Напиши, напиши, напиши, напиши, напиши, напиши!» Почему по шесть – и сама не знаю. Но тогда мне казалось, что так правильнее всего.
Когда я вошла в дом, Роуз сидела в гостиной и смотрела телевизор.
– Ты где пропадала? – спросила она.
Я метнула в нее недобрый взгляд. Ее предательство еще было свежо в моей памяти.
– А что? Хочешь снова маме наябедничать?
Роуз нахмурилась:
– Эвелин, про коробку с чистящими средствами я ей рассказала для твоего же блага. Я очень за тебя переживаю. Ты, по-моему… немного на взводе.
– Вовсе нет.
– Не хочешь со мной кино посмотреть? До вечера еще полно времени.
Как же мне хотелось согласиться! Я уже собралась предложить ей несколько фильмов на выбор, но одернула себя. В глубине души я еще злилась на Роуз.
– Не сегодня, – ответила я.
Мой голос прозвучал сдержанно, и она сразу поняла, в чем дело, – как-никак, мы все-таки сестры. Но взгляд у нее оставался печальным.
– Как хочешь.
Гай не писал мне до самого ужина. Да и после. К ночи новых сообщений тоже не прибавилось. Все «бабочки», что еще недавно копошились у меня внутри, испарились без следа. Туман в голове рассеялся. И пока я, сидя на кровати, пыталась отвлечься на чтение, меня вновь захлестнул поток недобрых мыслей.
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Ты трогала листву. ЛИСТВУ! А вдруг на нее собаки мочились?
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Он не стал тебя целовать, потому что от тебя несет собачьей мочой!
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Каштаны ядовитые! А ты держала их в руках! А перед
ужином помыла руки всего один раз! Так что вполне
могла занести в рот отраву!
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Теперь ты точно заболеешь. Заболеешь. Заболеешь.
Я встала с постели и с отчаянием поплелась в душ, чтоб смыть пот, который стекал с меня ручьями. Ноги у меня так дрожали, что я не могла стоять и забилась в угол под мощную струю горячей воды, которая стекала по моему лицу, разъедая макияж. Я схватила мочалку и принялась изо всех сил оттирать руки. Потом попыталась вызвать рвоту, но ничего не вышло, и я только пару раз сплюнула вниз слюну и стала наблюдать за тем, как она уносится в сток.
Я рыдала так громко, что даже диву давалась, отчего это родные не слышат моего плача сквозь шум воды. Но в дверь так никто и не постучал. Выходит, никто ничего не заметил. Я понимала, что у меня не так много времени – нельзя сидеть в ванной дольше двадцати минут, иначе это вызовет подозрения. Усилием воли я подавила рыдания и принялась старательно чистить зубы – сначала щеткой, потом зубной нитью, а потом еще и прополоскала их двумя разными ополаскивателями.
Пока я нетвердым шагом возвращалась в спальню, вымывшись так усердно, как не мылась уже очень давно, меня пронзила новая мысль.
МЫСЛЬ ЕЩЕ ХУЖЕ
Эви, а ведь все и впрямь возвращается, чувствуешь?
Глава двадцать девятая
ПРИШЕЛ НОВЫЙ ДЕНЬ. Никаких сообщений. Никаких встреч. Даже если Гай и пришел в колледж, нам на глаза он не показывался.
На следующий день он подсел к нам на обеде, правда, молча. Просто плюхнулся рядом с Джоэлом, который шумно рассказывал о сет-листе своей группы, а потом завел скучнейший разговор об усилителях. И ни разу на меня не посмотрел.
Наступило завтра. До концерта оставалось еще два дня. И снова о Гае ни слуху ни духу. А потом, ровно в час ночи, мой телефон ожил и просигналил.
Ты же придешь на конкурс, а?
Я не ответила, но мои губы тронула улыбка. Как знать, может, мой диагноз – хроническая глупость. Или самообман. А может, просто дурацкие надежды. Надежда – это ведь психическое расстройство, так?
Глава тридцатая
Я ВЗЯЛА ЗА ПРИВЫЧКУ касаться каждого встречного фонаря по шесть раз, в глубине души радуясь, что Джейн без конца нарушает наши договоренности и в самый последний момент отказывается прогуляться со мной до колледжа. При этом я приноровилась выходить из дома на двадцать минут раньше обычного, чтобы не опоздать на занятия. Я отдала чуть ли не все карманные деньги за большую бутыль антибактериального геля для рук и спрятала ее в своем шкафчике в колледже.
Меня не покидали нервозность и неуверенность, и за считаные дни я заметно похудела – переживания сжигали все калории, что поступали в мой организм. Надо было, конечно, позвонить врачу. И рассказать родным, что со мной творится, – не обязательно вслух, хватило бы и записки, оставленной на кухонном столе:
Дорогая моя семья!
Болезнь вернулась. Я не справляюсь. Помогите.
Но я этого делать не стала.
1) Э-э-э…
1) Близкие так гордились мной и моими успехами! Недавно вот, когда я осторожно наливала утреннюю дозу лекарства в ложечку, папа похлопал меня по спине – да так, что часть снадобья пролилась мне на руку, – и сказал: «Ты такая умница, Эви! Держись, еще немного осталось».
2) А может, болезнь и не возвращается? В конце концов, я же не утратила работоспособности! И по-прежнему ходила в колледж, общалась с подругами, делала домашку. Да, пожалуй, мыться я стала тщательнее, чем прежде, но в остальном казалась абсолютно нормальным человеком. Я плыла по жизни, точно лебедь, который грациозно скользит по поверхности пруда, а под водой втайне от всех неистово работает лапками, чтобы только не утонуть. Если мне еще столько всего удается, значит, ОКР не возвращается, так?
3) К тому же прежние ритуалы я забросила. И они вряд ли возобновятся – особенно теперь, когда у меня отняли коробку с чистящими средствами. Никогда раньше я еще не трогала фонари. И не придавала особого значения числу шесть. И вообще, только вдумайтесь, сколько на фонарях грязи! Собаки мочатся на них без преувеличения каждый день! Но я все равно их трогала. Может, это добрый знак? Может, я и впрямь выхожу из зоны комфорта?