– Наверное, – безрадостно отозвалась она.
Лотти вся просияла, а на ее губах заиграла улыбка.
– Да это же прекрасно!
– Ничего особо прекрасного не ощущаю, – призналась я.
– Я тоже, – добавила Эмбер.
– В этом-то все и дело! Неприятную правду о себе признавать трудно, но это первый шаг к прогрессу!
– Так что же нам делать? – спросила я.
– Перво-наперво полакомиться печеньем, которое ждет нас внизу. А затем вместе придумать правила, которые можно соблюдать и в отношениях. Составим манифест. А потом очень постараемся его придерживаться… даже если окажемся в сильных руках соблазнительного красавчика с растрепанной челкой и горячим взглядом!
– Ровно это со мной вчера и случилось, когда пришел Гай, – призналась я.
– Вот видишь! – воскликнула Лотти с таким самодовольством, что мне захотелось ее пнуть. – Обещаю, Эви, к концу нашего собрания у тебя пропадет всякое желание с ним общаться!
«Но я ведь совсем не этого хочу», – подумалось мне.
Часть пути до дома мы с Эмбер прошли вместе. Я особенно не спешила – уж очень мне не хотелось сейчас видеть родителей. К тому же еще предстояло вернуться к исходной точке и проделать весь путь заново, когда Эмбер уйдет, – чтобы успеть потрогать все фонарные столбы по шесть раз.
– Так что у вас с Гаем вчера было? – спросила Эмбер, опустив берет пониже на лоб, чтобы защититься от холодного ветра.
Мой треснувший телефон по-прежнему безжизненно лежал в кармане пальто.
– Я же уже рассказывала.
– О поцелуе – да. Но, прошу заметить, самое суровое правило в наш список добавила именно ты!
Я вынула из кармана список правил.
1) Если мы ждем от парней, чтобы у них непременно были бицепсы и кубики на животе, что ж обижаться, когда они требуют от нас быть тощими, как спички, но при этом с огромными сиськами?! Лучше влюбиться в достойного человека с добрым сердцем, а не в придурка с кубиками.
2) Не стоит стесняться ни одной из нижепредставленных характеристик, даже если вам ужасно хочется понравиться парням. Итак, не бойтесь быть строптивой, придирчивой, своевольной, амбициозной, нетерпимой и независимой! Стервой быть не надо, но и притворяться роботом, который только и может, что безропотно готовить капкейки, все-таки не стоит.
3) Если у вас начинается роман, НЕЛЬЗЯ забивать на жизнь/друзей.
4) Не надо делать вид, что вам нравится футбол, регби, боевики, анальный секс (это добавила Лотти), тяжелый рок и так далее, если вам это вовсе не по душе. Пусть у вас будут свои интересы – в этом нет ничего страшного!
5) Если парень целует вас, а потом не пишет, можете расцарапать ему лицо! (Этот пункт Эмбер с Лотти единогласно забраковали.)
– Я все равно настаиваю на последнем пункте, – упрямо процедила я.
– Так в чем дело? Он поцеловал тебя, а теперь игнорирует?
На глаза навернулись слезы, а сердце сжалось от печали и боли.
– Да. Я такая идиотка! Можешь сказать мне это в лицо! Я же знаю, тебе не терпится…
Эмбер взяла меня за руку. Милый жест, если не думать о том, что она никогда не моет руки с мылом, а значит, дома мне придется отскребать пальцы с удвоенной силой! Я даже не знала, за что приняться в первую очередь – потрогать столбы или все же вымыть руки. Наверное, все-таки столбы. Родители ни за что не выпустят меня после серьезного разговора, который мне, очевидно, предстоит. Все наше собрание мой телефон просто разрывался от их звонков, но я ни разу не взяла трубку.
– Вовсе ты не идиотка! – заверила меня Эмбер. – И вообще, вспомни другой фрагмент манифеста, который мы сейчас не обсудили… «Девчонки не должны позволять парням мочиться на их сердца, но дела сердечные сложны и запутанны, и потому подруги всегда должны друг друга поддерживать!»
Я печально улыбнулась в ответ:
– На наклейку для бампера такой текст точно не влезет.
– Ну и ладно! Я их все равно терпеть не могу – эти наклейки. У них всегда такой снисходительный тон!
Я сжала ее ладонь, но тут же отпустила.
– Ты права. Так вот, мы поцеловались, и это было просто чудесно. Но теперь он мне не пишет. Так что я и впрямь идиотка, – сказала я.
Осознавать, что меня отвергли, было нестерпимо больно – а главное, я совершенно не понимала, как так вышло. К тому же рядом с Гаем я чувствовала себя удивительно нормальной! Не считая той дурацкой вечеринки, я вела себя довольно адекватно. Неужели мои пьяные выходки так его отпугнули? Но почему тогда он вообще меня поцеловал?
– Ох, Эви… – протянула Эмбер и обняла меня за плечи. Уворачиваться я не стала – в конце концов, мы обе были в пальто и не соприкасались голой кожей. – Это он идиот, а не ты! Жаль, что ты этого не замечаешь!
– Он просто считает меня поехавшей! Кому захочется встречаться с поехавшей идиоткой?
– Ну-у-у! – умиленно протянула Эмбер и рассмеялась. – О чем ты вообще? Никакая ты не поехавшая! Да, ты любишь странные фильмы, о которых я даже не слышала, и порой выражаешься как моя бабушка, но это не страшно! Наоборот, вполне нормально! Зачем ты на себя наговариваешь?
Я расплакалась, и она смущенно прижала меня к себе, явно не понимая, что происходит.
– Эви, послушай, все хорошо! Ты чего? Расскажи мне, в чем дело!
Пожалуй, это был идеальный момент для того, чтобы во всем признаться. Чтобы раскрыть всем глаза. Сказать: «Я тону в пучине безумия, и мне очень нужен спасательный круг! Помогите!» Сказать: «Я думала, что болезнь отступила, но это не так, и мне очень страшно от мысли о том, что же это значит». Сказать: «Я так хочу быть нормальной! Ну почему мой мозг не дает мне этого сделать?» Но я так и не смогла. Такие признания стали бы лишь очередным подтверждением того, что никакая я не нормальная. Что мне вовсе не лучше. Что я не справилась даже с тоскливой повседневностью, с которой все остальные справляются на ура.
– Да все в порядке, – шепнула я Эмбер в волосы, думая о том, скоро ли смогу отмыться от прикосновения к ним. – Просто он очень мне нравится.
Когда я наконец добралась до дома, руки у меня были до невозможности грязные. Грязные от фонарей (ради того, чтобы их все потрогать, я прошла чуть ли не милю), насквозь промерзшие от холода.
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Их надо скорее помыть. Разбираться с семьей
будешь потом – сперва вымой руки!
СРОЧНАЯ МЫСЛЬ
А еще нужно прекратить вечно мыться!
СРОЧНАЯ МЫСЛЬ
А ты точно коснулась всех фонарей?
Может, вернуться и повторить все заново —
на всякий случай?
Я нерешительно остановилась на крыльце, не зная, что предпринять. С одной стороны, руки у меня, конечно, грязные… но, зайди я в дом, меня уже не выпустят и я не смогу еще раз потрогать фонарные столбы! А вдруг Гай мне все-таки напишет, если я коснусь фонарей не шесть раз, а двенадцать? А если не напишет, то мне хотя бы станет легче… Но сердце в груди так тревожно стучало при мысли о грязных руках…
Входная дверь распахнулась, все решив за меня. На пороге с лицом мрачнее тучи стояла мама.
– Эвелин, войди в дом.
– Но…
– Сейчас не до споров. Заходи. Немедленно.
Она силой втащила меня внутрь, перепачкав мне руки еще и своими микробами.
– Ай! Мама! Неужели без этого не обойтись?!
– Собираемся на семейный совет на кухне.
СРОЧНАЯ МЫСЛЬ
ЭВИ, НЕМЕДЛЕННО ВЫМОЙ РУКИ!
– Отлично, ладно! – сказала я как можно беспечнее. – Только сперва заскочу в туалет…
– Ну уж нет! Я не позволю тебе там запереться и снова расцарапать себе руки до крови!
«НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТ-НЕТНЕТ!» – кричало все у меня внутри.
– Мне надо по-маленькому! Неужели ты и это мне запретишь?! – дрожащим голосом спросила я.
– Да. Потому что никуда тебе не надо. Ты просто хочешь тайком вернуться к своим ритуалам!
– Ой, ну и ладно! Ну и пускай я обмочусь! Вот до чего ты собственную дочь доводишь!
– Ничего страшного, на кухне все равно линолеум.
– Ты ущемляешь права ребенка!
– Напротив. Я о тебе забочусь.
На кухню я вошла в слезах. А увидев за столом Роуз, которую наконец обстоятельно посвятили в мою «тайну», пускай и при ужасно трагических обстоятельствах, я зарыдала в голос. Папа расслабил галстук, а волосы у него на голове стояли дыбом, потому что он без конца нервно их ерошил. Надеть галстук в воскресенье – в этом был весь он. Вряд ли так еще хоть кто-нибудь делает.
– Садись, Эвелин, – сказал он тоном, каким, наверное, обращался к подчиненным, прежде чем их уволить.
Такова уж его работа – он «профессиональный увольнитель», точнее, «специалист по оценке эффективности персонала», как он сам себя называет. Его нанимают разные компании, чтобы определить, кого из работников можно сократить, чтобы сэкономить на зарплате, причем всю грязную работу поручают именно ему. Поэтому ему так много платят. И, возможно, поэтому же его дочь сошла с ума. Карма, как-никак. Уверена, он бы меня с удовольствием уволил, будь такая возможность…
– Можно я руки помою? – взмолилась я еле слышно. – Они все… окоченели!
Папа откинулся на спинку стула и снял с кухонного обогревателя носки, которые на нем сушились.
– Погрей их тут.
Мне оставалось только одно – бежать. Я кинулась к раковине, а папа резко вскочил и бросился следом, уронив стул. Я успела только открыть кран – а потом он схватил меня за живот и оттащил в сторону.
– Не-е-е-ет! – со слезами крикнула я. – Отпусти, пожалуйста, отпусти! Ну пожалуйста!
Он успокаивающе пригладил мне волосы:
– Эви, это все ради твоего же блага. Мыть руки совершенно не обязательно, не забывай. Никакие они не грязные. И ничем ты не заразишься.
– Неправда! Неправда! Ну пусти, пожалуйста! Я сейчас закричу…
Идея была, прямо скажем, отличная. Я вскрикнула что было мочи, не щадя ничьих ушей, и стены в комнате задрожали. Папа инстинктивно выпустил меня, и я, не теряя ни минуты, бросилась к раковине. Мгновение – и мои руки погрузились в воду. О, это сладостное, долгожданное облегчение! Я прямо чувствовала, как с рук смывало бактерии, как они утекали в сток, наконец оставляя меня в покое. Я выдавила на ладонь приличную лужицу средства для мытья посуды и принялась втирать его в особенно грязные места.