Я снова залилась слезами – целыми ручьями слез. Я плакала о себе, об изуродованных руках, о Гае, о жизни, которой у меня не будет, о тревогах, которые никогда меня не оставят, плакала от жуткой несправедливости… Плакала, потому что Сара, как всегда, оказалась права. Мне вспомнились мои мысли в тот роковой день, когда я побывала у Гая в спальне, а потом обожглась отбеливателем.
– Мне… мне… – начала я, заикаясь от всхлипов. – Мне казалось, что я поправлюсь, если меня кто-нибудь полюбит…
Сара пригладила юбку.
– Я хотела бы донести до тебя две вещи. Первое… Ты ведь помнишь, я тебя предупреждала о парнях, – заметила она.
Мама явно рассказала ей, что произошло между мной и Гаем. Я не выдержала и во всем ей призналась еще в первой больнице, после того как доктора извлекли кусочки гравия из моих изуродованных рук.
– И второе: тебя уже любят, Эвелин. Может, и не похотливые семнадцатилетние певцы, но семья уж точно. К тому же… твоя младшая сестра мне рассказала, что у тебя есть две подружки, которые уже измучили ее звонками. Это и есть любовь.
Я смахнула со щеки очередную слезу:
– Но они разлюбят меня, как только увидят мое истинное лицо.
Сара взяла папку и поднялась, явно собравшись уходить.
– Уверена, этого не случится, но для начала тебе нужно полюбить саму себя – это самое главное. Ладно… – Она сунула папку под мышку. – Приемные часы вот-вот закончатся, так что мне пора. Оставляю тебя в очень надежных руках. Ты же знаешь, что можешь в любой момент мне позвонить?
– Да, знаю.
– Ну что ж, тогда пока.
– До свидания.
Она отвернулась и направилась к двери, оставляя меня одну в этой крохотной пустой комнате.
– Сара, подождите! – Я спрыгнула с кровати и поймала ее уже у самого выхода. – А можно… можно как-нибудь устроить, чтобы ко мне пускали не только родственников?
Она улыбнулась широкой, самой что ни на есть искренней улыбкой:
– Чем смогу – помогу!
Глава сорок седьмая
НАЧАЛОСЬ ВСЕ С ВЕЧЕРИНКИ в теплой, домашней атмосфере. Впрочем, не знаю, можно ли привнести домашнюю атмосферу в одиночную палату психиатрического отделения для подростков, – но все же! Как бы там ни было, в комнате было полно выпечки, а по меньшей мере один участник вечеринки принимал изменяющие сознание вещества – пускай и в виде антидепрессантов, в самых что ни на есть безопасных дозах и под чутким контролем медиков.
В то утро я так волновалась, что во время осмотра никак не могла унять дрожь. Психиатр внимательно оглядел меня из-за своей массивной красной папки с бумагами.
– Эвелин, ты делаешь большие успехи. Мы очень этому рады и, как мне кажется, уже можем обсудить примерную дату выписки.
– Ох, как здорово! – воскликнула я, слушая его вполуха.
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Они не придут!
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
После сегодняшнего они уже не смогут смотреть на тебя прежними глазами!
Хорошая мысль
Но зато они узнают о тебе правду! И если она не
придется им по душе – тем лучше! Разве тебе
нужны друзья, которые тебя не принимают?
– Эвелин, как ты себя чувствуешь? – спросил психиатр. – По-моему, ты очень разволновалась. Еще бы: выписка – это ведь здорово!
Я рассеянно посмотрела на него:
– А, все в порядке! Просто… ко мне сегодня… м-м-м… приходят очень важные гости.
Врач едва заметно улыбнулся:
– Да, слышал об этом. Удачи, Эвелин!
Прозвучало это так, будто я собираюсь с безумно важной миссией чуть ли не на Луну. Впрочем, возможно, так оно и было. Еще пятнадцать минут. Еще пятнадцать минут – и они будут здесь!
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Какой у тебя бардак в палате! Надо бы прибраться!
Хорошая мысль
Ну уж нет, Эви, вспомни, каких трудов тебе
стоил этот беспорядок!
ПЛОХАЯ МЫСЛЬ
Они ни за что не поверят, что у тебя ОКР,
если ты так и оставишь шкурку от банана лежать
в мусорном ведре.
Хорошая мысль
Ты все равно не властна над их мыслями,
так к чему же переживать?
Я оставила банановую кожуру в мусорке, хотя она уже начала попахивать, и это очень меня нервировало. Я ходила из угла в угол, что-то взволнованно бормоча, руки у меня ужасно тряслись, а внутри все сжималось.
Ну вот и все. Пути назад нет. Возможно, ты скоро их потеряешь. Возможно, они этого всего не выдержат. А может, вообще не придут. Что же будет?
Так я и бродила из угла в угол. На лбу выступили капли пота. Я села на кровать. Потом снова встала. И вновь села. В дверях в сопровождении медсестры появились Лотти и Эмбер.
– Мисс Крэйн, к вам подруги!
Я не сразу осмелилась посмотреть им в глаза. Волнение было таким сильным, точно я держала в руках конверт со школьным аттестатом. Экзамены позади, ничего уже не изменишь, все баллы проставлены, они уже у тебя, но ты все равно ждешь немного, прежде чем вскрыть конверт, наслаждаясь неизвестностью, и только потом отрываешь от него краешек и вынимаешь судьбоносные бумаги.
Наконец я вскинула голову. Эмбер и Лотти держали огромный самодельный плакат с крупной надписью: «Поправляйся скорее, Эвелин». Вокруг надписи пестрел невероятно красивый коллаж, сделанный Эмбер. Тут были аккуратно вырезанные фото разных знаменитостей, да что там, женщин-икон – таких как Мэрилин Монро, Тельма и Луиза, королева Елизавета I, Эммелин Панкхерст, Жермен Грир, Элеонора Рузвельт, Дж. К. Роулинг, София Коппола и так далее. Все они дружелюбно смотрели на меня, точно и впрямь желая мне всего наилучшего.
Я видела, как у Лотти с Эмбер дрожат руки. Вид у них был испуганный и печальный, но они явно пытались скрыть свои чувства, чтобы меня не расстраивать. К горлу подкатил ком, и я закашлялась, чтобы от него избавиться, а потом улыбнулась подругам, да так широко, что аж щеки заболели.
– Дамы! – начала я с удивительной, учитывая ситуацию, уверенностью. – Объявляю четвертое собрание Клуба старых дев официально открытым! Добро пожаловать! Прошу вас! – Я указала на два кресла-мешка, позаимствованных мной из холла. – Садитесь!
Они протянули мне плакат, но я не решалась на него взглянуть, потому что точно знала, что непременно расплачусь. Крепко обняв подруг по очереди, я отложила прекрасный подарок.
– У меня полно выпечки! – сообщила я и протянула им блюдо, полное печений-колечек, политых розовой глазурью (их мне принесли родители). Девочки переглянулись, удивленно вскинули брови, но потом взяли по две штуки. – Итак, тема сегодняшней дискуссии такова… – начала я и снова прокашлялась. – «Женщины и психическое здоровье: неужели патриархат и впрямь сводит нас с ума?»
Лотти и Эмбер снова переглянулись, а потом так и покатились со смеху.
– Отличное ты нашла местечко для такого разговора! Молодчина! – пошутила Лотти.
Тогда-то я и поняла, что все пройдет хорошо.
– Тс-с-с, – сказала я. – Я заготовила речь!
Сара помогла мне собрать всю необходимую информацию для нашей дискуссии. Она принесла с собой iPad, и мы вместе принялись изучать медицинские отчеты и исторические свидетельства, отбирая необходимые данные. Сара превосходно ориентировалась в источниках. После многочасового чтения отчетов из викторианских больниц я спросила, как ей это удается.
– Ну, вообще-то, в университете я писала диссертацию по этой теме, – лукаво улыбнувшись, призналась она.
– А о чем именно?
– В частности, о женщинах. О том, как общество клеймит их за безумие.
Я так и разинула рот от изумления:
– Сара, вы что, тоже…
– Убежденная феминистка? Ну конечно! Не нарушай это врачебной этики – как-никак ты моя пациентка, – я бы и сама учредила Клуб старых дев. Это чудесная идея, Эвелин. Это было бы что-то вроде книжного клуба, только там обсуждались бы права женщин. Отличная замена «женским институтам»[32]. Она вполне могла бы прижиться и распространиться по миру!
– Правда?
– Конечно!
– Сара!
– А?
– Я вам разрешаю. Разрешаю организовать свой Клуб старых дев.
– Спасибо, Эви! Может, и впрямь этим займусь.
Я раздала девчонкам материалы и начала свой доклад.
– Статистически женщины чаще сходят с ума, чем мужчины. Если посмотреть на цифры, становится очевидно, что одно обладание вагиной увеличивает наши шансы на развитие депрессии, посттравматического стрессового расстройства, монополярных психозов и членовредительства. В этом можно винить собственное ДНК. Или гормоны. Можно критиковать составителей статистики… Но я думаю вот как, – сказала я и сделала паузу для пущего эффекта. – Дело не в том, что мы – «поехавший пол». Как по мне, мир, наши гендерные роли и чудовищное неравенство, с которым мы сталкиваемся каждый день, сводят нас с ума.
Я набрала в легкие побольше воздуха, а Лотти и Эмбер, воспользовавшись паузой, начали хлопать в ладоши, кричать и улюлюкать:
– Вперед, Эви, жги!
– Тс-с-с! – зашикала я, хотя вообще-то была очень рада, что они пришли. Что они – мои подруги. – Мы только начали! – напомнила я и поднялась, точно спикер на конференции TED. – Безумие и женственность неразрывно связаны вот уже много столетий. Известно, что в середине девятнадцатого века в психиатрических лечебницах было куда больше женщин, чем мужчин. Считалось, что мы сильнее подвержены «безумию» в силу своей природы. Даже само слово «истерика» происходит от латинского hystera – то есть «матка». Выходит, раз у нас есть вагины, то мы априори истерички! – На этих словах девчонки улыбнулись. – Но дело в том, что те женщины, которых заточали в лечебницы, далеко не всегда были безумны. Они просто не соответствовали представлениям своего века о том, какими «должны быть» женщины. Тебя легко могли счесть «сумасшедшей» и упечь в психушку за горячий нрав. Потому что считалось, что женщина должна быть мягкой и кроткой. Если же ты вела себя развязно, тебя тоже считали безумной, потому что в старину женщине полагалось быть невинной… Думаете, все изменилось? Думаете, теперь нам живется гораздо лучше? Так вот, подумайте-ка еще разок. Вспомните, какие слова мы используем, когда говорим о женщинах…