смысле были покровителями евнухов[953]. Как уже было показано в настоящей главе, в византийском обществе определенно проводилась четкая параллель между евнухами и ангелами. Можно предположить, что γραφεύς использовал эту параллель в своих интересах (любовь русских скопцов к образам архангела Михаила, возможно, свидетельствует о подобной же стратегии) Несмотря на скромный масштаб визуальной саморепрезентации, γραφεύς обладал достаточной властью, чтобы представить архангела Михаила говорящим от его имени. В отличие от изображения препозита и сакеллария Льва, образ γραφεύς делает достоинством его ненормальный физический облик. Такой месседж могло оценить всё византийское общество. В свете этого случая, возможно, покажется важным, что Лимбургская ставротека, связанная преимущественно с Василием Лакапином, была украшена изображениями ангелов[954], – Пенчева утверждает, что «Василий видел себя среди этих небесных ангельских стражей»[955].
Еще один предмет, который имеет отношение к проблеме византийских евнухов, создающих свой собственный образ, привлек внимание ученых совсем недавно. Это энколпион (нагрудная иконка) из золота с эмалью, датируемый XII веком и изготовленный для проэдра Константина – вероятно, евнуха[956]. Когда его створки открыты, получается триптих: внутренние стороны створок становятся боковыми панелями. На центральной панели изображен Деисус: Христос восседает на троне, справа к Нему обращена с мольбой Богородица, а слева – Иоанн Предтеча; в верхних углах изображены полуфигуры архангелов Михаила (справа) и Гавриила (слева). Опять же, слева от Христа, у его ног, изображена другая фигура – коленопреклоненный Константин, который правой рукой касается левой стопы Христа. На створках триптиха изображены двенадцать апостолов, по шесть на каждой, парами в три ряда. Проэдр Константин идентифицируется по надписям на петельке в верхней части энколпиона («Господи, помоги Твоему рабу Константину проэдру») и под главной сценой («Спаси мя, Спас, проэдра Твоего – слугу: / Мать умоляет с ангелами и друзья»). Поскольку Константин изображен безбородым, вполне вероятно, что он был евнухом[957]. Как и в случае с уже обсуждавшимися изображениями придворных евнухов, ясно, что одежда Константина была передана очень тщательно: он изображен в плаще (хламиде) с декоративной нашивкой (тавлионом), а также в головном платке[958]. Снова заказчик-евнух выказывает стремление продемонстрировать свой социальный статус и близость к могущественным святым. Как и на миниатюре с γραφεύς в Paris. Coislin 79, здесь присутствует акцент на теме ангелов, которые добавлены к традиционной сцене Деисуса. И точно так же, как тот γραφεύς, Константин расположен слева от Христа, хотя, возможно, в данном случае это было сделано по эстетическим соображениям[959].
Следовательно, всё же существуют возможности найти доступ к самоидентификации византийских евнухов[960]. Следует также понимать, что она не ограничивается лишь саморепрезентацией текстовой или визуальной, но может быть выявлена и в описаниях их действий. Как уже было отмечено, евнухи могли брать на себя роль патронов монастырей или рукописей. Это указывает на то, что они разделяли ценности своего общества, а также использовали его механизмы саморепрезентации.
Невизантийские взгляды на византийских евнухов
Последний аспект образа и идентичности евнухов в Византии, который следует изучить, – как невизантийцы реагировали на византийских евнухов. Это, в свою очередь, поднимает вопрос о том, как сама Византия воспринималась другими культурами. Однако в данном разделе речь пойдет главным образом о реакции западных христиан[961]. Это связано с тем, что западный христианский мир был меньше знаком с евнухами. Хотя кастрация не была чем-то неизвестным в западных королевствах, институт придворного евнуха здесь исчез (хотя и был воспринят норманнами на Сицилии).
Впрочем, правда, что византийские евнухи иногда отправлялись на Запад. В середине 760-х годов евнух Синесий был одним из послов, отправленных к франкам для обсуждения брака Льва, сына Константина V, с Гизелой, дочерью Пипина, а также вопроса об иконах[962]. Позднее, в VIII веке, императрица Ирина отправила евнуха Елисея на Запад наставлять дочь Карла Великого Руотруду, которая была помолвлена с сыном Ирины Константином VI[963]. Аналогичным образом в Х веке, во времена Оттона I, византийские евнухи прибыли на Запад, чтобы подготовить его племянницу Хедвигу, обрученную с Романом, сыном Константина VII[964]. Евнухи могли отправляться послами на Запад, как, например, Соломон в Х веке[965]. Кроме того, византийцы, переехавшие жить на Запад, могли привозить с собой евнухов, как, например, Мария Аргиропула, которая вышла замуж за сына венецианского дожа в XI веке и жила в Венеции[966].
Несмотря на эти появления евнухов на Западе, несомненно, что мусульмане были знакомы с евнухами намного лучше, так как их использовали исламские монархи. Однако тема евнухов в Византийской империи всё же могла вызвать замечания со стороны мусульман. Как было показано в предыдущих главах, особо отмечались различия между византийской и исламской практикой. Тот факт, что византийцы кастрировали собственных детей, удивлял мусульман, например, аль-Масуди, потому что мусульман, как и римлян, шокировала кастрация «туземцев» (то есть мусульман в мире ислама). Они зависели от поставок евнухов-немусульман так же, как римляне полагались на импорт евнухов из-за границы. Увлекательный аспект исламских представлений о Византии заключается в том, что мусульмане считали византийцев ответственными за изобретение кастрации[967]. Это красноречиво говорит о том, насколько евнухи были связаны с Византийской империей. Присутствие евнухов в Византии могло вызывать замечания и со стороны соседей-христиан. По словам историка Георгия Пахимера, когда Стефан Урош I Сербский (1243–1276) увидел императорский поезд во время визита византийцев ради заключения помолвки Анны Палеологины (дочери Михаила VIII) с сыном Стефана Милутином, он выразил тревогу по поводу странного образа жизни византийцев: его реакция была спровоцирована присутствием евнухов в этом поезде[968]. Этот союз так и не был заключен.
Если обратиться ко взглядам латинян, то есть один автор, который, по сути, напрашивается на то, чтобы его рассматривали в первую очередь. Это, конечно, Лиутпранд Кремонский, рассказавший о двух визитах, которые он совершил к константинопольскому двору в качестве посланника в Х веке[969]. Из двух этих поездок более известно его посольство в 968 году к Никифору II Фоке, к которому он был послан германским императором Оттоном I для переговоров о династическом браке. Этот опыт был не очень удачен, по словам самого Лиутпранда, который написал о данной поездке отчет, глубоко враждебный Византии, – Relatio de legatione Constantinopolitana[970]. Интересно, что негативное описание Византии Лиутпрандом распространяется и на тему тамошних евнухов и активно затрагивает вопрос об их поле. Он выступает против того, что Никифор послал против Оттона флот под командованием евнуха[971], интерпретируя это как преднамеренное оскорбление, ибо евнух был не настоящим мужчиной, а всего лишь некой разновидностью человека (hominem quandam), так как он перестал быть мужчиной, но не был и женщиной. Такой взгляд на евнухов он выражает и в отношении другого военачальника-евнуха, который был захвачен сарацинами на Сицилии тремя годами ранее[972]: этого евнуха он описывает как не принадлежащего ни к одному из полов (qui neutrius erat generis) и многозначительно отмечает, что сарацины считали ниже своего достоинства убивать его, хотя казнили другого пленного полководца – Мануила[973]. Пол выходит на первый план и в рассуждениях Лиутпранда после конфискации пурпурного платья, которое он купил в Константинополе, чтобы вывезти на Запад[974]. Эта экспроприация была осуществлена евнухом-патрикием Христофором и тремя другими, на что Лиутпранд восклицает:
Как отвратительно, как оскорбительно, что эти мягкие, обабленные, с длинными рукавами, с тиарой, закутанные, лживые, бесполые, праздные [существа] ходят в пурпуре, тогда как вы, герои, то есть могучие мужчины, опытные в войне, полные веры и любви, покорные Богу, исполненные добродетелей, не можете!
Гнев Лиутпранда вызывают не только придворные евнухи: его усугубляет и то, что евнухи могли занимать в Византии церковные должности. Это мнение было порождено его встречей с епископом Левкады, который был евнухом[975]. Лиутпранд заявляет, что евнухи не могут становиться епископами по каноническому праву[976]