Совсем рядом раздались новые крики и они мягко намекали, что мне пора валить. Использовав пространственный обмен, я поменялся местами с консервной банкой, которой коснулся, пока пробирался по подворотням к дворцу. Вдалеке слышался вой сирены, крики, а я не спеша переодевался в чистую одежду. Да, пальцы в грязи. Затылок мокрый. Но я живой. И бабушка тоже.
Ещё до того, как патрули начали прочёсывать город, пытаясь меня разыскать, я искупался и завалился в мягкую кровать. Не знаю почему, но я люблю спать в отелях. У них такие удобные подушки и одеяла. Просто восторг. Хммм… Может, украсть парочку? Ха-ха. Шучу. Конечно же, нет. Но если бы отель принадлежал Императору, я бы утащил всё, что смог, а остальное спалил бы.
На утро я сидел за столом с Черчесовым. Мы завтракали, пили кофе, он читал свежую газету. Прочтя заголовок, Черчесов поднял брови:
— Вот это новости. Кто-то, — он шокировано понизил голос, — напал на Императорский дворец, — углубившись в чтение, Черчесов выпалил. — Серьёзно. Говорят, шестерых гвардейцев убили. Прямо в сердце столицы!
Я оторвался от чашки кофе и изобразил удивление.
— Ничего себе. Да как такое вообще возможно?
— Представляешь⁈ Какой-то безумец ворвался ночью на территорию дворца и проник на конный двор. Интересно, что ему там понадобилось? Коней, что ли, хотел украсть?
Услышав это, я прыснул со смеху. Ага. Генокрад, конокрад. Так оно и было.
— Вот и я думаю, чушь какая-то, — почесав висок, сказал Черчесов.
На удивление, сегодня он выглядел куда лучше, чем при нашей первой встрече. Я даже осмотрел его Всевидящим Оком. Но нет. Повреждения энергетических каналов никуда не делись. Он по-прежнему умирает. Черчесов вздохнул:
— Мир совсем с ума сошёл. Хорошо, что мы уже уезжаем отсюда.
В ответ я просто кивнул. Действительно. В Хабаровске нам больше нечего делать. По крайней мере, сейчас. Константин Игоревич, держись. Однажды я спасу и тебя.
От автора:
Ваши сердечки очень греют душу автора. Поставьте книге сердечко, это придаст мне дополнительную мотивацию писать больше, быстрее, интереснее.
Глава 14
Колёса поезда мерно стучали по рельсам, убаюкивая пассажиров. За окном мелькали серые деревья и пустые поля, выглядывающие из-под талого снега. В вагоне было душно и пахло старым деревом и пылью. Проводник принёс чай в гранёных стаканах на подстаканниках с потёртым Имперским гербом. Горячий напиток приятно согревал руки.
Я посмотрел на подстаканник и улыбнулся. Казалось, что тысячи пассажиров, державших его в руках, всеми силами старались стереть герб и у них это практически получилось. Черчесов сидел напротив, задумчиво глядя на проплывающие мимо пейзажи.
— Знаешь, сынок, я ведь всегда хотел написать книгу, — смущённо сказал он. Тихо, практически шепотом. — Хотел, но всё откладывал, думал, ещё успею…
Он замолчал и в вагоне снова воцарилась тишина. Я хотел подбодрить его, мол ещё напишешь! Всё впереди! Однако этому было не суждено случиться.
Поезд резко дёрнулся, послышался громкий скрежет металла. Стакан с чаем выплеснул из себя золотистую жидкость, залив столик, отделявший меня от Черчесова. В следующее мгновение окно разбилось, забросав нас мелкими осколками. Один из них порезал мне щеку.
— Что происходит? — вскрикнул кто-то из пассажиров.
Крик доносился из коридора. Я выглянул в окно и увидел, как вдоль поезда на лошадях, мчалась толпа всадников. Их лица скрывали красные платки, а в руках блестело оружие — мечи, сабли, винтовки. Это были Хунхузы. Китайские головорезы, я читал о них в газете, пока мы направлялись в Хабаровск. Разбойники, не знающие жалости и чести. Просто замечательно. А я-то надеялся, что удастся выспаться в дороге.
— Все на пол! — закричал проводник.
Отстранившись от окна, я выглянул в коридор. Проводник стоял в дальней части вагона, рядом с посадочной дверью. Он выхватил из-под пиджака револьвер и первым встретил врага. Входную дверь выбили с такой силой, что она сорвалась с петель и, как пушечное ядро, врезалась в противоположную стену. Проводник лишь чудом сумел увернуться, а после высунулся из-за угла и нажал на спусковой крючок.
Выстрел! Оглушительный. Словно гром среди ясного неба. Женщины в соседнем купе перешли на ультразвук и стали безутешно рыдать. Я же переключился на Всевидящее Око и понял, что проводник — парень не промах. Один энергетический след быстро угасал, свалившись на пол вагона. Однако лежал он там недолго. В открытый дверной проём запрыгнул один хунхуз, за ним ещё парочка, и ещё, и ещё. В конечном итоге, умирающего просто вышвырнули из вагона, хотя он был всё ещё жив.
Раскосый Хунхуз, издав пронзительный вопль на незнакомом языке, ворвался в вагон и вогнал нож в грудь проводника по самую рукоять. Захрипев, проводник попытался ударить пистолетной рукоятью раскосогопромеж глаз, но не успел. Два новых тычка — в горло и глаз — оборвали его жизнь.
— Раз, два, три, четыре, пять. Я иду стрелять, — проговорил я считалочку и призвал экспериментальный револьвер.
Белый луч врезался в грудь хунхуза, пропалив в ней аккуратное, ровное отверстие. Запахло жженым мясом. Разбойник неверяще посмотрел на дыру в груди. Потрогал её пальцами и рухнул лицом вниз. Выстрел, за ним второй, потом третий. Хунхузы умирали один за другим, хотя парочка из них даже пытались отстреливаться.
Ну, как пытались? Они спрятались за стальной переборкой и думали, что там они в безопасности. Увы и ах, господа. Револьвер с лёгкостью прогрыз металл, а после и отверстия в их телах. Я собирался перезарядить пистолет и продолжить отстрел особо ретивых разбойников, когда услышал хриплый крик Черчесова за спиной:
— Миша!
Обернувшись, увидел, как громадный хунхуз с татуированным лицом замахивается топором прямо на меня. Я увернулся в последний момент, почувствовав свист стали возле самого уха. Черчесов выхватил из трости шпагу и точным ударом вонзил клинок хунхузу в шею. Враг упал, захлёбываясь кровью.
— Спасибо, — сказал я, улыбаясь.
— Не за что, сынок, — кивнул Черчесов, выступая навстречу новому хунхузу.
Сперва я переживал за старика и присматривал за ним. Но после того, как Черчесов уложил третьего по счёту разбойника, я понял, что за себя постоять он сможет.
Хаос распространился по всему поезду. В соседних вагонах раздавались крики, выстрелы, звуки разбиваемых стёкол. Пассажиры, кто мог, пытались отбиваться: молодой офицер в гражданском стрелял из револьвера, держа оборону у входа в следующий вагон. Седой мужчина, явно ветеран, орудовал коротким кинжалом, прикрывая собой женщину с ребёнком.
Я пробирался через этот ад, стреляя из револьвера, швыряя огненные шары под ноги разбойничьих лошадей. Один раз вышло весьма удачно. Огненный шар взорвался, проглотив сразу десяток всадников. Нет, лошадки не пострадали, просто испугались и встали на дыбы сбросив всадников. Уверен наездники, как минимум, переломали себе все кости.
Каждый выстрел или заклинание забирало чью-то жизнь, но хунхузы продолжали наступать, словно их было бесконечное множество.
Позади что-то взорвалось. Взрывная волна бросила меня вперёд, и я больно ударился виском о приоткрытую дверь купе. Перед глазами поплыло, в голове загудело, тошнота подступила к горлу. Я перевалился на спину и увидел гиганта. Он занёс над головой шипастый молот, готовясь размозжить мне череп.
Такими фокусами меня не напугать. Я собирался призвать Оторву и разнести к чёртовой матери этого клоуна, а вместе с ним и крышу поезда, но Черчесов оказался быстрее. В последний момент он заслонил меня, принимая удар на шпагу.
Молот сокрушил клинок и раздробил старику плечо. Граф, сжав зубы, сделал шаг вперёд и вогнал обломок шпаги хунхузу под нижнюю челюсть. Тот захрипел и ударил графа наотмашь, отбросив его к стене вагона, где он безвольно упал на пол.
Больше гигант ничего не успел сделать. Я призвал кинжал и вонзил его в пах этому гаду, после чего потянул лезвие вниз, рассекая плоть по внутренней стороне бедра. Океан крови хлынул из резаной раны, а хунхуз практически сразу рухнул на пол, подёргиваясь в предсмертных конвульсиях.
Я подбежал к Черчесову и осторожно приподнял его голову. Рана оказалась серьёзнее, чем я подумал по началу. Сломанные кости повредили артерию и сейчас кровь, пульсируя, струями вытекала в районе ключицы.
— Даниил Евгеньевич, ну как так-то…? — прошептал я, понимая, что это конец.
Он слабо улыбнулся, глядя мне в глаза.
— Миша… — прохрипел он. — Похоже, книгу я уже не напишу… Обещай, что станешь хорошим человеком и будешь счастлив… — взор Черчесова затуманился.
— Обещаю, — произнёс я, чувствуя, как в груди сжимается сердце.
Его глаза закрылись, дыхание остановилось. Я осторожно опустил его на пол и медленно встал.
— Спи спокойно, Даниил Евгеньевич. Твои люди в надёжных руках, — прошептал я последние слова перед резнёй, которую я собирался устроить.
Долбаные выродки. Человек доживал свои последние дни, может, часы, но вы и это у него отняли. Впрочем, вы же грабители. Что ещё от вас ждать? Я чувствовал, как во мне бурлит ярость, холодная и безжалостная. Подобрав молот хунхуза, я двинулся по вагонам вперёд, в эпицентр сражения. Я не защищался. Я шёл убивать.
Вагоны тряслись, пропитанные дымом, кровью и страхом. Я шагал вперёд, сжимая молот, словно знамя. Знамя моей мести.
В коридоре вагона появился первый хунхуз с окровавленной саблей. Он поднял оружие, но не успел ударить — я поймал его запястье и резко выкрутил руку, с хрустом ломая кость. Он заорал от боли, а я, безумно улыбнувшись, ударил по голове молотом так, что мозги брызнули на стену вагона.
Через мгновение его друг вышел из соседнего купе, держа чей-то отрезанный палец, на котором красовался перстень со здоровенным камнем. Ледяные иглы со свистом пробили коленные чашечки ублюдка и он завалился на пол. Проходя мимо, я опустил пятку на его затылок. Послышался хруст. Ещё одним бандитом меньше.