Войдя внутрь, я слегка растерялся. Передо мной извивалась длинная очередь из явно раздражённых аристократов. Кто-то переговаривался полушёпотом, кто-то нервно переступал с ноги на ногу, бросая злые взгляды на нерасторопных чиновников.
— Эй, ты куда прёшь? В конец очереди топай, чёртов сопляк! — грубо рявкнул на меня толстый красномордый мужчина в дорогом костюме. — Я уже пару дней жду, пока меня примут. Безобразие какое-то…
Я безразлично посмотрел на толстяка, а тот принял это за оскорбление.
— Тебя, я вижу, совсем не учили манерам, ну так я тебя… — начал было толстый, закатывая рукава, но тут вмешался стоящий рядом молодой аристократ с испуганным лицом.
Он быстро схватил наглеца за плечо и зашипел:
— Замолчите сейчас же! Вы что, не узнали молодого графа? Это же Черчесов Михаил Даниилович!
Толстяк резко побледнел, его глаза широко распахнулись, рот задвигался, пытаясь подобрать слова.
— П-п-простите… извините, п-п-пожалуйста, ваше сиятельство… Не признал сразу… — быстро пробормотал толстяк, кланяясь так низко, что едва не врезался лбом в пол.
Я улыбнулся, положив руку на плечо борова, заставил его поднять глаза на меня, а после с мягкой, почти дружелюбной интонацией произнёс:
— Ну конечно, я готов вас простить. Но… для этого придётся выполнить одно небольшое условие.
— Всё что угодно, граф! — быстро проговорил толстяк, почтительно склонив голову.
— Встаньте в конец очереди и не отсвечивайте, — стальным тоном произнёс я, чтобы услышали все окружающие. — Это будет самым достойным проявлением вашего уважения.
Толстяк на мгновение застыл, словно поражённый громом, но молодой аристо уже отчаянно толкал его в бок, кивая и бормоча:
— Немедленно выполним, ваше сиятельство. Простите ещё раз за недоразумение!
Я удовлетворённо кивнул, наблюдая, как они, продолжая извиняться и кланяться, поспешно ретировались в конец очереди под тихий смех окружающих аристократов. Кто-то одобрительно кивнул мне, кто-то уважительно поклонился. Я же, игнорируя очередь, направился к чиновничьему кабинету.
А что такого? У меня нет времени стоять в очередях, опять-таки эти граждане живут на моей земле и получают весьма серьёзные скидки на покупку продовольствия. В конце концов, я сражаюсь за их жизни каждый день. Могу ведь я в кои-то веки не стоять в чёртовой очереди?
Я толкнул дверь кабинета, ожидая увидеть привычную картину Имперского бюрократа. Строгого и надменного чиновника, возможно, даже в мундире с гербами и наградами. Но за столом сидела седая старуха, одетая в потертое серое платье и очки с толстыми линзами, поверх которых она смотрела на меня с явным недовольством.
— Чаво вам? — хмуро спросила она деревенским говором, словно я отвлёк её от крайне важного дела.
Не желая вступать в долгие дискуссии, я положил на стол толстую папку с документами. С недовольным выражением лица старуха стала изучать материалы. Смотрела на фотографии разрушений, читала слова свидетелей, даже воткнула флешку в ноутбук и посмотрела видеозаписи, на которых был запечатлён момент штурма одного из утраченных городов.
— Я хочу объявить войну графу Малышеву, — сказал я твёрдо и ровно, стараясь звучать максимально уверенно.
В кабинете мгновенно повисла тишина, густая и давящая, словно я произнёс что-то абсолютно неприемлемое. Я отчётливо услышал, как за моей спиной в коридоре начали испуганно переговариваться аристократы, которые явно подслушивали разговор. Старуха тяжело и меланхолично вздохнула, покачала головой и сказала тихо, словно обращаясь сама к себе:
— Опять молодость лезет в петлю и тянет нас за собой…
Она медленно, с раздражением, достала из ящика стола несколько листов бумаги и протянула их мне, ткнув пальцем в две графы.
— Вот тута подпись поставьте, и вот тута.
Я быстро расписался в указанных местах, чувствуя, как нетерпение и раздражение снова начинают одолевать меня.
— И как долго ждать согласования? — спросил я.
Старуха пожала плечами и, не глядя на меня, начала перебирать бумаги:
— Минимум неделю. Ждите.
Захотелось рявкнуть на неё, чтобы ускорить процесс, но я понимал, что бабка — лишь винтик в громоздком бюрократическом механизме. И всё же, неделя! За это время Малышев захватит половину графства, если не больше.
— Благодарю, — сухо сказал я, с трудом сохраняя внешнее спокойствие, и вышел из кабинета.
В коридоре мгновенно стало тихо. Аристократы замерли, глядя на меня широко раскрытыми глазами, словно я был призраком, явившимся с того света. Я не удостоил их вниманием, прошёл мимо и вышел на улицу. Там я глубоко вздохнул, чувствуя, как злость медленно затухает, сменяясь холодной решимостью. Мне не оставили выбора. Если бюрократия решила играть со мной в медлительность, я сыграю в свою игру.
— Неделя, — тихо проговорил я себе под нос, доставая телепортационную костяшку. — Через неделю всё закончится.
Вспышка синего света, и я уже стою на знакомых улицах Кунгура. Время начинать подготовку к войне.
Пять дней спустя.
Тюмень. Имение графа Малышева.
Сергей Алексеевич сидел за просторным обеденным столом в окружении дочерей. Светловолосые красавицы с любопытными глазами не сводили с отца взгляда. Он был их лучшим другом, опорой, защитой, надеждой, да и матерью тоже.
В руках Сергей Алексеевич держал свежий доклад, доставленный гонцом. Не спеша, с удовольствием, Малышев вчитывался в каждое слово. Его лицо сияло радостью, а губы сами собой расплылись в широкой улыбке. Сергей Алексеевич удовлетворённо погладил свои густые усы и, не удержавшись, слегка усмехнулся.
— Папуль, случилось что-то хорошее? — спросила старшая дочь, с интересом глядя на отца.
Малышев погладил доклад кончиками пальцев, словно тот был дорогой семейной реликвией, и произнёс:
— Радуюсь тому, дорогие мои, что сын Черчесова оказался гораздо трусливее своего покойного отца, — спокойно ответил граф, в глазах его играла насмешка. — Нет в нём той природной жёсткости, которая была у Даниила. Нет внутреннего стержня.
Младшая дочь с удивлением посмотрела на отца, её глаза загорелись интересом:
— Выходит, он жертва, да, папа?
Граф засмеялся, щёлкнув пальцем девочке по носу.
— Получается, он даже не жертва, милая моя. Он корм. Корм, благодаря которому ваше наследство станет гораздо богаче, а влияние нашего рода значительно возрастёт.
Девочки радостно переглянулись, захлопали в ладоши и, окружив отца, стали его просить:
— Папочка, расскажи нам ещё раз, как наши доблестные воины несут свободу и процветание в соседние земли! Это же так интересно!
Малышев с довольной улыбкой обнял дочерей за плечи, чувствуя гордость. В такие моменты он понимал, ради чего всё это делает. Не ради власти, не ради благополучия своего рода, а только ради будущего своих дочерей.
— Ну, слушайте, мои дорогие…
Он начал неспешно, с лёгким драматизмом в голосе, вещать о том, как другие аристократы грабят бедных работяг и делают их жизни невыносимыми. Но он, Малышев, совсем не такой! Он добрый, справедливый и честный! Его войска освобождают бедных крестьян от рабского ошейника. Даруют им новую жизнь! Там, где ступает нога солдата рода Малышевых, уходит хаос и приходит процветание…
Девочки слушали его, широко раскрыв глаза, с жадностью впитывая каждое слово. Граф говорил с удовольствием, расписывая величие и доблесть своего рода, не замечая, как за окнами постепенно сгущаются сумерки и над горизонтом ползут тяжёлые тёмные облака.
В дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, вошли. Первым вошедшим был дворецкий, он принёс письмо. Вторым был генерал. Раскрасневшийся, тяжело дышащий, явившийся прямиком с поля боя. В этот момент Малышев ощутил вкус скорой победы.
— Докладывайте, — продолжая обнимать дочерей, бросил Малышев.
— Ваше сиятельство, большая часть земель Черчесова успешно захвачена. Разведка докладывает, что Михаил Черчесов сбежал в Кунгур и сейчас отсиживается там. Войска Черчесова деморализованы настолько, что за последние четыре дня мы не встретили совершенно никакого сопротивления. Наша гвардия идёт маршем, занимая всё новые и новые города.
Граф не смог сдержать довольного смешка и покачал головой с искренним разочарованием.
— Как же это жалко звучит. Я ожидал от мальчишки большего. Черчесов-старший был жёстким, бесчестным ублюдком, от которого можно было ожидать чего угодно. Но я не думал, что он доверит род такому трусливому сопляку? Это же просто позорище.
Генерал учтиво улыбнулся и открыл рот, собираясь поддержать своего господина, но в этот момент раздался робкий голос дворецкого.
— Простите, ваше сиятельство, — слегка поклонился он, — но вам срочное сообщение из Имперской канцелярии.
Малышев раздражённо махнул рукой, подзывая слугу, и молча принял бумагу. Быстро пробежав глазами по тексту, он не смог удержаться от издевательской усмешки и саркастично заметил:
— Ну надо же, вот это хохма! Михаил Черчесов объявляет мне войну! И это после того, как он потерял половину своих земель. Ха-ха-ха! Чёртов клоун. Да что он может мне противопоставить? — граф самозабвенно расхохотался, а его дочери поддержали отца звонким смехом.
Но в следующее мгновение усмешка графа погасла, сменившись выражением ужаса. Глаза дворецкого резко расширились, в них отразилась дикая паника. А тело генерала надломилось и рухнуло на пол, заливая его кровью. Голова вояки быстро покатилась и остановилась у ног Малышева, заставив его дочерей завизжать от животного ужаса.
Сердце Малышева застыло в груди. Он почувствовал, как по позвоночнику пробегает ледяная волна страха. Отрубленная голова с застывшим на лице выражением удивления и боли смотрела прямо ему в глаза. На мгновение в кабинете повисла абсолютная тишина, нарушаемая только глухими ударами сердца в груди графа.
Малышев, с трудом сглотнув, поднял глаза на дворецкого и увидел рядом с ним молодого человека. С холодными зелёными глазами, которые сейчас сверкали неистовой решимостью и ледяной яростью. Его светлые волосы слегка трепал ветер, создаваемый ветряным лезвием ката