Неторопливо работая, они болтали о своём, периодически расспрашивая меня о деталях схем, которые я для них подготовил. Ну, как подготовил? Пока я гостил у деда, случайно изучил строение защитного контура и запомнил руническую последовательность.
Да! Это не воровство, это случайность. Счастливая, между прочим. И вообще, Калининград принадлежит мне; как я могу украсть собственную интеллектуальную собственность? Тьфу, блин! Сплошные тавтологии, но по-другому и не скажешь. Я внимательно следил, как алкоголики — то есть кузнецы — ловко формируют и гнут металлические детали, придавая им нужную форму. Как только всё будет готово, я…
Внезапно дверь кузницы распахнулась и на пороге появился запыхавшийся капитан Гаврилов, держа в руках смятую распечатку.
— Миша! — громко крикнул он, еле сдерживая возбуждение. — Разрешили! Наконец-то разрешили!
Не дожидаясь объяснений, я резко вскочил и выхватил у него из рук официальный документ. Глаза быстро пробежали по витиеватым строкам Имперского канцелярита:
«Настоящим извещается, что по личному распоряжению Его Императорского Величества Ивана Васильевича Романова дозволяется дворянскому роду Черчесовых вступить в открытую родовую конфронтацию с родом Малышевых. Цель сего дозволения состоит в восстановлении попранной дворянской чести и обеспечении должного порядка на землях обоих упомянутых родов. Конфликт считается законным до тех пор, пока одна из сторон не признает поражение, либо не будет полностью уничтожена. Настоящее постановление вступает в силу незамедлительно».
Я почувствовал, как на губах появляется хищная, довольная улыбка.
— Ну всё, падла, — пробормотал я, сжимая документ в руках. — Конец тебе.
Степаныч и Евсей удивлённо переглянулись, а Петрович уже собирался что-то спросить, но я не дал ему такой возможности. Ещё четыре дня назад я отправил мимика на поиски Малышева, и прямо сейчас Мимо, приняв форму паучка, висел на потолке кабинета моего дорогого врага. Глазами мимика я отчётливо видел, как Малышев получает такой же документ, смеётся над ним и саркастично произносит, обращаясь к стоящему перед ним генералу:
— Ну надо же, вот это хохма! Михаил Черчесов объявляет мне войну! И это после того, как он потерял половину своих земель. Ха-ха-ха! Чёртов клоун. Да что он может мне противопоставить? — граф самозабвенно расхохотался, а его дочери поддержали отца звонким смехом.
Этой тирадой Малышев будто нажал на спусковой крючок. Не мешкая ни секунды, я активировал пространственный обмен с мимиком и мягко приземлился за спиной генерала, держа в руке катар. Холодный клинок в моих руках мгновенно засвистел от бушующей магии Ветра, а после одним мощным движением отсёк генералу голову. Кровь брызнула на дорогой ковёр, а тело с глухим стуком рухнуло на пол.
Голова генерала покатилась к ногам графа, оставляя за собой кровавый след. Малышев, разинув рот, уставился на меня, а его глаза широко раскрылись от ужаса и шока.
— Что я могу тебе противопоставить? — спросил я тихо, с ледяным спокойствием. — Сейчас узнаешь.
В кабинете Малышева повисла напряжённая тишина. Вдруг дворецкий, до этого застывший в ужасе у двери, выхватил клинок и бросился вперёд, защищая своего господина. Не отводя взгляда от графа, я резко выставил руку, преграждая путь дворецкому. Мощный порыв ветра, ударил его в грудь и с грохотом вышвырнул мужчину в коридор.
В тот же миг пол кабинета затрещал. Массивные каменные пики вырвались из-под досок, перекрывая единственный дверной и оконные проёмы. Граф Малышев, бледный от ужаса и шока, смотрел на меня расширенными глазами, пытаясь осознать происходящее. А ещё он прижимал к себе двух трясущихся от страха девчонок.
— Ты… ты как тут оказался? — сдавленно прохрипел он, пятясь назад.
Я спокойно улыбнулся и шагнул вперёд.
— Я понял, что время пролить кровь. Ведь, как ты и сказал, можно доверять лишь тем, вместе с кем пролита кровь. Увы, эта кровь окажется твоей. А когда ты подохнешь, я смогу безгранично доверять покойнику, не боясь, что он ударит мне в спину.
От моих слов девчонки завыли, словно дикие звери. Их трясло от страха, и я понял, что дочери Малышева помешают нашей маленькой ссоре. Из сумрачных углов комнаты возникли чёрные жгуты теней, схватили девочек за ноги и резко вырвали из объятий отца. Спустя секунду девочки были связаны по рукам и ногам. Всё, что они могли, так это безутешно рыдать.
На лице Малышева появилась неожиданная ухмылка, глаза вспыхнули злостью. Он расправил плечи и резко втянул носом воздух, потянувшись к мане. Его тело с пугающей быстротой начало меняться. Мышцы набухли и налились чудовищной силой, пальцы превратились в острые когти, а лицо исказилось, принимая звериные очертания. Во рту Малышева появились десятки острых клыков.
— Прольётся моя кровь⁈ — прорычал он. — Боюсь, ты подписал себе смертный приговор, щенок!
Словно выпущенная стрела, Малышев бросился на меня с оглушительным рёвом, направляя острые когти в мою глотку.
Глава 2
В Дреморе одним из самых презренных видов магии была анимагия. Анимагия позволяла изменять части собственного тела, превращая себя в зверя. Машину для убийств. Острые когти, клыки, прочная шкура и вот это вот всё. Почему этот вид магии презирали? Ну сами посудите. Зачем хорошему магу идти врукопашную? Он может одним-единственным заклинанием стереть целый город с лица земли.
Для ближнего боя есть наёмники, не одарённые гвардейцы, гильдия убийц на худой конец. Маги же существа другого порядка. Анимаги же зачастую были теми ещё садистами. Им нравился вкус крови, нравилось купаться в потрохах врагов. В отличие от обычных оборотней, анимаги могут изменять свой облик в любое время, сохраняя при этом разум. Вот и Малышев оказался магом этого сословия.
Рыча, мохнатая туша графа неслась в мою сторону, а я лишь улыбался. А чего мне переживать? Ведь у меня есть конгломерат «Громовержец». По телу прокатился разряд молнии, а в следующее мгновение я пропустил над головой когтистую лапищу и шагнул за спину Малышеву, призывая из хранилища мой любимый молот. Кстати, я придумал ему название. «Выключатель». Звучит лаконично и весьма точно. Один удар — и свет для противника выключен навсегда.
Заревев как раненный зверь, Малышев крутанулся на месте. Время вокруг словно растянулось, а движения графа стали для меня мучительно медленными. Не торопясь, я развернул экранирующий кофр и извлёк Выключатель. Молот приятной тяжестью лёг в руки, а в следующий момент я нанёс сокрушительный удар прямо по рёбрам Малышева.
Словно пушечный снаряд, он устремился к стене с камином. Правда, летел он медленно, я будто наблюдал за полётом сонной мухи. Я улыбнулся, догнал графа и обрушил молот на него сверху. Послышался хруст ломаемых костей. Врезавшись в пол, Малышев проломил своей тушей доски, однако ниже не провалился, под досками был бетон. Вот и славно! Когда противник зафиксирован, куда приятнее его колошматить!
Удары посыпались градом. Быстрые, точные, разрушительные. Я бил его Выключателем, стараясь сломать как можно больше костей. Каждый удар отдавался в теле Малышева с глухим хрустом. Так бы я его и убил, если бы «Громовержец» так сильно не нагружал моё собственное тело.
Отключив доминанту, я увидел, как лапы оборотня безвольно распластались на полу кабинета. Тело Малышева, израненное и разбитое, содрогалось в агонии. Граф тяжело и шумно дышал, его мех пропитался кровью, глаза смотрели на меня с ненавистью и бессильной злобой. Я остановился перед ним, опершись на рукоять молота. Глядя на поверженного врага, я произнёс тихо, но чётко:
— Раз, два, три, четыре, пять, настало время умирать.
Малышев ничего не ответил, только закашлялся, выплёвывая кровь на дорогой ковёр. Я знал, что победа была в моих руках, и оставалось лишь нанести финальный удар. Но тут до моих ушей донеслись крики дочерей графа. Сердце на мгновение неприятно сжалось. Дочери Малышева, совсем юные, молились. Не за себя. Они, визжа, умоляли не убивать их отца. Их голоса были полны ужаса и отчаяния.
Я повернулся и заглянул в их глаза. Лучше бы я этого не делал. Их глаза были похожи на мои собственные. Так я смотрел на работорговца, убившего мою мать в прошлой жизни. А после превратил его в кровавое месиво. Война — жестокая штука, и в первую очередь на ней страдают невинные. Радует, что моё сердце ещё не стало настолько чёрствым, чтобы убить отца на глазах его дочерей.
— Смотри сюда, ублюдок. — медленно произнёс я, схватив Малышева за сломанную лапу и подтащил его сперва к одной дочери, а после к другой. — Если бы не они, ты был бы уже мёртв.
Граф с трудом улыбнулся окровавленным ртом и прохрипел:
— Лучше убей меня… но их не трогай.
Я тяжело вздохнул и, нагнувшись, крепко схватил его за волосы, подняв его на уровень своих глаз. Я приблизился к его уху и тихо, так чтобы слышал только он, произнёс:
— Сейчас я открою тебе страшную тайну. И если ты её хоть кому-нибудь расскажешь, клянусь всеми богами, я разорву твоих дочерей на куски. Но не сразу. Ты будешь день за днём, месяцами напролёт смотреть, как они страдают и молят о смерти. — Граф нервно сглотнул, а я продолжил, ледяным голосом чеканя каждое слово. — Ты думал, я сын Черчесова? Ошибаешься. На самом деле я сын Константина Игоревича Архарова. Знаешь такого?
Глаза графа расширился в неподдельном ужасе, и его тело задрожало, словно перед ним предстала сама Смерть.
— По-хорошему я должен был бы убить тебя и всю твою семью, — сказал я, отпуская его голову, Малышев безвольно упал на пол и заскулил от жуткой боли, прокатившейся по его телу. — Но я поступлю великодушно. Я заберу все твои земли, оставив лишь это поместье. Ты будешь жить в самом сердце моих владений, и не дай боги ты хоть на миг помыслишь ударить мне в спину…
Я замолчал, давая моим словам проникнуть в его сердце. Граф поспешно закивал, глаза его были полны животного страха и отчаяния:
— Ради дочерей, я сделаю всё, что прикажешь. Только не трогай их.