— Гав, у тебя спички есть? — спросил я.
— Закурить решил? — ответил вопросом на вопрос спецназовец и, не глядя на меня, протянул коробок спичек.
— Лучше. Соблаюсь спалить здесь всё, — пошутил я, выхватив спички из его руки.
— Благое дело, — буркнул он и через секунду опомнился. — Какой «спалить»? Я тебе спалю! А ну, верни спички!
Я захохотал и понёсся к дому. Гав же за мной не погнался, а лишь шуганул, да и то только для порядку. Остановившись у порога, я осмотрел двор. Рядом с поваленным забором расположилась огромная куча сухого скошенного бурьяна. Сомневаюсь, что в доме найдутся газетки для растопки, а значит, нужно набрать сушняка. Покопался в куче, выбрал, на мой взгляд, наименее вонючий сорняк и потащил в дом.
— Ну, Миша, куда ты этот мусор тащишь? — взмолилась мама, увидев меня с охапкой бурьяна.
А у самой аж губы посинели, пока полы намывала. Вроде на улице апрель, а без отопления в ледяную воду опускать руки — радости никакой.
— Сейчас печку затоплю, соглеешься, — деловито ответил я, разулся и пошел на кухню.
Печка была старенькая, сложенная из рыжего кирпича. Её обмазали глиной, а после побелили. Модификация стандартная. Дверца для дров, зольник и заслонка для регулирования тяги воздуха. Закинул бурьян в печь, почистил зольник, а сверху на бурьян уложил четыре полена. Чиркнул спичкой и закашлялся.
Вытяжка оказалась в закрытом положении и весь дым пошел в комнату. Тут же передвинул заслонку вправо и пошла тяга! Разгорелся огонь, поленья лениво занялись, стали шипеть и потрескивать. Я прикрыл дверку топки и поймал на себе восхищённый взгляд мамы.
— Не думала, что вас в пансионате обучали как топить печь.
— Эээ… Ну да, там много пло что лассказывали, — протянул я и зыркнул в сторону выхода. — Пойду ещё длов плинесу.
Мама лишь улыбнулась и проводила меня взглядом. Вот же, блин. Не рассчитывал я, что придётся жить с ней бок о бок. Теперь придётся думать о каждом своём действии, чтобы не сболтнуть и не сделать чего лишнего. Хотя, наверное, уже слишком поздно. Я и так слишком много странного сказал и сделал. Радует, что это — мама. Она не предаст. Так ведь? Ведь не предаст?
Я выбежал на улицу и врезался в капитана.
— Куда несёшься? — спросил Гав, держа в руках два пакета с тряпьём.
— За дловами. А то дом плоховато голит. Отсылел, — ухмыльнулся я.
— Весельчак, — хмыкнул Гав и протянул мне пакеты. — В одном твоя одежда, а второй матери отдашь. Будете в этих тряпках ходить, сойдёте за местных. Топай. Дров я сам принесу.
Я вернулся в дом, отдал пакеты матери. Она в это время пыталась сбросить с кровати пожелтевший матрас. Пришел Гав с охапкой дров, сложил их у печки, а после позвал всех на кухню.
— Значит, так. Запаса провианта у нас хватит ровно на один раз поесть. — Капитан указал на коробку сухого пайка, лежащую на столе. — Кушаем — и спать.
— А что мы будем есть завтра? — спросила мама, нахмурив бровки.
Услышав её вопрос, Гаврилов потёр виски, как будто внезапно разболелась голова.
— А кушать мы будем, Елизавета Максимовна, то, что сами приготовим. Вы же умеете готовить?
— Я тебе что, кухарка? — возмутилась мама.
— Если хотите сытно есть и не горбатиться на трёх работах, то да, кухарка, — прорычал Гав.
— О-о-о. Вот и пелвый семейный скандал подъехал, — закатил я глаза, залез на лавку и разорвал коробку сухпайка. — Пока будете лугаться, я поем, если вы не плотив.
Первая банка, какая попалась мне на глаза, была рисовой кашей с мясом. Правда её тут же отобрал Гав.
— Куда ты? Сначала разогрей, потом ешь. Она же мерзкая на вкус, когда холодная. — Спецназовец порылся в сухпайке, взял ещё пару банок и поставил их на печку. В это время мама тайком посматривала на него, стараясь скрывать улыбку.
Десять минут спустя ужин был готов. Гав принёс банки и открыл их, выставив на стол. Сам же брать ничего не стал, дождался пока мы выберем себе блюдо по вкусу, а себе забрал оставшееся. Ну, что я могу сказать? Каша с мясом вполне съедобная. В пансионате кормили куда хуже. Единственное что не понравилось, так это обилие жира. Доев банку, я уделался по самые локти.
Следом я слопал безвкусную гадость под названием галеты. Даже туалетная бумага была бы вкуснее. Хорошо, что кофейный напиток был сладковат и смог смыть изо рта привкус этой трухи. Когда я уже допивал кофе, мама заметила это и попыталась вырвать у меня его, но было поздно, я заправился кофейком до самых краёв.
Мама же поковырялась в банке с пловом, выпила яблочный сок и пошла в спальню. Возникла напряженная пауза. Гав и я уставились на недоеденный плов и синхронно сглотнули.
— Чул, моя половина, — не сводя взгляда с банки, жадно заявил я.
— Проглот мелкий, — хмыкнул капитан и пододвинул плов мне. — Жуй.
Он отвернулся и посмотрел в окно, видать, не наелся, и сейчас собирает всё благородство в кулак, чтобы не объесть двухлетку. Но и мне знакомо благородство. Как и сказал, я съел лишь половину и толкнул банку в сторону капитана.
— Спасибо за еду, — поблагодарил я и пошел следом за мамой.
— Сам печку затопил? — услышал я за спиной.
— С божьей помощью.
— Ох, и язва же ты, — усмехнулся капитан и принялся жевать остатки плова.
Войдя в спальню, я заметил, что мама завесила окно простынёй, которой прежде мыла полы, так как штор здесь не было. Матрас с кровати выкинула, и прямо на деревянный каркас постелила всю одежду, которую нам выдал Гаврилов. Она посмотрела на меня и улыбнулась.
— Будешь спать у стенки или на краю?
— На краю, — без раздумий ответил я и залез на кровать.
На кровати мягко говоря было жестко. Если уж говорить начистоту, то я предпочёл бы заночевать в салоне машины. Да и подушек нет, придётся руку подкладывать под голову, а ещё… Мама нежно притянула меня к себе и обняла. Всё возмущение мигом растворилась в нежности этого момента, и я уснул раньше, чем успел о чём-либо подумать. Поразительно, даже кофе не удержал меня в сознании.
Очнулся я оттого, что мозолистая пятерня зажала мне рот. Это был Гаврилов. Он поднёс палец к своим губам и велел мне не шуметь. Я кивнул и аккуратно слез с кровати, стараясь не разбудить маму. За окном было ещё темно и чертовски холодно. Видать, печка за ночь успела остыть. Я последовал за капитаном и мы тихо, словно мыши, вышли из дома, закрыв за собой дверь.
Я посмотрел на небо. Луна только собиралась уступать место солнцу. Сколько сейчас, четыре или пять часов утра? И какого чёрта он так рано меня поднял?
— Переодевайся, — сказал Гав и протянул мне изрядно поношенный синий спортивный костюм и кеды.
Не желая спорить, я зевнул и напялил на себя новый наряд. В спортивном костюме подмышкой дыра размером с мой кулак, а у кед начала отклеиваться подошва.
— Зачем всё это? — протянул я, зевая.
— На зарядку пойдёшь со мной. Или ты думал, раз уехал из пансионата, то и тренироваться не надо? — спросил Гав.
— Великий Гав обучит меня лемеслу вождения автомобиля? — усмехнулся я, и тут же пришлось уворачиватсья от подзатыльника.
— Хватит зубоскалить. За мной, бегом марш, — тихо сказал Гав, и мы побежали по узкой улочке.
Из покосившихся домов выползали местные жители. Одни собирались на работу, другие вышли, чтобы покормить скотину. И те и другие смотрели на нас, как на идиотов. Бежит двухметровая дылда, а за ним несётся, задыхаясь, мелочь вдвое меньшего размера.
Местные явно не занимались спортом, а лишь пытались не подохнуть с голоду. Поэтому и смотрели на нас осуждающе, мол, «идиоты, с жиру бесятся, что ли?». Мы добежали до улицы Майской, а от неё двинули прямиком к реке Серга. Расстояние составило примерно полтора километра, за это время тело успело прогреться, и я перестал ощущать холод.
— Снимай тряпки. Заплыв против течения, — сказал Гав, когда мы оказались на берегу реки.
— Может, обойдёмся без этого? — нехотя спросил я, так как купаться желания не было.
— Живо, — рыкнул Гав, придавив меня взглядом.
— Зля я тебя спас. Надо было дать подохнуть, тогда бы не плишлось, лезть в чёлтову леку-у-у! — бухтел я, расстёгивая рубаху, но капитан был не намерен всё это выслушивать. Он схватил меня подмышки, и побежал к воде. — Отпусти меня, макака-пелелосток! — заорал я за секунду до того, как Гав забросил меня на середину реки.
Ледяная вода обожгла кожу и сбила дыхание. Я вынырнул и стал грести к берегу, на котором самодовольно улыбался Гаврилов. Как только я попытался выплыть с глубины и достать до дна, спецназовец тут же заскочил в воду и оттолкнул меня подальше.
— Я сказал, плывём против течения.
— А я сказал, что сейчас отмоложу тебе яйца! — возмутился я и использовал морозный покров.
Тупая была идея. Вода вокруг меня замёрзла, сковав меня льдом со всех сторон, только голова осталась на поверхности. А в следующую секунду ледышка перевернулась, и я скрылся под водой. Если бы не Гаврилов, то я бы так и утонул. Он вытащил меня на берег и разбил лёд голыми кулаками. Ледышки осыпались на траву, и я, надувшись, выдавил из себя.
— Спасибо за спасение. Считай, что мы квиты.
— Принимается, — усмехнулся капитан. — А теперь — живо в воду, и плыви против течения. Так ты согреешься и быстро разовьёшь мышцы всего тела. Миха, ты пойми, я ж не просто так тебя заставля… — договорить он не успел, я молча поднялся и отправился выполнять приказ.
Если вы никогда не плавали против течения, то рекомендую попробовать. Очень утомительное занятие. Уходила уйма сил, чтобы оставаться на месте, а чтобы двигаться вперёд, приходилось выложиться на полную. Когда я окончательно выдохся, Гав разрешил выбраться на берег.
— Отдохни пару минут и идём домой. Завтракать, — сказал он по-отечески. — Хорошо потрудился сегодня. Хотя дури в твоей голове, конечно, немерено.
— Как и в твоей, — ухмыльнулся я.
— Что есть, то есть, — ответил он и улыбнулся.
— Можно личный воплос?
— Спрашивай. Если смогу, отвечу, если не смогу — то пошлю нахрен, — весело сообщил Гав и внимательно уставился на меня.