ошку, какой-нибудь салатик, морс и пару бутылок лучшего алкоголя, который у вас имеется?
— Д-да, разумеется. Если вам будет удобно, можете подождать в банкетном зале. Через полчаса всё будет готово, — заверил повар.
— Отлично. Тогда я попозже зайду. И спасибо вам за помощь, — улыбнулся я.
— Если кого и стоит благодарить, так это вас. Банда Барса каждый вечер разносила в пух и прах моё заведение. Я даже название сменил с «Уютной берлоги» на «Пьяного козла», чтобы хоть как-то плюнуть в лицо этим хамам. Теперь же тишь да гладь, и всё благодаря вам!
— Рад помочь. Тогда, может, и вывеску поменяете? — спросил я.
— Это само собой. Её надо только повесить. — Повар кивнул в сторону старой вывески, торчащей из-за холодильника.
— Тогда готовьте еду, а я пришлю человека, и он поможет с установкой.
— Премного благодарен, — поклонился повар и тут же гаркнул. — За работу, лодыри!
Выйдя из кабака, я наткнулся на Фрола, он как раз гнал разломщиков чистить снег, которого за ночь навалило немало.
— Михаил Константинович, — кивнул мне он.
— Фрол, нужно помочь хозяину кабака вывеску поменять. Отправь пару человек, — приказал я.
Фрол без лишних разговоров выдернул из строя двоих крепких ребят для замены вывески. Сам же он двинул на очистку улиц от снега. Я проводил его взглядом и задумался. Через год, когда Фрол обретёт свободу, он уйдёт или решит остаться в Ленске? Надеюсь, он решит остаться. Толковый боец всегда пригодится, да и управленец из него неплохой.
Вот только что-то нужно сделать с его кислой мордой. Больно часто он хмурится. Впрочем, сейчас он в плену. Как получит свободу, может, и подобреет.
Пока повар готовил мой заказ, я отправился к кузне. С помощью магии Земли прямо на улице возвёл доменную печь. Но не обычную, а модифицированную. Нижнюю часть печи я увеличил в размерах и сделал сбоку дверцу, через которую старшина сможет попасть внутрь. Осталось только задобрить Огнёва обещанным ужином — и можно приступать к выплавке.
Я пулей метнулся в кабак, забрал приготовленную еду, а после вернулся в кузню. Семёныч сидел на табурете у кузнечного горна, курил и смотрел в пустоту.
— Иди прогуляйся. Вернёшься через час, — приказал я, сдвигая со столешницы инструменты.
— Так, а чего… — замялся старый, видя, как на столе появляются ароматные блюда и бутылки с алкоголем.
— Того. Проверь, как идёт работа в швейном цеху.
— Так я ж его ещё не запустил, — озадаченно сказал Семёныч.
— Ну так тем более, чего расселся? За работу.
— Ишь чё. За работу. Молодёжь, вам бы всё старших погонять, — вздохнул дед и отправился на трудовую деятельность.
Как только он покинул кузню, я запер за ним дверь и призвал старшину. Кузня выступила в роли трапезной не случайно. Это, пожалуй, единственное здание в Ленске, которое Огнёв не спалит, только появившись в нём.
— Присаживайся, товарищ старшина. Обещанное угощение ждёт, — улыбнулся я, указав на стол.
— Вот это дело! — выпалил Огнёв, создал себе пламенные руки и стал без остановки запихивать в рот всё подряд.
Сперва он схватил стейки, которые тут же зашипели и выбросили в воздух ароматный дымок. Я чуть слюной не подавился. Потом старшина принялся за салат и жареную картошку. Аромат на этот раз был не такой приятный, и попахивало гарью. В финале он откупорил разом две бутыли и влил в себя Краснодарский коньяк.
— Товарищ командир, ну это было… — Огнёв замялся, подбирая слово, но оно вырвалось из его глотки само в виде отрыжки.
— Ха-ха! Я понял. Ты чертовски доволен, — расхохотался я.
— Ещё как! Да за такую кормёжку я готов глотать эти вонючие сферы круглые сутки! — выпалил старшина и увидела на моём лице хитрую улыбку. — Ты не просто так меня накормил, верно?
— А ты догадливый. Нужно поработать вместо газовой горелки.
— Плата? — сложив руки на груди, поинтересовался он.
— Ящик коньяка.
— И половину жареного порося.
— По рукам, — согласился я и отозвал Огнёва, чтобы через пару минут его снова призвать, но уже внутри доменной печи.
Семёныч как раз вертелся рядом с кузней и помог загрузить в печку восемьдесят один штырь. Закончив погрузку, старик прислушался.
— А чё там внутри бубнит-то? — спросил он.
— Где? Не слышу ничего, — прикинулся я дурачком.
— Ну, как же? Вот. На-на-нара-на-на, слышишь? — спросил Семёныч, приложив ухо к каменной поверхности.
Пришлось тут же отстранить старика.
— Ты с перепоя, что ли? Никто не поёт там. Иди лучше, делом займись. Форму для сплава приготовил?
— А как же? Ещё вчера, — кивнул Семёныч, а после пристально посмотрел на меня. — А с чего вы взяли, что там кто-то поёт? Я ведь такого не говорил.
— Не делай мне нервы, — закатил я глаза и вымученно вздохнул. — Топай в кузню и неси форму.
— Ишь, какой шустрый. «Топай, неси». Несу, блин, — стал бубнеть Семёныч, открывая дверь.
Я же потянулся к мане, сделал так, что нижний отсек приоткрылся и в нём показалось недовольное лицо Огнёва.
— Долго мне тут торчать?
— Рот закрой… Тьфу. То есть открой, — чертыхнулся я и вытащил из кармана пригоршню белых жемчужин.
Подумав немного, решил, что мощь десяти кругляшей я не смогу сдержать, а вот на пять штук маны вполне хватит. Огнёв разинул пламенную пасть, я забросил в неё жемчужины, после чего запечатал отверстие доменной печи.
— Кхе! Кхе! Кхе! Сука, не в то горло пошло, — закашлялся старшина. — Ну, фая, что ли.
Из верхнего отсека печи в небо ударил тугой столб пламени! В высоту он был метров пятнадцать. Пламя ревело, раскаляло камень настолько, что я только и успевал вливать ману, чтобы не дать стенам разрушиться от сильного жара. Из кузни выскочил Степаныч с формой для заливки.
— Ох, ёптить! Ты чё туда ливанул? Ракетного топлива, что ли? — испуганно бросил он и поспешил подставить форму под ливнёвку, из которой вот-вот должен был хлынуть расплавленный металл. — Константиныч, ну, ёжиков зад! Прислушайся! Орёт кто-то! — Дед, стоя у ливнёвки, пытался разобрать слова. — Вот же. Хав мач оф зэ фиш, энд модерн машинз. Тьфу. Тарабарщина какая-то. Может, и правда, с ушами что. Надо к лекарю сходить.
— Сходи, сходи. Лишним не будет, — улыбнулся я.
Спустя двадцать минут, я истратил остатки маны и был вынужден отозвать Огнёва. А он всё-таки молодец. В этот раз выплеснул не разом всю энергию, заключенную в жемчужины, а выпускал её порционно. Жаль только, что из штырей металла набралось с гулькин нос. Едва хватило на одну форму.
— Ну всё. Пущай остывает. Так-то почти до краёв залило. Думаю, отлично выйдет, — сказал Степаныч, вытирая пот со лба. — Это, я к бабонькам заглянул, так они два комплекта одёжи уже справили. На этого вашего раскосого и на тебя. — Он достал портсигар, вытащил папиросу и закурил.
— Отлично. Вечерком загляну к ним на примерку.
— Ага. Загляни. Правда, они жаловались. Говорят, сперва стали шорсть обрезать ножницами. Ну и затупили их, к псям поганым. Я им говорю, дуры, надо изнутря резать ножичком. Те попробовали — и правда хорошо идёт. Так что, если бухтеть будут, не слушай их. Сами виноваты.
— А что насчёт оторвы?
— Константиныч, ну ты интересный, конечно. Семёныч сделай то, сделай это, принеси, отнеси, закуси. У меня чё, десять рук, что ли? — возмутился старик.
— Я тебе деньги дал, чтобы ты людей нанял, а не самолично всем занимался. Чего ерундой маешься? Если не справляешься, найми помощника.
— Ха. Найми. Легко сказать. Где тут толковых найдёшь-то? — возмутился Семёныч. — Один молодняк или рукожопы.
Где-то я сегодня уже слышал такие речи. Эту присказку, смотрю, в Ленске многие используют. Почесав затылок, я спросил:
— Ты Петровича знаешь?
— Барсовского? — Я кивнул. — Ну так. Пару раз выпивали вместе. Толковый мужик, если не считать что разбойник.
— Возьмёшь его в помощники?
— Чё нет-то? Можно попробовать, — пожал плечами Семёныч. — И зарплату плотить не надо ему. Отличный работник. Хе-хе. Почти что раб.
— Не раб, а отрабатывающий наказание, — поправил я старика.
— Ну, так я и говорю. Почти раб. Короче, я только за.
— Ну и славно. Сегодня же отправлю его к тебе. — Я покосился на форму, из которой валил дымок. — Когда будет готово?
— Ды вечером, думаю, можно забирать. — Едкий дым от папиросы попал старику в глаза, и тот зажмурился.
— По рукам. Вечером приду. А что насчёт копья?
— Копья, блин. Топай за мной, господин начальник. Покажу, — вздохнул Семёныч, выбросил недокуренную папиросу и двинул в кузницу.
Я последовал за ним, подняв с земли форму, полную металла. Странное дело. Я напрягся, ожидая, что железяка будет весить хотя бы килограммов десять, может, двадцать, но, на удивление, вес совершенно не ощущался. Будто я несу пустой короб, обмазанный глиной.
Войдя в кузню, положил форму на столешницу, и тут же получил новенькое копьё. Рукоять длиною в полтора метра сделана из какой-то деревяшки. Выглядит сопливо. Ну ничего, можно взять рукоять от Артёмовской глефы и присобачить к навершию, сделанному Степанычем.
Кстати, о навершии. В нём легко угадывался один из резцов крысы-директрисы. Лезвие вышло длинной в полторы ладони. Таким можно не только колоть, но и рубить. При этом я заметил недовольное лицо Семёныча.
— Вы вот гадости понатаскали всякой, а мне любись с ней. Вон. Полюбуйся. — Он кивнул в сторону столешницы, на которой лежали разломанные диски от угловой шлифовальной машины, её же называют болгаркой. — Пять алмазных дисков извёл, чтобы этой хреновине форму придать! А потом ещё три, чтобы заточить. Думал, без глаз останусь, — пожаловался старик.
— Ну так ты соблюдай технику безопасности, и всё будет в порядке, — равнодушно ответил я, так как уже привык к нытью Семёныча.
— Ох, умный какой. Технику безопасности. Да я, чтоб ты знал, на заводе с пяти лет работал, и ни чё. Все пальцы целы. А сосед мой, Дениска, в первый же год себе кисть отхватил. Так тот тоже про технику безопасности пел. Сильно она ему помогла?