Учение Тейяра о любви крайне утопично. Тейяр даже не упоминает теории древнегреческого философа Эмпедокла, который учил, что вся природа и человек как её воплощение движимы двумя противоположными силами – любовью и враждой. Мифологема всеобщей любви Тейяра как движущей силы единения людей оказалась даже позади эволюционных достижений античной философии в лице её видного представителя – Эмпедокла. В результате интерпретация христианской любви Тейяра сближает его с идеологией тоталитаризма, внедрявшей в поведение людей так называемый коллективизм. «Несмотря на свою чудовищность, – вопрошает Тейяр, – не деформирует ли современный тоталитаризм нечто весьма великолепное и не близок ли он к истине?» (Там же, с. 174).
Нет, он близок не к истине, а к Большой Лжи, ибо свобода личности и её способность к выбору партнёров и единомышленников несовместимы с принудительным коллективизмом и атмосферой коммунальных квартир. Они порождают не любовь, а всеобщую вражду, конфликты, доносы и формальное единение людей, гонимых партией к осуществлению её параноидальных целей. Недаром идеологические работники КПСС возлагали надежды на «конструктивный диалог» с последователями Тейяра. Диалога не получилось, ибо Тейяр рассматривал советский и китайский тоталитаризм как эволюцию вспять, возврат к муравейнику. «Людской миллион в шеренгах, на парадных площадях… Кристалл вместо клетки. Муравейник вместо братства» (Там же, с. 174).
Тейяр предлагает иную утопию – вместо коммунистического псевдорая на Земле, который обернулся адом, и измышленного рая на небесах – некое подобие рая в ноосфере – эпоху сверхмышления и одновременно сверхперсонализации. Путь к этому раю он видит в эволюции, направляемой любовью как космическим чувством, стремлением людей к близости. Предвидя возражение, заключающееся в том, что «любить всё и всех – противоречивое и ложное требование, которое в конечном счёте приводит к тому, что не любят никого», он парирует это возражение, утверждая, что оно не учитывает «реальность существования у вершины мира над нашими головами кого-то любящего и любимого» (Там же, с. 181). Этот любящий и любимый – конечно же, христианский Бог, которого на научном языке Тейяр именует точкой Омега. Смысл этого обозначения – в латинском алфавите, который начинается с буквы «альфа» и заканчивается буквой «омега». Альфа – начальный момент космической эволюции, точка Омега – её абсолютное завершение. Как будто эволюция может быть завершена! Ведь самая суть эволюционизма связана с признанием её вечной незавершённости.
Идея формирования всепланетного разума, которую пытает обосновать Тейяр, сама по себе не утопична, а реалистична, хотя и относится к футурологии весьма отдалённого будущего. В какой-то мере предпосылками интеграции разумов различных людей являются современный информационно-поисковые системы и Инернет. Но то, как Тейяр интерпретирует эту идею, представляет собой не что иное, как попытку подкрепить мифологию подобием научного мышления. Прежде всего, Тейяр псевдоэволюционно обосновывает существование души после смерти тела и её переселение к Творцу. Он утверждает, что у животного после смерти радиальное поглощается тангенциальным, т. е. душа остаётся в гниющем и разрушающемся теле и полностью угасает. У человека же происходит переход тангенциального в радиальное, душа высвобождается и ускользает от энтропии посредством возврата к Омеге (Там же, с. 185).
Точно так же Тейяр обосновывает евангельскую идею конца света. Оказывается, нам нечего бояться космической катастрофы, в результате которой погибнет Земля. «Приближается с каждым днём конец всякой жизни на нашем земном шаре, смерть планеты – заключительная фаза феномена человека» (Там же, с. 186). Так человек погибнет и на этом завершится эволюция от Альфы до Омеги? Оказывается, нет. «Когда идёт речь о конце света, то на ум тотчас же всегда приходит идея несчастья» (Там же, с. 187). Конец света, по Тейяру, – это не крушение эволюции, а последний прогресс. Вслед за образованием единого человечества, слитого любовью в единый разум, носители всемирного разума смогут освободиться от грешного тела и пребывать вечно в Омеге. Правда, перед этим они должны укрепить своё тело постоянным самосовершенствованием. «Забота о человеческой теле и его совершенстве прежде всего. Крепость и здоровье организма. Пока продолжается фаза её погружения в «тангенциальное», мысль может возвыситься лишь на этих материальных основах» (Там же, с. 192ет возвыситься лишь на этих материальных основах Крепость и здоровье организма. Пока продолжается фаза её погружения).
Тогда же произойдёт синтез науки и религии. Но не на основе научной веры, преодолевшей мифологическое мышление, а на основе соединения научного культа человека с религиозным культом Творца. Как и подобает теологу, Тейяр рассматривает религию и науку как две неразрывные стороны единого акта познания. Оказывается, это для религии характерна вера в прогресс, смысл же универсума совершенно недоказуем для науки. Тейяр стремится орелигиозить науку и онаучить религию. Однако его вера явно ненаучна, а как учёный он подрывает основы традиционной религии. Его эволюционизм неприемлем ни для религии, ни для науки.
Тейяр предрекает человечеству ужасный финал, который сам он считает прекрасным. Когда Земля будет уничтожена глобальным катаклизмом, человечество сможет «покинуть свою органо-планетарную опору и эксцентрироваться к трансцендентному центру своей возрастающей концентрации… Конец света – внутренний возврат к себе целиком всей ноосферы, достигшей одновременно крайней степени сложности и сосредоточенности» (Там же, с. 196). Иными словами, единое человечество покинет грешную Землю и воспарит к центру сакральной эволюции – пункту Омега. И что же мы там будем делать? Если вечно славить Омегу – не дай Бог, это надоест за три часа. Каково будет содержание духовной жизни, если утратить её направленность на материально обусловленные достижения? Какое творчество возможно в условиях окончания эволюции, когда нечего желать и не к чему стремиться? Ответа на эти вопросы мы не найдём у Тейяра, как не найдём их и в мифологической сказке о рае для праведников в ортодоксальных религиях.
В этом прекращении прогресса, достигнувшего высшей ступени в точке Омега проявляется не только антиматериалистический утопизм, но и антиэволюционизм Тейяра. «Не бесконечный прогресс, – пишет Тейяр, – а экстаз вне размеров и рамок видимого универсума» (Там же, с. 198). Это и понятно. Последовательный эволюционизм не может быть религиозным, он может быть только научным. Он должен основываться на фактах, а не на домыслах о некоем фантастическом сознании, которое живёт особой жизнью внутри вещей и продвигает их эволюцию. Не сознание Универсума, а вполне материальные мобилизационные структуры выступают движущими силами эволюции и в конечном счёте приводят к образованию мобилизационной структуры высшего порядка – идеального по своей природе сознания человека, которое является результатом работы материального органа, мозга. Без высокоразвитого материального субстрата нет и не может быть сознания. Так говорит наука, на фундаменте которой зиждется научный эволюционизм. Откуда же в беспредельно эволюционирующем мире могло взяться чистое сознание Альфы и Омеги? Оно взято лишь из мифологического мышления по аналогии с сознанием человека.
Ограничивая эволюционные возможности материи неведомо откуда взявшимся эволюционирующим сознанием, Тейяр, тем не менее, строит это сознание по образу и подобию бренной материи. Откуда берётся «радиальная» энергия, как не из представлений о движении материи? Применяя наукообразные термины типа «тангенциального» и «радиального», «пункта Омега», «энергетики духа» и т. д., используя наработки научно-эволюционных теорий, Тейяр стремится онаучить религию, поставить теорию эволюции, самую активную составляющую научного мировоззрения, на службу мифологическому мировоззрению, изъяв эволюцию из науки, где она была открыта, и переместив её в мифологию с целью её модернизации. Тщетно.
Сам Тейяр как учёный обуреваем сомнениями в правоте своей теории теологической эволюции. Учёный в нём подавляется теологом, а теолог вынужден сдавать свои позиции учёному. Трагический конфликт! «Многие из тех, кто попытается прочитать эту книгу до конца, – справедливо полагает Тейяр, – закроют её неудовлетворёнными, в задумчивости спрашивая себя, что я здесь преподнёс – факты, метафизические теории или мечтания… В этой переоценке ценностей я мог во многом ошибиться. Пусть другие сделают лучше» (Там же, с. 198). Конечно, надо сделать лучше. Надо сделать выбор – эволюция или мифологический акт творения из ничего. Теологический эволюционизм – это нонсенс, бессмыслица, соединение несоединимого, совмещение несовместимого. Надо выбирать – верить ли в благостные мифы или основывать свою веру на знаниях, в тяжких трудах добываемых наукой. Отличить их несложно: знания доказательны, их доказательность подвергается систематической проверке и критике, а мифы измышлены и «начинены» подобиями человеческого сознания, безосновательно перенесёнными на природу, что делает их недоступными для критики и опровержимыми лишь только с точки зрения несоответствия научным знаниям.
Эволюционизм есть высший уровень развития научного мировоззрения (как сознание есть высший уровень эволюции материи), причём этот уровень сам постоянно эволюционирует и развивается с развитием научных знаний. Тейяр совершенно прав, когда он утверждает, что эволюция – нечто большее, чем просто теория, система, гипотеза, что она – основное условие, которому отныне должны соответствовать все теории, если они хотят быть разумными и истинными. Ценность теории Тейяра заключается в том, что он проповедовал эволюционизм верующим на доступном им языке, побудил их задуматься над основаниями их веры, допустить плюрализм в своё личное мировоззрение, подумать о необходимости обновить и модернизировать свои верования, допустив в них влияние науки. Путь веры – тернистый путь, сопровождающийся поиском истины. И тот, кто продвинул истинность веры хотя бы на один волосок, да будет прославлен во веки веков!