Происхождение психики посредством эволюции нервной системы Ламарк связывал с происхождением системы органов различных животных посредством эволюции телесной организации. Он прекрасно понимал, хотя и нигде не подчёркивал этого специально, что всякий организм представляет собой систему органов, зависимую от жизнедеятельности, что не исключает, разумеется, преимущественного развития отдельных органов.
Во времена Ламарка вследствие слабости оптической микроскопии не было известно строение представителей семейства (или подцарства) простейших. Поэтому Ламарк ошибочно полагал, что простейшие не имеют органов и что у них есть только клеточное строение. В этом случае становилось непонятным, откуда у них берётся свойство раздражимости, поскольку сам же Ламарк совершенно справедливо утверждал, что любая способность имеет своего носителя – орган, предназначенный к ее осуществлению. Между тем у инфузорий, которые только и были известны Ламарку и науке его времени, имеются, хотя и весьма примитивные, но достаточно специализированные органы и питания, и размножения, и передвижения, и раздражимости. Так что Ламарк был совершенно неправ, когда он критиковал зоологов, утверждавших, что инфузории имеют всю совокупность органов, соответствующих другим низшим животным. Но изучить эти органы специалисты смогли только через много лет после его кончины. Рассматривая раздражимость, он совершал и ещё одну грубую ошибку: он бездоказательно отрицал, что все растения обладают раздражимостью.
Говоря о полипах, втором классе в установленной им лестнице градации после инфузорий, Ламарк предполагает, что полипы также не имеют ни одного специального органа, но уже с одним исключением – пищеварительным каналом с ротовым отверстием. Однако гидра, открытая ещё пионером микроскопии Антони ван Левенгуком, имеет щупальца, в вытянутом положении в 3–4 раза превышающие длину тела, а эта длина составляет не более сантиметра. Непонятно, как мог Ламарк утверждать об отсутствии органов у гидры, за исключением кишечного канала с ротовым отверстием, зная о направленном движении этих щупалец для поиска и захвата пищи.
Не знал Ламарк, как и вся наука его времени, о наличии у гидры так называемой диффузной нервной системы, которая, будучи самой примитивной в животном мире, тем не менее позволяет ей вырабатывать даже простейшие условные рефлексы и адекватно реагировать на изменения внешней среды. Будучи прожорливым хищников, питающимся мелкими рачками и простейшими, гидра не смогла бы охотиться, если бы она не обладала нервной системой, позволяющей реагировать на передвижения своих жертв. Однако полное отсутствие нервных центров и диффузный характер нервной системы связаны с рассредоточением нервных клеток, находящихся на поверхности тела. Диффузный тип нервной системы не позволяет чрезвычайно развитой раздражимости трансформироваться в ощущения.
Поэтому Ламарк совершенно прав, делая вывод об отсутствии к гидры, которую он относит к полипам, сколько-нибудь отчётливых ощущений. Однако уже у гидроидных медуз не только имеются примитивные осязательные ощущения, но и развиваются пигментные пятна, служащие внешними рецепторами наиболее примитивных органов зрения, а у некоторых видов имеются уже глазки со светопреломляющей линзой – хрусталиком. Коралловые полипы по своему строению ещё более сложны, чем гидроидные.
Но ошибался ли Ламарк, строя свои выводы на столь несовершенных знаниях своего времени, по поводу решений судьбоносных для эволюционного подхода вопросов, совершенно не раскрытых в его время? Нисколько. Напротив, каждое его умозаключение по этому поводу представляет собой непреходящее по свому значению научное открытие «У полипов, – отмечает Ламарк, – части тела обладают только раздражимостью, притом в очень высокой степени; но эти животные лишены способности чувствовать и, следовательно, они совершенно лишены способности ощущать» (Там же, с. 323). Конечно, это верно для диффузного типа нервной системы гидры, но уже медузы имеют примитивные нервные центры и испытывают, соответственно, примитивные ощущения. Ламарк же относил медуз к лучистым, поскольку их отнесение к полипам было установлено значительно позднее в исследованиях Сарса и Ловена.
Но вывод Ламарка из этой всё ещё слабой доказательной базы мог бы стать величайшей сенсацией среди его современников, если бы они могли по достоинству его оценить. Он пишет:
«Для того, чтобы ощущение могло иметь место, необходим воспринимающий его орган, т. е. нервы, и, помимо того, какой-нибудь очаг (головной или узловатый продольный мозг), куда это ощущение могло бы быть передано). Ощущение всегда бывает следствием полученного воздействия, которое тотчас же передаётся внутреннему очагу, в котором и образуется это ощущение. Прервите сообщение между органом, подвергшимся воздействию, и очагом, в котором возникает ощущение, – и всякое ощущение в этом месте тотчас же прекращается» (Там же).
Ламарк ничего не говорит о коралловых полипах и прогрессе их строения, связанном с появлением внешних скелетов, благодаря отложениям которых возникают коралловые рифы и целые острова. Как известно, соратник Ламарка Сент-Илер в споре с Кювье выдвигал идею о том, что внешний скелет является предшественником внутреннего скелета – позвоночника, но был осмеян оппонентом и аудиторией. Ламарк же, умерший за год до этого знаменитого диспута, при всей своей смелости избегал затрагивать этот щекотливый вопрос. Разделение класса полипов, как и класса лучистых, носит у Ламарка искусственный характер и соответствует лишь уровню знаний его времени.
Выделяя класс лучистых, Ламарк на примере морских звёзд отмечает примитивность лучевой симметрии в их строении. Отсюда следует вывод о прогрессивности перехода от лучевой симметрии к продольной. Описывая класс червей, Ламарк отмечает, что у них ещё отсутствует двусторонняя симметрия, но уже исчезает лучевая симметрия расположения внутренних и наружных органов (Там же, с. 316).
Не имеет смысла пересказывать все заблуждения Ламарка, проистекающие из ограниченности знаний его времени и возможностей их произвольного истолкования. Нет сомнения, что Ламарк, будучи неистовым революционером в науке, в чём-то подобным Робеспьеру в политике, довольно часто произвольно истолковывал уже известные в науке факты, чтобы подогнать их под собственную теорию, когда они в неё не укладывались. Это отнюдь не добавляло популярности его теории в научных кругах, и без того настроенных против попыток эволюционного объяснения особенностей животного мира.
Ламарк объяснял это укоренившимися привычками людей, весьма сходными с привычками животных и ролью привычек в употреблении органов. «Приверженность человека к своим привычкам, – писал Ламарк, – так велика, что он восстаёт даже против очевидности, желая постоянно видеть вещи в одном и том же свете» (Там же, с. 313). То же самое, к сожалению, можно сказать и о самом Ламарке.
Однако этот великий новатор биологической науки зачастую шёл к своих научных изысканиях вопреки кажущейся очевидности, и если бы не эта способность, он никогда не создал бы первой в истории человечества развёрнутой теории эволюции. Но не может быть сомнения и в том, что закладывая основы такой теории, Ламарк опирался на всю совокупность фактов, накопленных в его время и более непредвзято их истолковывал, чем его современники, движимые привычным и похвальным в обществе стремлением усмотреть в проявлениях жизни волю Господню.
Поэтому необходимо отвлечься от ошибочных мнений Ламарка и сосредоточиться на его достижениях, чтобы не упустить громадные сдвиги в научном мышлении, внесенные его теорией эволюции. Выстраивая свою «лестницу существ», Ламарк, в отличие от Бонне и других своих предшественников, воздвигает её как лестницу градации, ступени прогресса, и в целом он правильно расставляет классы животных по этим ступеням. Когда у животных, отнесенных к более низким ступеням, проявляются свойства, более прогрессивные, чем у животных более высоких ступеней, он объясняет это отклонениями, вызванными собственным их приспособлением к своей среде, либо вовсе замалчивает эти факты.
Он не замечает относительности выстраиваемой им лестницы, что вполне соответствует нормам научности, принятым в его время. Весьма проблематичным, например, является помещение насекомых, паукообразных и ракообразных ниже кольчецов, усоногих и моллюсков. Чтобы это расположение выглядело убедительно, пришлось прибегнуть к определённым натяжкам.
В частности, Ламарк был совершенно прав, когда он в противовес господствующему в его время мнению выделил усоногих из класса моллюсков. Однако он не имел в распоряжении фактов, добытых наукой значительно позже и со всей очевидностью доказывавших, что усоногие представляют собой лишь своеобразное видоизменение даже не высших, а низших ракообразных. Ламарк в соответствии с уровнем знаний своего времени не понимает относительности и многовекторности прогресса, его проникнутости относительным регрессом. В соответствии с традициями Просвещения он придерживается теории прямолинейного прогресса, которая и была реализована в прямолинейной лестнице из четырнадцати классов применительно к животному миру.
Сложность, зигзагообразность и ветвистость линии прогресса не означает отсутствия абсолютности его достижений на пути от одноклеточных к человеку. И хотя спорным в науке остаётся даже отнесение ракообразных к более развитому классу, чем насекомые, анализ Ламарка, связанный с выявлением постепенного усовершенствования и усложнения органов, остаётся актуальным до нашего времени. Поэтому ошибки, натяжки и устаревшие элементы этого анализа могут рассматриваться как издержки верного в целом пути исследования.
Альтернативой этому пути является только отрицание реальности прогресса. А это такая альтернатива, которая отличает крайний консерватизм и создаёт препятствия и прогрессу науки, и прогрессу общества. Ламарк же, верный идеалам Просвещения и наблюдая попрание этих идеалов в современном ему обществе от империи Наполеона и до реставрации Бурбонов, в свою теорию последовательной градации животных вкладывал и свою неистовую веру в человеческий прогресс – уже не биологического, а социально-гуманит