Переходя от описания деградировавших и утрачиваемых органов к анализу интенсивно употребляемых и развивающихся органов, Ламарк приводит ряд классических примеров, которые наглядно показывают роль биологической работы в формировании органов.
Он объясняет образования перепонок у водоплавающих птиц, и других плавающих животных явным растопыриванием пальцев, вследствие чего кожа у основания пальцев последовательно растягивается и в конечном счёте соединяет пальцы, помогая тем самым передвижению в воде. Этот пример очень убедителен, и можно полагать, что естественный отбор в данном случае поддерживает результаты биологической работы, а не случайной наследственной изменчивости.
Многие примеры, приведенные Ламарком, в доказательство своей теории, касаются удлинения различных органов животных в результате их усилий. Таковы удлинение ног у береговых птиц, удлинение шей у гусей и лебедей, языков у змей, ящериц, зелёных дятлов и муравьедов, роста шеи у жирафов. Последний пример, вызвавший целый шквал пародий и осмеяний, к тому же позднее пришёл в якобы прямое противоречие с механизмом естественного отбора, убедительно обоснованным Дарвином.
Согласно Ламарку, предки жирафов, постоянно прилагая усилия, чтобы дотянуться до листвы высоких деревьев, тем самым вытягивали свои шеи, пока они не достигли шести метров, как у современных жирафов. Согласно Дарвину, шеи у предков жирафов сильно различались по длине, выживали же и могли питаться во время засух только особи, наследственным признаком которых являлись самые высокие шеи. Однако дарвиновский механизм приспособительной эволюции не исключает ламарковского, несмотря на имеющееся противоречие между ними. Это противоречие может разрешаться на основе представления о том, что особи, наследственно предрасположенные к развитию длинных шей, реализовывали эту предрасположенность постоянным их вытягиванием для доставания высоко расположенных листьев, и это регулярное упражнение органов (в процессе общей биологической работы) создавало им преимущества в выживании и оставлении потомства.
У Ламарка усилия, предпринимаемые животными при употреблении органов и создающие эффекты тренировки и развития, подразделяются на два типа – физические и психические. Уверенность в действенности обоих типов поддерживается представлением о том, что как физические, так и психические усилия приводят к скоплению и перераспределению «флюидов», которые, наполняя органы, создают материальную основу для их роста и преобразования.
Между тем теория «флюидов», безоговорочно принимавшаяся естествоиспытателями вплоть до середины XIX века, была опровергнута дальнейшим развитием науки. По своей объяснительной природе она является натурфилософской доктриной, сопоставимой с распространённым в дальневосточных странах учением о движении «космической энергии» – индийской праны, китайской ци, японской ки и т. д. Управление этой «энергией» используется в восточных системах для тренировки органов и победы в единоборствах.
Но так ли уж мифологичны представления о роли вещественно-энергетических и информационных ресурсов в тренировке и развитии органов? Практика показывает, что они лишь придают мифологическую окраску вполне реальным процессам. Без мобилизации вещественно-энергетических ресурсов в процессе регулярной и однотипной биологической работы тренировка органов и их развитие (по крайней мере в онтогенезе) в принципе невозможно. Причём эта мобилизация осуществляется и посредством физических, и на основе психических усилий.
Реализацию психических усилий для вызывания различных материально-вещественных процессов в организме человека показывают медитативные практики многих народов мира. Психические концентрации сознания являются одним из решающих факторов успешной тренировки во всех видах спорта и во всех системах психофизического самосовершенствования. Приток вещественно-энергетических ресурсов в тренирующиеся органы вполне аналогичен действию «флюидов». А управление распределением этих ресурсов осуществляется мобилизационной структурой головного мозга и автономных центров спинного мозга и периферических отделов нервной системы.
В процессе регулярной биологической работы и связанной с ней тренировки органов целесообразно, т. е. в соответствии с направленностью работы изменяются не только работающие органы, но и весь организм живого существа. Соответственно усиленной работе мышц, оболочек организма, подвергающихся температурным воздействиям, половых органов в половых процессах и т. д. изменяется работа сердца, лёгких, органов пищеварения и кровообращения, клеточных структур, аппарата, ответственного за генерирование новых клеток и т. д. Можно сказать, что развитие организма в онтогенезе, реализующее потенциал наследственности, есть сплошной результат биологической работы по тренировке органов и всего организма в целом. Поэтому представление о том, что такая тренировка совсем не влияет на изменение видов выглядит с этой точки зрения совершенно бездоказательным и наивным. Оно продиктовано лишь абсолютизацией достижений генетики.
Вытягивание костной ткани в процессе тренировки органов казалось совершенно невероятным допущением, фантазией Ламарка. Однако в 70-е годы в бывшем СССР был изобретен аппарат Илизарова, использование которого показало, что применение вытягивающего усилия при помощи специального устройства заставляют любые кости человеческого организма растягиваться подобно резине на несколько сантиметров в месяц.
Классическими примерами действия ламарковского механизма приспособления является также образование естественной вооружённости животных – рогов у травоядных, клыков и когтей у хищников. Ламарк приписывает образование рогов накоплению флюидов ярости, особенно у самцов, вызвавших вначале образование наростов, а затем костно-роговых выступов, заострённых на конце. Более вероятным с тех позиций явилось бы объяснение, согласно которого рога явились результатом частых ударов лобной костью с целью защиты и нападения. Длительное набивание лобной кости в течение многих поколений могло вызвать соответствующее образование костных выростов. Напомним, что удары головой используются и людьми, при этом некоторые бойцы так набивают лобные кости, что они способны разбивать кирпичи.
Если рога у одних животных, клыки и когти у других развиваются только посредством случайных мутаций в генетическом аппарате, поддерживаемых отбором, то как объяснить, почему рога развиваются только у растительноядных животных, а клыки и когти – только у хищников, тренирующих их во время охоты? Почему не существует ни одного хищника, который поражал бы свою жертву ударами головой? Единственно возможное объяснение: развивается то, что постоянно тренируется, а не то, что случайно возникает при сбоях генетического аппарата. Что, разумеется, не исключает, а предполагает ведущую роль естественного отбора как в сохранении, так и в поощрении результатов тренированности.
Наиболее уязвимым местом во всей эволюционной теории Ламарка выступает его второй закон – закон наследуемости приобретенных признаков. Ламарку часто приписывают трактовку этого закона в наиболее грубой и примитивной форме, как прямую передачу потомству результатов употребления или неупотребления органов родителями. Ламарк не был бы зоологом, причём одним из крупнейших в мире, если бы не знал, что эти результаты непосредственно не передаются.
Тем не менее его гипотеза о сохранении приобретённых признаков путём их постепенного воспроизведения наследственностью отражает несовершенство знаний его времени, умозрительный характер представлений о наследственности, опиравшихся лишь на наблюдения бытового характера. Причём эти же наблюдения вполне наглядно показывали, что приобретенное в жизненном процессе прямолинейно при наследственной передаче не сохраняется, т. е второй закон Ламарка в коротком ряду поколений не действует. Дети похожи на своих родителей, но тренировки нужно начинать заново.
Ламарк по этому поводу отмечает:
«Я мог бы привести множество примеров, которые касаются нас самих и которые подтверждают существование различий, обусловленных употреблением и неупотреблением того или иного из наших органов, хотя бы эти различия и не передавались потомству, ибо в последнем случае результаты были бы ещё более заметными» (Там же, с. 356).
Итак, сам Ламарк недвусмысленно отрицает прямолинейное действие своего второго закона. Но если второй закон не действует, действие первого закона также оказывается под вопросом. Не ограничивается ли тогда действие первого закона только одним поколением, т. е. онтогенезом? Но в таком случае тренировка органов не может иметь существенного влияния на изменение организации строения форм животных в сколь угодно длинной череде поколений.
Ламарк хорошо понимает, что лишь «многократное повторение этих проявлений деятельности организации укрепляет, увеличивает, развивает и даже создаёт необходимые для данных действий органы» (Там же, с. 357).
Логика Ламарка такова: многократное повторение необходимо для развития посредством тренировки при жизни особи, в онтогенезе. Многократные же повторения однотипной тренированности необходимы и в череде поколений, в филогенезе для того, чтобы эта тренированность и её результаты, изменения органов, стали из приобретённых наследуемыми. Лишь переход количественных изменений в качественные может в конечном счёте способствовать наследственному закреплению приобретенных свойств.
Основным препятствием для передачи приобретенных признаков в наследование от одного поколения к другому Ламарк считает разнообразие форм приспособительной деятельности у разных особей и связанное с ним разнообразие форм строения тел. «Если в актах воспроизведения, – пишет Ламарк, – имеет место скрещивание индивидуумов, обладающих различными качествами или формами, то естественно создаётся препятствие для непрерывной передачи и этих качеств, и этих форм» (Там же).
Итак, под действием тренировки органов образуются определённые качества или формы этих органов, однако при скрещивании вследствие различий форм и качеств родителей приобретенные формы и качества не закрепляются и не передаются потомству. Ламарк находится здесь буквально на один шаг от выработки представления о скрытых (рецессивных) наследственных признаках, которые могут проявиться в последующих поколениях. Но он не сделал этого шага вследствие умозрительности своих представлений о наследственности, и это представление возникло значительно позже на основе опытов Г. Менделя.