Что же касается растительного и животного мира, то здесь выводы Мальтуса, по Дарвину, совершенно правомерны. «Не существует ни одного исключения из правила, – пишет Дарвин, – по которому любое органическое существо естественно размножается в столь быстрой прогрессии, что, не подвергайся оно истреблению, потомство одной пары очень скоро заняло бы всю Землю» (Там же, с. 75).
Борьба за существование, по Дарвину, вытекает именно из геометрической прогрессии размножения по Мальтусу. Как бы медленно ни размножались отдельные виды, наличие прогрессии в размножении неизбежно привело бы к такому росту их численности, что ни одна страна и даже вся Земля не могли бы их прокормить (Там же).
Один из крупнейших российских биологов-эволюционистов советского периода Иван Шмальгаузен считал значение фактора прогрессии размножения, которым Дарвин обосновывал неизбежность борьбы за существование, сильно преувеличенным, поскольку основные формы борьбы за существование независимы от перенаселения. Так, борьба за выживание с негативными климатически факторами и болезнями не имеет никакого отношения к численности особей и скорости из размножения. Острота межвидовой борьбы с хищниками и с другими естественными конкурентами даже снижается по мере роста численности. И только внутривидовая борьба за пищу, пространство и размножение обостряется в условиях перенаселения (Шмальгаузен И.И. Пути и закономерности эволюционного процесса – М.: Наука, 1983 – 360 с., с. 23).
Однако каковы бы ни были виды борьбы за существование по классификации, предложенной Л. Морганом и Л. Плате, на которую ссылается Шмальгаузен, очевидно, что все эти виды связаны с конкуренцией всех форм жизни за постоянно ограниченные ресурсы. В этом отношении живая природа сходна с человеческой экономикой, что также подметил Дарвин, называя конкурентную среду экономией природы.
В природной «экономике» борющиеся за жизнь организмы не только потребляют готовые ресурсы, но и производят новые, что уже само собой свидетельствует о первостепенной эволюционной роли биологической работы. Однако, к сожалению, роль биологической работы как основы выживания и повышения конкурентоспособности не была отражена в рамках классического дарвинизма, а представления о конкуренции за существование ограничились рамками борьбы и не выявили созидательной работы для обеспечения этого существования. Эволюционная роль биологической работы ограничивалась ламарковским механизмом употребления органов.
Вместе с тем непреходящим достижением классического дарвинизма наряду с пониманием «экономической», биохозяйственной стороны борьбы за существование является понимание этого феномена именно как борьбы, т. е. аналога человеческой войны. Война в живой природе носит ещё более ожесточенный характер, чем в человеческом обществе. Она часто завершается пожиранием проигравших, чего в человеческом обществе, как правило, не происходит.
«Перепроизводство» живых существ различного типа в экспоненциально расширяющихся процессах размножения порождает огромные «армии» разнообразных существ, мобилизованных на борьбу за жизнь, стремящихся приспособиться к окружающим условиям и присвоить из них максимум ресурсов для воспроизведения своей жизни.
Дарвин прямо называет этот аспект борьбы за существование битвами за жизнь. «Битвы следуют за битвами, – пишет он, – с постоянно колеблющимся успехом, и тем не менее в длинном итоге силы так тонко уравновешены, что облик природы в течение долгих периодов остаётся неизменным, хотя самое ничтожное обстоятельство, несомненно, даёт победу одному организму над другим» (Дарвин Ч. Происхождение видов путём естественного отбора – М.: Тайдекс Ко, 2003 – 496 с., с. 82).
Описывая битвы в природе, Дарвин закладывает основы экологического знания задолго до того, как экология сформировалась в качестве особей науки. Можно только представить себе тот шок, который испытали поборники утопического гуманизма, как религиозные, так и нерелигиозные, когда прочитали этот первый в истории науки последовательный набросок экологического мировоззрения.
Описание Дарвином экологических взаимоотношений в борьбе за существование не оставляло никаких оснований для иллюзий, и отныне гуманизм должен был строиться на совершенно иной, эволюционной основе, с учётом реальной сущности жизни, а не мифологизированных сентиментальных представлений о ней.
«Лик природы, – пишет Дарвин, – нам представляется ликующим, мы часто видим избыток пищи; мы не видим или забываем, что птицы, которые беззаботно распевают вокруг нас, по большей части питаются насекомыми и семенами и таким образом постоянно истребляют жизнь; мы забываем, как эти певцы или их яйца и птенцы, в свою очередь, пожираются хищными птицами или зверями; мы часто забываем, что если в известную минуту пища находится в изобилии, то нельзя сказать того же о каждом годе и о каждом времени года» (Там же, с. 74).
Жизнь в природной системе воспроизводится только благодаря тому, что её обитатели в меру своих возможностей систематически умерщвляют и пожирают друг друга. Правда жизни, выраженная Дарвином, свидетельствует о том, что всякая жизнь подпитывается смертью, что каждое живое существо, напрягая все свои силы в борьбе за жизнь, в любой момент своей жизни может пасть жертвой этой борьбы и стать пищей для других существ, что рано или поздно каждое живое существо ждёт смерть и пожирание какими-то другими существами, в самом крайнем случае – бактериями гниения, разлагающими трупы. И человеку, венцу творения, никуда не уйти от этой печальной участи участников борьбы за существование. Поэтому истинный гуманизм заключается не в иллюзиях о рае после смерти, а в понимании ценности жизни и в стремлении сделать свою борьбу за существование средством для усовершенствования жизни.
В своём наброске экологической теории Дарвин раскрывает и сложные отношения в борьбе за существование между различными видами животных и растений. Классический пример – зависимость числа шмелей от количества полевых мышей, разоряющих их соты и гнёзда, которое в свою очередь зависит от числа кошек, истребляющих полевых мышей.
В известной борьбе за существование, в этой истребительной войне за жизнь каждое живое существо и каждый вид вырабатывает свои средства защиты и нападения. В живой природе на протяжении всего её существования происходит своеобразная гонка вооружений. В отличие от войн между людьми, осуществляемых с помощью искусственно созданного оружия, войны в живой природе ведутся с помощью естественного вооружения, выработанного в частях тела и органах борющихся за жизнь существ.
Хищники, как правило, вооружены мощными клыками и когтями, копытные используют рога и копыта, жертвы хищников спасаются бегством, путают следы, прячутся, используют средства маскировки и мимикрии. Средства защиты и нападения, вырабатываемые живыми существами в борьбе за жизнь, могут быть весьма своеобразны и необычны. Так, скунсы используют газовые атаки, испуская крайне неприятные запахи перед тем, как спастись бегством, электрические скаты запасаются своеобразными электрошокерами, накапливая заряды статического электричества, змеи накапливают яды в зубах, некоторые земноводные используют длинные языки для ловли насекомых и т. д. Разнообразны и средства защиты, к которым относятся панцири и экзоскелеты беспозвоночных, острые кости и чешуя рыб, костные наросты древних рептилий, раковины улиток и т. д. В живой природе происходит такое же соревнование снаряда и брони, как в человеческих системах вооружений.
Если человеческое вооружение рукотворно, оно изготавливается из неорганических материалов, совершенствуется и эволюционирует по мере развития производственных технологий, то биологическое вооружение жизнетворно, оно создаётся из органических материалов, выделяется из телесной организации живых существ, оружием служат рабочие органы, предназначенные для повседневной биологической работы и формируются они посредством биологической работы, направленной на борьбу за существование и поддерживаемой либо отбраковываемой отбором.
В биологической науке сложилось стойкое убеждение, что уж во всяком случае защитная окраска и некоторые защитные приспособления животных никак не могли быть выработаны в процессе направленной жизнедеятельности, что они возникли исключительно в результате естественного отбора, систематически убиравшего посредством охоты хищников всех особей, не обладавших подобными приспособлениями, и что, наконец, сами представления о направленной выработке этих приспособлений являются элементами полностью опровергнутой развитием естествознания теории Ламарка и никак несовместимы с дарвинизмом. Однако в таком случае в ламаркисты можно вполне обоснованно зачислить и самого Дарвина, который, критикуя ошибочные взгляды Ламарка, ничуть не стеснялся постоянно подчёркивать эволюционную роль тренировки органов и её глубинную связь с борьбой за существование и естественным отбором.
Российский биолог-неодарвинист В. Тыщенко отнюдь не принадлежит к сторонникам теории Ламарка. Напротив, он считает, что трагедия этого великого ума состояла не только в неприятии его взглядов современниками, но и в том, что эта теория была полностью опровергнута более развитым эволюционным учением Дарвина. И тем не менее он отмечает:
«Некоторые дарвинисты полагали, что будто бы с позиций теории Ламарка нельзя понять происхождение многочисленных случаев покровительственной окраски животных и таких органов пассивной защиты, как иглы ежей и дикобразов. Это неверно. Строго придерживаясь эволюционных принципов Ламарка, мы можем считать, что покровительственная окраска и органы пассивной защиты появились под влиянием тех же волевых усилий животного, которые определили рост рогов у копытных. Известно, что окраска куколок у дневных бабочек часто соответствует цвету того фона, на котором находились гусеницы перед окукливанием. Если глазки гусениц покрыть светонепроницаемым лаком, то куколки теряют способность к адаптивным изменениям своей окраски. Разве нельзя думать, что, воспринимая отражённые световые лучи, гусеницы стремятся как можно больше соответствовать цвету фона и могут направлять свои «флюиды» покровам, вызывая тем самым изменение окраски?» (Тыщенко В.П. Введение в теорию эволюции. Курс лекций – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1992 – 240 с., с. 25).