Типичным примером таких органов являются хвосты животных, не участвующие в передвижении и опоре, а применяемые лишь для отпугивания кровососущих или беспокоящих насекомых. Объяснение Дарвином этого феномена включает следующие положения:
– функция органа, кажущаяся совершенно несущественной для выживания, может оказаться весьма существенной и необходимой в географических зонах и местностях с большими скоплениями насекомых паразитов, способных своими нападениями обессиливать животных, распространять или провоцировать различные заболевания;
– органы, имеющие ныне маловажное значение, могли у далёких предков наделенных ими существ иметь судьбоносное значение для их существования; например, хвосты, служащие ныне для защиты от насекомых или для выражения эмоциональных состояний, могли служить дополнением конечностей для опоры и передвижения в пространстве;
– органы, имевшие важное значение в прежних условиях существования, могут утратить своё значение и продолжать воспроизводиться наследственностью, постепенно деградируя от бездействия;
– маловажные органы могут воспроизводиться и под давлением сложных законов корреляции и взаимной компенсации органов;
– они могут оказаться полезными при половом отборе;
– органы, ставшие абсолютно бесполезными в одних условиях, могут вновь обрести полезность в изменившихся условиях и для выполнения иных функций.
Как бы ни выдвигал Дарвин на первый план эволюционное значение естественного отбора как направляющей силы развития, ему не удаётся обойтись без указаний, хотя и косвенных, на эволюционную роль биологической работы и её воздействия на естественный отбор. Каковы бы ни были причины сохранения маловажных органов при осуществлении жизнедеятельности организмов, эти органы сохраняются, пока играют хотя бы вспомогательную роль в осуществлении биологической работы и в общем порядке функционирования организма, устанавливаемом и реорганизуемом мобилизационными структурами.
«Шлифовка» органов и их системы биологической работой является более тонкой и целесообразной, чем их «шлифовка» естественным отбором, ибо отбор отбирает лучшее, наиболее пригодное для жизни только в целом, с точки зрения выживаемости, тогда как биологическая работа предоставляет отбору лучшее, наиболее совершенное и в целом, и частями, причём не только с точки зрения выживаемости, но и оптимизации жизнедеятельности, и способности к ещё более эффективной работе в сложившихся обстоятельствах. Поэтому биологическая работа направляет и регулирует отбор, а отбор, заключённый в рамки, определённые биологической работой, поддерживает её наиболее оптимальные результаты. Отбор случаен, стихиен, стохастичен, а биологическая работа динамична, целесообразна, детерминирована мобилизационными структурами организмов. Если бы не биологическая работа, обеспечивающая преимущества в борьбе за существование, вероятность прогресса живых существ была бы определена отбором подобно бросанию монеты: фифти-фифти, 50 на 50. И если бы прогресс жизни на Земле совершался бы только отбором с вероятностью 50 %, никакого прогресса бы не было, прогресс был бы равновероятен с регрессом.
Доказательство этому мы находим в неживой природе, где естественный отбор действует с вероятностью, близкой к 50 %, и только эволюционная работа мобилизационных структур косной материи, совершающаяся путём спонтанного преобразования порядков путём стихийной самоорганизации, позволяет повысить вероятность прогресса ещё на сотые, тысячные или миллионные доли процента, вследствие чего прогресс совершается крайне медленно, с минимальным ускорением. В неживой природе прогрессивные структуры, достигнув определённого уровня и поддерживаемые небиологическим отбором, как правило, останавливаются в своём развитии, поскольку они не имеют достаточных внутренних стимулов для продолжения и усовершенствования эволюционной работы. Прогресс достигается лишь отбором из астрономического числа работоспособных структур.
Четвёртая группа затруднений, стоящих перед доказательной базой дарвиновского учения, отразилась в обвинениях в утилитаризме, которому подверглось это учение со стороны ряда противников эволюционизма в науке и философии. Эти критики отрицали, что полезность тех или иных деталей строения или устройства органов является фактором, способствующим их развитию. По их мнению, многие особенности организации животных созданы для красоты и гармонии в природе, ради разнообразия природных образований.
Дарвин признаёт, что весьма многочисленные стороны и особенности организации не приносят в настоящее время особой пользы их обладателям, поскольку не являются приспособленными к ныне сложившимся условиям существования, а отражают те условия, приспособление к которым было полезно их предкам. Эти черты строения можно с уверенностью приписать действию наследственности.
Что же касается свойств организации, которые вызывают у людей чувство красоты, то они в живой природе служат, как правило, утилитарным целям, принося определённую пользу их обладателю. Так, яркая окраска цветов служит для привлечения опыляющих их насекомых; растения, опыляемые ветром, имеют неприметные, мелкие, неяркие цветы. Естественный отбор не может вызвать у одного вида изменения, вредные для самого этого вида, но полезные для другого вида, поэтому представление о развитии у растений и животных свойств, предназначенных для наслаждения красотой со стороны человека или других животных – чистейшая фантазия, антропоморфная иллюзия, а не научный аргумент.
В то же время естественный отбор может вызвать у вида изменения, безусловно полезные или безусловно вредные для каких-то других видов, если они полезны для данного изменяющегося вида.
Наряду с затруднениями, стоящими перед теорией естественного отбора как направляющего фактора эволюции, Дарвин целую главу посвящает рассмотрению многочисленных мелких возражений как специалистов, так и неспециалистов против этой теории. В возражениях на эти возражения проявляется энциклопедическая осведомлённость Дарвина в самых различных специальных вопросах ботаники и зоологии, потрясающий универсализм его знаний и методологических подходов. Он одновременно рассуждает как самый узкий специалист и самый широкий универсал. Он поправляет крупнейших специалистов своего времени, исходя из универсального применения своей теории и одновременно опровергает попытки противопоставить частные и узкие трактовки явлений универсальному рассмотрению эволюционных процессов.
Мощная доказательная база дарвиновского учения позволила отстоять эволюционный подход перед лицом многочисленных противников и серьёзных затруднений. Речь шла о борьбе за существование, и не только дарвиновской теории, но и эволюционизма как научного мировоззрения. Дарвиновский эволюционизм довершил великое дело, начатое Коперником, Бруно и Галилеем, коперниканским переворотом в человеческом мировосприятии и миропонимании. Эволюционизм Дарвина окончательно выдворил креационизм за пределы науки и научного мировоззрения, показал несовместимость естественного происхождения Космоса и жизни на Земле с их искусственным, чудотворным сотворением, с антропоморфно-мифологической картиной мира, доказал несостоятельность претензий на научность так называемой теории творения.
Дарвин нашёл вполне удовлетворительные эволюционные объяснения для всего комплекса явлений жизни, насколько это было возможно на уровне знаний, достигнутом в его время. И сама классическая завершённость его теории стала стартовой площадкой развития эволюционизма, которое будет продолжаться, пока существует человеческое познание.
22.5. Дарвиновская теория естественного отбора и эволюционная роль биологической работы
В «Происхождении видов», этой библии дарвинизма, можно выделить две относительно самостоятельные, имеющие разное назначение части. В первой из этих частей, включающей первые шесть глав, Дарвин излагает сущность своей эволюционной теории, отстаивает истинность концепции происхождения видов из разновидностей на основе наследственности, изменчивости, борьбы за существование и естественного отбора. Соответственно рассматриваются и затруднения, с которыми сталкивается теория и которые Дарвин классифицирует на четыре основные группы. Эти шесть глав представляют собой гармоничное целое, уникальное по своей доказательности и убедительной силе.
Однако далее перед учением Дарвина встаёт огромное множество затруднений, связанных непосредственно с возможностями естественного отбора быть определяющим фактором эволюции жизни. Поэтому во второй части, охватывающей с седьмой по четырнадцатую главы и несколько большей также и по объёму, Дарвин обращается к затруднениям, вытекающим из придания отбору главенствующей роли в биологической эволюции. Он в этой части даже и называет свою теорию не иначе как теорией отбора. Здесь наблюдается определённый сдвиг в изложении (но не в понимании) эволюционных процессов, который в XX веке дал основание неодарвинистам отождествлять дарвинизм с пониманием отбора как единственного направляющего фактора эволюции.
Если в первой части своего эпохального труда Дарвин склонен рассматривать отбор в единстве с употреблением органов (которое, как уже отмечалось, ещё в теории Ламарка было механистически ограниченным выражением процесса биологической работы), то во второй части наблюдается иная тенденция. Здесь при сопоставлении естественного отбора и употребления органов между ними уже гораздо чаще устанавливается не органическая взаимосвязь, а альтернатива.
Дарвин начинает седьмую главу с разбора возражений против теории отбора палеонтолога Бронна и неоламаркиста Негели, отмечавших, что многие признаки растений и животных не приносят пользы их обладателям, и, соответственно, не имеют никакого отношения к воздействию отбора. Бронн приводит в качестве примера различную длину ушей и хвостов у различных видов зайцев и мышей, спрашивая при этом, какая из этих длин может оказаться полезной, и какая – бесполезной. Негели, признавая, что естественный отбор во многих случаях объясняет изменения видов, указывает в то же время на ряд морфологических признаков, которые, по его мнению, не имеют никакого значения для благополучия видов. Этим он обосновывает свою веру в прирождённую предрасположенность видов к совершенствованию и прогрессу. Очевидно, что если Ламарк использовал эту веру для ограничения веры во вмешательство Творца в развитие живой природы, то позиция Негели, напротив, означала, безусловно, ограничение эволюционизма креационизмом.