Опровергнув механистическое представление об инстинктах как о наследственно запрограммированных чисто механических действиях, как бы автоматически осуществляемых путём прямой передачи из поколения в поколение, современная наука о поведении показала: наследуется не инстинкт, а тип нервной системы, предрасполагающий к определённым действиям, т. е., фактически, к выполнению определённой биологической работы в определённых обстоятельствах. Но эти нормы являются не непосредственными причинами, а лишь предпосылками развития тех или иных форм инстинктивного поведения.
Первым, кто показал несостоятельность представления о неизменности инстинктов, был именно Дарвин. И именно у Дарвина появляется впервые понимание относительности господствовавшей в его время теории врождённого поведения и влияния на инстинкты того, что мы называем биологической работой.
Изменчивость инстинктов, по Дарвину, необходима для гибкого реагирования животных на изменение среды и соответствующего действия естественного отбора. Связь естественного отбора с биологической работой хорошо просматривается в дарвиновском описании инстинктивного поведения пчёл при постройке сот. А рассматривая наличие у муравьёв двух «каст» бесплодных рабочих, Дарвин объясняет это разделение на «касты», «исходя из того же самого принципа разделения труда, который приносит такую большую пользу цивилизованному человеку» (Там же, с. 274).
Разумеется, Дарвин осознаёт принципиальное различие между биологической работой муравьёв и трудом человека. Это отличие он видит прежде всего в том, что «муравьи работают при помощи унаследованных инстинктов и унаследованных органов и орудий, тогда как человек работает при помощи приобретённого знания и изготовленных инструментов» (Там же). Однако для того, чтобы быть унаследованы, инстинкты, естественные органы и орудия должны были быть выработаны.
Неразработанность понятия биологической работы, ограничение феномена биологической работы ламарковскими представлениями о привычках, употреблении и неупотреблении органов предопределяют постоянные колебания Дарвина в оценке роли естественного отбора или ламарковских элементов биологической работы в детерминации эволюционных процессов.
Особенно характерен в этом отношении пример с «кастами» муравьёв. Констатировав, как было сказано выше, обусловленность образования этих «каст» биологическим «разделением труда» и тем самым, фактически, определив своё отношение к наличию в животном (и растительном) мире того, что мы называем биологической работой, Дарвин в то же время пишет:
«Этот случай представляет собой одно из самых серьёзных затруднений для моей теории. Кроме того, этот случай очень интересен, так как доказывает, что животное, как и растение, может подвергнуться любому изменению путём накопления многочисленных слабых самопроизвольных изменений, лишь бы они были в каком-то отношении полезны, и притом без всякого упражнения или привычки. Ибо своеобразные привычки, присущие рабочим, или бесплодным самкам, сколько бы времени они ни существовали, конечно, не могли бы воздействовать на самцов и плодовитых самок, которые только и дают потомство. Меня удивляет, что до сих пор никто не воспользовался этим показательным примером бесполых насекомых против хорошо известного учения об унаследованных привычках» (Там же, с. 275).
Дарвин так радуется найденному им среди тысяч приведённых им примеров единственному примеру, способному, как ему представляется, показать действие отбора в чистом виде, без влияния деятельностного фактора, что один-единственный раз за весь свой обширный труд проявляет непоследовательность в суждениях. Он колеблется в очень больших пределах, пытаясь избавить своё представление о могуществе естественного отбора от «кошмара Ламарка».
Мы видели, что он только что признал причиной развития «каст» рабочих муравьёв потребность в биологическом «разделении труда». Далее он признаёт, что появление этих «каст» представляет собой одно из самых серьёзных затруднений для его теории, то есть положения о ведущей эволюционной роли естественного отбора, задающего направленность слабым самопроизвольным наследственным изменениям.
И здесь же, явно противореча самому себе, Дарвин считает, что этот случай доказывает как раз обратное – способность естественного отбора подвергать любым изменениям как типы животных, так и растений без всякого участия упражнения или привычки, лишь бы только накопленные многочисленные слабые самопроизвольные изменения были в каком-то отношении полезны.
Мотивируется это тем, что биологическая работа бесплодных самок никак не могла воздействовать на плодовитых самок и самцов. Однако рабочие пчёлы и пчелиные матки не являются какими-то отдельными расами, все они принадлежат к одному виду и участвуют в воспроизводстве популяций. При гибели пчелиной матки, например, одна из рабочих пчёл становится плодовитой и временно занимает её место, участвуя тем самым в процессе размножения. Так что единственный аргумент великого эволюциониста в пользу возможности действия отбора без участия биологической работы (а вместе с ней и борьбы за существование) отпадает.
Впрочем, и сам Дарвин не особенно доверяет этому аргументу. В завершение главы об инстинктах, подводя её итоги, он отмечает:
«При изменении условий существования естественный отбор накапливал до известных пределов слабые изменения инстинктов, если только они полезны в каком-либо направлении. Возможно, что во многих случаях своё влияние оказывают также привычка и употребление или неупотребление органа» (Там же). Чтобы полезность была отобрана, она должна быть выработана.
Эволюционная роль биологической работы была для Дарвина очевидна, хотя самого такого понятия он не употреблял, ограничиваясь обиходными в то время ламарковскими терминами. Практически все ответы Дарвина на многочисленные возражения оппонентов против его теории базируются на показе возможностей связи естественного отбора с биологической работой.
В последних главах научной эпопеи Дарвина, с девятой по пятнадцатую, разработаны вопросы эволюционного значения гибридизации, неполноты геологической летописи, географического распространения видов и морфологического строения организмов.
Исследуя гибридизацию, Дарвин пытается определить, способна ли она порождать новые разновидности и в конечном счёте приводить к образованию новых видов в тех случаях, когда её результаты поддерживаются отбором. Основным препятствием для реализации такой возможности является бесплодие гибридов. Дарвин доказывает, что это бесплодие не является абсолютным, оно имеет различные степени, усиливается при близких степенях родства и отсутствует у домашних животных при скрещивании их различных пород.
Будучи не в силах ни доказать, ни опровергнуть эволюционных возможности гибридов, Дарвин оставляет вопрос открытым и ограничивается лишь констатацией того, что бесплодие гибридов не «охраняется» и не накапливается отбором. Значит, эволюция через гибридизацию всё же возможна. Для Дарвина важно было отстоять саму возможность эволюционного значения гибридизации при поддержке естественного отбора.
В качестве основной причины бесплодия гибридов Дарвин выдвигает неизбежность слишком больших изменений при приспособлении скрещивающихся организациях, тогда как благотворное влияние оказывают на воспроизведение наследственностью лишь слабые изменения. В противном случае «организация бывает потрясена слиянием двух различных типов строения и конституции, включая сюда, конечно, и воспроизводительную систему» (Там же, с. 294).
Бесплодие гибридов есть результат неработоспособности органов воспроизведения вследствие больших различий в организации скрещивающихся особей. Здесь мы снова выходим на проблемы эволюционного действия мобилизационных структур и производимой ими биологической работы. Искусственный характер гибридов, необходимость создания для гибридизации искусственных условий и привнесённой извне неспецифичной для данных видов работы подчёркнут Дарвином на примере растений: «Чтобы скрестить растение, его нужно подвергнуть кастрации и, что нередко ещё более важно, его нужно изолировать, чтобы помешать перенесению на него насекомыми пыльцы с других растений» (Там же, с. 278).
То же происходит и с животными. Животные, за исключением одомашненных, оказываются в огромном большинстве случаев неспособными размножаться в неволе. Дарвин вполне справедливо приписывает это обстоятельство чересчур сильному изменению внешних условий. Но отрыв диких животных от естественных условий сопровождается лишением их нормальной биологической работы, что приводит и к стойкому нарушению работы воспроизводительных органов. Для домашних же животных среда, организованная человеком, является естественной средой вследствие их полупаразитического существования.
Отсутствие мобилизации на осуществление функций органов в процессе биологической работы приводит и к отсутствию мобилизации на осуществление функций и в органах наследования. «Тот, кто сможет объяснить, − пишет Дарвин, − почему слон и множество других животных не способны плодиться даже в частичной неволе у себя на родине, тот сможет объяснить первичную причину столь распространённого бесплодия гибридов» (Там же, с. 296). Думается, что объяснить эти феномены можно только на основе глубинной взаимосвязи биологической работы органов размножения с биологической работой всех прочих телесных органов живого организма.
Одомашнивание, которое, как отмечает Дарвин, приводит к сохранению плодотворности как в неволе, так и при скрещивании различных пород одного вида, связано с приспособлением биологической работы к условиям содержания таких видов, которые потому и были одомашнены, что «были с самого начала не очень чувствительны к переменам в их жизненных условиях» (Там же, с. 302). Человек также не теряет способности к размножению в условиях содержания в неволе по той же причине. Но лишение свободы всегда наносит психике человека непоправимую травму, поскольку человек свободен по природе своей, даже находясь на положении невольника.