К сожалению, этот антидарвинистский предрассудок оказался очень живучим и был вполне усвоен неодарвинизмом XX века. В XX веке по мере погружения научных исследований одновременно в микромир материи и в микромир жизни происходит крутая ломка всей системы классических представлений, в том числе и классических представлений об эволюции. Глубинные микроскопические слои бытия оказываются совсем не такими, какими ох ожидали увидеть. Каждый шаг познания приносит и замечательные открытия, и обескураживающие сюрпризы.
Радикальный пересмотр положений классического дарвинизма, начатый экспериментами и мутационной теорией Гуго де Фриза, продолжался получившими громкую известность опытами датского учёного Вильгельма Людвига Иоганнсена (или, по другой транскрипции – Иогансона).
Работы Иоганнсена явились ответом на попытки дарвинистов в конце XIX века увязать теорию отбора с теорией наследственности. Эту попытку осуществил двоюродный брат Дарвина Френсис Гальтон, получивший широкую известность в качестве создателя евгеники. В 1889 г. Гальтон опубликовал книгу о наследственности, в которой сформулировал так называемый закон регрессии. При этом он опирался на два ряда фактов, подобранных явно под влиянием положений евгеники, т. е. социал-дарвинистского учения о том, что при помощи подбора можно в течение смены немногих поколений значительно улучшить наследственные качества потомства.
Гальтон собрал очень большое множество сведений о росте представителей целого ряда поколений в различных английских семьях. Ведь будучи ещё и основателем биометрики, он стал инициатором проведения систематических измерений роста, веса, объёма груди и талии, а также других показателей состояния форм человеческого тела. А будучи весьма искушённым в математической статистике, он осуществил безукоризненную статистическую обработку этих сведений.
Затем он провёл измерения величины семян двух поколений душистого горошка и также выявил статистически достоверные изменения этой величины от родителей к детям. В результате получилось, что индивидуальные особенности родителей проявляются и у детей, хотя и в несколько меньшей степени. В этом и выражалась суть закона регрессии.
Гальтон считал, что закон регрессии, полученный на экспериментальном материале, убедительно доказывает неограниченные возможности отбора в получении любых заранее предусмотренных наследуемых свойств. Поскольку в череде поколений утрачивается лишь часть наследственных уклонений исходных форм, отбор способен в каждом поколении, отсеивая непригодные формы, усиливать те или иные свойства организмов, т. е. преобразовать регрессию в прогрессию.
В 1899 г., накануне XX века последователь Дарвина Карл Пирсон, разделявший убеждения Гальтона, издал книгу «Грамматика науки», в которой обосновывал расчётами вывод о том, что уже всего лишь через шесть поколений отбор способен закрепить наследственные свойства и прекратить регрессию.
Это обстоятельство рассматривалось также и как выход из «кошмара Дженкина», поскольку было найдено дарвинистски ориентированное объяснение невозможности полного размывания наследственных свойств в череде поколений.
До конца XIX века, таким образом, инициатива в изучении наследственности принадлежала дарвинистам, которые, казалось, окончательно доказали могущество отбора в сфере наследственности и в основном объяснили причины этого могущества и механизм его осуществления.
Однако уже в 1903 г. Л. Иоганнсен опубликовал небольшую по объёму, но весьма содержательную монографию «О наследовании в популяциях и в чистых линиях», в которой доказывал ошибочность взглядов и теоретических положений Гальтона и Пирсона, а соответственно, и дарвинистских теорий наследственности.
Иоганнсен упрекал Гальтона в том, что он провёл случайную выборку носителей наследственных свойств и строил свои выводы на исследовании случайного собрания особей двух произвольно выбранных видов – человека и душистого горошка. Каждый вид, по Иоганнсену, состоит из большого числа биотипов – групп организмов, обладающих однотипными наследственными свойствами.
Внутри биотипов наследственные свойства не подвергаются регрессии. Они передаются потомкам такими же, какими они получены от предков, как это следует из переоткрытых в 1900 г. законов Менделя. Разница лишь в том, что при половом размножении одни свойства остаются доминантными и проявляются в последующих поколениях, а другие вытесняются доминантными в скрытое состояние и становятся рецессивными.
Что касается подбора, как искусственного, так и естественного, то он, отбирая какой-либо доминантный признак в качестве полезного для наследования в последующих поколениях, на самом деле лишь выделяет в смешанном материале для размножения особей, принадлежащих к какому-либо из уже существующих наследственных биотипов. Поэтому только кажется, что подбор усиливает в последующих поколениях какие-либо наследственные свойства предковых форм. В действительности он лишь выделяет один из биотипов с данной наиболее выраженной особенностью, с доминантным наследственным свойством.
Отбор лишь отсеивает ту часть потомства данного конкретного биотипа, у которой проявляются в качестве доминантных прежде бывшие рецессивными наследственные признаки. Отсюда, по мнению, Иоганнсена, следует, что отбор не может играть никакой эволюционной роли. Он лишь заботится о чистоте процветающей расы, которая возникает независимо от отбора, благодаря совершенно случайным наследственным изменениям.
Чтобы доказать это, Иоганнсен считал необходимым проследить передачу наследственных свойств на абсолютно чистом и однородном материале, чтобы исключить выход за рамки определённых биотипов. Добиться такой чистоты исходного материала можно только в экспериментах с растениями, у которых происходит размножение на основе самооплодотворения. Только так можно полностью исключить поступление наследственного материала из других биотипов.
Только потомство одной самооплодотворяющейся особи по своим наследственным зачаткам способно представлять абсолютно чистый биотип, или, по терминологии Иоганнсена, чистую линию. Поэтому, как подчёркивает он, выявление тенденций в наследовании уклонений от средней величины в экспериментальных исследованиях нужно проводить не так, как делают Гальтон, Пирсон и другие дарвинисты, стремящиеся доказать могущество отбора, а лишь путём изучения чистых линий наследования.
На основе этих теоретических соображений Иоганнсен провёл серию экспериментов с фасолью и другими растениями. Он осуществлял тщательный отбор семян фасоли по весу и размерам в чистых линиях и в контрольных группах, состоявших из смешанных популяций. Опыты проводились в семи поколениях растений и полностью подтвердили теоретические выкладки.
Если в смешанных группах растений результат получился близким к тому, что был получен Гальтоном, то в чистых линиях потомство как самых крупных, так и самых мелких семян имело всегда одну и ту же среднюю величину. Отсюда следовал совершенно правомерный вывод о том, что уклонения от средней величины в рамках одного и того же биотипа не наследуются, что размеры и вообще специфические особенности родителей и сколь угодно далёких предков не оказывают влияния на среднюю величину потомков. Дело тут, конечно, было не в средней величине потомков в рамках тех или иных биотипов, а в претензии на экспериментальное доказательство того, что источники эволюционных изменений лежат не в отборе, а внутри аппарата наследственности.
Этот вывод в начале XX века произвёл настоящую сенсацию. Он показался многим представителям учёного мира свидетельством полного и окончательного краха теории отбора, а вместе с ней и дарвинизма как эволюционного учения. Получалось, как утверждал Иоганнсен, что «подбор только отбирает представителей уже существующих типов; эти типы отнюдь не создаются подбором постепенно – они лишь отыскиваются и изолируются».
Это утверждение сразу же стало проверяться различными исследователями на самом разнообразном материале – на растениях, изолируемых от попадании семян других растений и размножающихся самооплодотворением, на организмах, размножающихся бесполым путём, на животных с одинаковыми наследственными признаками. И во всех этих случаях воспроизводился и подтверждался один и тот же экспериментальный результат: в абсолютно чистом однородном наследственном материале отбор не оказывает никакого воздействия на потомство. Отсюда, казалось, вытекал совершенно неоспоримый вывод: можно считать доказанным, что отбор обладает лишь сортирующей ролью в развитии организмов, ни о какой творческой роли отбора, о создании им новых свойств, о его способности порождать новые виды речи быть не может.
К выводам Иоганнсена присоединялось всё больше исследователей из разных стран, которые образовали целое направление теоретической мысли. Это направление в современной методологической литературе получило название генетического антидарвинизма. К нему примкнули и сторонники мутационной теории де Фриза. Теория Иоганнсена о неизменности биотипов хорошо сочеталась с мутационизмом де Фриза, поскольку было логично предположить, что биотипы резко изменяются и порождают новые виды только посредством фризовских макромутаций, а отнюдь не отбора.
Дарвиновская теория эволюции объявлялась сторонниками генетического антидарвинизма окончательно похороненной. Ни Иоганнсен, ни другие генетические антидарвинисты даже не задумывались о двух чрезвычайно важных обстоятельствах. Во-первых, находясь под влиянием доктрины, основанной на совершенно искусственном выделении «чистых линий», они совершенно не принимали во внимание того, что в природе не существует таких линий и что результаты таких искусственно воздействующих на природу опытов неправомерно переносить на естественные условия.
Во-вторых, они в своём ослепляющем стремлении вывести эволюцию из наследственных изменений и отвергнуть эволюционную роль отбора, не догадались вспомнить о том, что в ходе подобных экспериментов они уже с самого начала произвели искусственный отбор – подбор способа размножения, который и позволил выделить эту пресловутую чистую линию.