Жирные плавники кистепёрых рыб могли трансформироваться на суше только под действием унаследования результатов биологической работы, подхваченных отбором, и никак иначе. Все самые грандиозные эволюционные трансформации – переход от мягкотелых к скелетным формам, от беспозвоночных к позвоночным, от рыб к земноводным, от земноводных к рептилиям, от рептилий к млекопитающим и птицам, от приматов к человеку происходили главным образом под действием этого механизма, под направляющим действием отбора и биологической работы в их тесной взаимосвязи.
Отбор задаёт лишь общую направленность биологической эволюции. Конкретизирует же эту направленность биологическая работа, создающая предпосылки для избирательного давления отбора и сама оказывающая давление на его вероятностную природу. Отбор, следовательно, происходит не просто по фенотипам, а по той работе, которая их формирует.
Отбор крайне неточен в своих направляющих воздействиях на эволюцию. Биологическая работа организмов, действие их адаптационных механизмов постоянно подправляет отбор, обеспечивает тонкую подстройку каждого организма под его жизненные обстоятельства. Если бы «сырым» материалом для направляющего действия отбора служили только случайные и абсолютно ненаправленные результаты мутагенеза и рекомбинации генов, такая тонкая подстройка приспособленности организмов к оптимальному устройству организмов в определённых условиях не была бы достигнута.
Все возражения Дарвину по поводу теории отбора были построены на сомнениях, что отбор способен обеспечивать те адаптивные свойства видов, которые повышают комфортность существования организмов данного вида, но не сказываются на их жизнеспособности. Оппоненты Дарвина недоумевали, с какой стати отбор должен элиминировать особей, не обладающих этими свойствами и оказывать предпочтение организмам, которые этими свойствам обладают.
Отвечая на доводы оппонентов, Дарвин модифицировал свою теорию отбора как несущий каркас своего эволюционного учения, совершенствовал её и вносил в неё некоторые новые элементы. От издания к изданию «Происхождения видов» он дополнял текст этой библии эволюционного мировоззрения XIX века с учётом возражений таким образом, что признавал наряду с отбором направляющее действие неслучайных факторов изменчивости организмов.
К таким факторам он относил борьбу за существование, адаптивные механизмы реагирования на воздействия среды и употребление или неупотребление органов. Признание неодарвинистами отбора единственным направленным, а по существу, направляющим фактором биологической эволюции является, таким образом, отходом от дарвиновского учения в его зрелом, развитом виде, и притом отходом весьма существенным. Дарвин постоянно подчёркивал, что принятие под давлением фактов некоторых дополнительных факторов, влияющих на направленность эволюции, не противоречит теории отбора, а тем более не опровергает её.
Использование Дарвином ламарковских механизмов и понятий употребления и тренировки органов, образа жизни, унаследования приобретенных признаков отнюдь не изменяло сути дарвиновского эволюционного учения, ядром которого была теория отбора, неведомая Ламарку при всей его гениальности как натуралиста. Геноцентрическая переориентация дарвинизма привела к категорическому и даже агрессивному отрицанию рациональных зёрен ламарковской эволюционной теории. За Ламарком было признано лишь историческое значение его творчества как явления, предшествовавшего дарвинизму, а все положения великого биолога в сфере теории эволюции были объявлены ошибочными.
Понятие «ламаркизм» стало чуть ли не ругательным словом среди геноцентрически мыслящих учёных, претендующих на ортодоксальность «осовременного» дарвинизма. Из ламарковской теории вылепили образ врага по отношению к теории Дарвина, и, как мы уже говорили, если бы Дарвин был сегодня жив, его непременно объявили бы ламаркистом. Ярлык ламаркизма, навешанный на какого-либо учёного, сразу же делает его персоной нон грата в научных кругах, защищающих укоренившееся понимание современного дарвинизма. Нет сомнения, что и общую теорию эволюции, которую мы обосновываем в настоящей книге, объявят ламаркизмом, чтобы её опорочить. И тем не менее эта теория как раз и представляет современный дарвинизм.
Мы отнюдь не отказываемся от основ дарвиновского эволюционного учения, мы не отказываемся от достижений эволюционной генетики, напротив, мы предлагаем последовательно эволюционистскую интерпретацию этих достижений, являющуюся прологом нового эволюционного синтеза. Мы отказываемся от радикального геноцентризма в объяснении направленности эволюции и предлагаем негеноцентрический сценарий образования этой направленности.
Геноцентрическая интерпретация направленности эволюции неизменно приводит к игнорированию или отрицанию фактов натуралистической биологии, содержащихся в вышеприведенных примерах. Вот как объясняются эти факты в уже цитированной работе А. Константинова:
«Модификационные изменения могут в конечном счёте смениться генотипическими… Такие случаи, когда бывшие модификации становятся нормой и закрепляются наследственно, часто приводились как доказательство ламаркизма. Тем не менее они укладываются в рамки эволюционной теории Дарвина и никоим образом не подтверждают ламаркистских представлений. Подобные явления действительно существуют, но они отражают лишь наличие «паралеллизма» между наследственными и ненаследственными изменениями. Недооценка же этих факторов приводила дарвинистов к неправильному пониманию значения модификационных изменений в эволюционном процессе… Явление параллелизма интересно, но, к сожалению, мало изучено» (Там же, с. 182). В дальнейшем, обращаясь к работам И. Шмальгаузена, мы еще вернемся к рассмотрению этих фактов.
Наследственные изменения создают предпосылки для биологической работы каждого организма, а результаты биологической работы при условии её однотипного повторения целыми популяциями или видами в определённых обстоятельствам на протяжении жизни многих поколений в конечном счёте усваиваются генами и становятся наследуемыми. Автор книги это понимает, и не отказывает себе в удовольствии упрекнуть ортодоксов неодарвинизма в том, что они неправильно понимают значение модификационных изменений в эволюции. Да и к тому же ещё и констатирует, что явление «параллелизма» недостаточно изучено. А не изучено оно, кстати, именно потому, что не укладывается в геноцентрическую доктрину, опровергает её. Именно поэтому факты, связанные с наследованием модификационных изменений объявили проявлениями «параллелизма», поставили в связь с «происками» ламаркизма и перестали изучать.
Но, понимая, что зашёл слишком далеко в своей критике господствующей догмы (ещё объявят ламаркистом!), А. Константинов поворачивает назад и следует обратным курсом:
«Параллелизм между ненаследственными и наследственными изменениями (модификациями) возможны, но это лишь внешнее сходство. Модификации признаков в онтогенезе под влиянием определённых факторов среды происходит в пределах нормы функционирования генов, без изменения структуры последних. Если модификации оказываются приспособительными, то они могут быть в различной степени похожими на адаптивные признаки и свойства, контролируемые генотипами. Очевидно, что модификации в конечном итоге определяются генотипом, поскольку их варьирование возможно только в рамках функциональной нормы генов» (Там же, с. 183).
Это противоречит всему сказанному выше и воспроизводит сильно укоренившееся заблуждение. Идентичность наследственных и ненаследственных изменений (модификаций) не является результатом их внешнего сходства, видимости или кажимости, а показывает происхождение наследственных изменений от усвоенных в истории видов результатов биологической работы. Происхождение же всех наследственных изменений от совершенно случайных мутаций и комбинаций генетических структур само является лишь видимостью и кажимостью, результатом поверхностной интерпретации неоспоримых фактов генетики.
Наследственные изменения, ведущие своё происхождение из мутаций и комбинаторики генетических структур хорошо просматриваются в экспериментах и служат фактическим обоснованием геноцентрических взглядов на эволюцию. Происхождение же наследственных свойств от устойчивых, укорененных форм биологической работы трудно поддаётся экспериментальному исследованию, поскольку представляет собой чрезвычайно длительный, несравнимый с человеческой жизнью эксперимент самой природы. Этот эксперимент никак не проявляется в генетических экспериментах, он приобретает неоспоримую фактическую подтверждённость лишь в исследованиях натуралистической биологии и эволюционной экологии.
Модификации приобретаются при постоянном участии работы генотипов, которые обеспечивают и технологическое обслуживание процессов образования модификаций, поставляя в рамках норм функционирования генов определённые сырьевые материалы. Но то, что при этом не происходит определённого изменения структуры генов – это просто мнение, не подтверждённое фактами. Изменение работы генетических структур при обслуживании нарабытываемых организмом модификаций выражается прежде всего в перенастройке регуляторных генов, которые активизируют или тормозят работу фабрики белков, концентрирующихся в структурных генах.
Перестройка работы «фабрик» может потребовать и технологических перестроек. Они могут осуществляться посредством активизации мобильных генов (транспозонов), о функциях которых в науке высказано немало гипотез. Во всяком случае совершенно ясно с точки зрения современных знаний, что образование модификаций само модифицирует работу генотипа. Модификации не определяются всецело генотипом. Они определяются биологической работой всего организма, органической частью которого выступает генотип. Генотипы контролируют лишь технологические возможности, нормативы и обобщённые программы при выработке модификаций в определённых условиях.
Итак, отбор всегда и везде оценивает результаты биологической работы организмов в определённых условиях. Наследственные изменения также оцениваются отбором только по результатам биологической работы организма в целом. Те из них, которые недостаточно хорошо работают в данных конкретных условиях борьбы за существование, в конечном счёте элиминируются при отборе. Направленность отбора определяется только во взаимодействии с биологической работой организмов в конкретных условиях существования. Фактически непосредственным объектом действия отбора являются даже не фенотипы сами по себе, а результаты биологической работы целостных организмов в их борьбе за выживание и оптимизацию жизнедеятельности.