Геноцентрическое объяснение закона гомологических рядов как раз и заключается в том, что накопление сходных мутаций в сходных генетических структурах постоянно «шлифуется» отбором в сходных обстоятельствах, а результатом и является сходство фенотипов по ряду признаков. Так это, в сущности, понимал и Вавилов, интегрированный в мировую неодарвинистскую науку своего времени. Получается, что мы проделали большой круг и вернулись туда, откуда пришли к толкованию, данному сторонниками СТЭ.
Однако не следует забывать, что любые признаки, как наследственные, так и приобретенные, не являются в готовом виде как Афина из головы Зевса в древнегреческой мифологии, не выходят в сложившемся виде из генотипов. Они вырабатываются в совместной биологической работе генетических и соматических структур. Это дает основания считать, что гомологические ряды изменчивости возникают посредством сходной биологической работы организмов, формирующей сходные генетические механизмы на сходном генетическом материале в сходных условиях, и в результате поддерживаемые отбором. Значит, «мимикрия» не только поддерживается отбором, но и создается биологической работой при его участии.
Один из первых наглядных примеров направляющего действия отбора был отслежен английским зоологом В. Уэлдоном в Плимутской бухте при изучении крабов. Уэлдон промерял размеры различных органов крабов, стремясь найти статистические закономерности в их развитии. Сравнивая ширину лобной части головогруди крабов, он заметил, что этот показатель год от года уменьшается. Он связал это явление с постройкой большого мола, перегораживавшего вход в бухту, что вызвало замутнение воды.
Чтобы проверить это предположение, Уэлдон провел серию экспериментов в аквариумах с водой различной чистоты, погружая в них крабов и наблюдая за их поведением. Оказалось, что смертность крабов зависела от степени замутнения воды, причем узколобые крабы были более устойчивы к мутной воде, чем широколобые, обладая тем самым соответствующим селективным преимуществом. Физиологическая причина этого преимущества заключалась в том, что, как установил Уэлдон, у узколобых крабов более эффективно осуществлялась фильтрация воды от ила и их жабры меньше загрязнялись замутневшими воду примесями.
Отследив сложившуюся тенденцию, Уэлдон сделал вывод, что постройка мола нарушила нормальное распределение наследственных признаков крабов, сдвинув вектор отбора в сторону нового селективного преимущества – снижения ширины лобной части головогруди, которое было коррелятивно связано со способностью фильтрации воды от ила. Тем самым направляющая роль отбора наследственных изменений была продемонстрирована как бы в чистом виде, в ее относительной независимости от других факторов эволюции. К. Тимирязев, во вступительной статье к русскому переводу «Происхождения видов» Ч. Дарвина, выделил данное обстоятельство в качестве несомненного свидетельства в пользу теории отбора. Отметим однако, что и в данном примере самостоятельность и независимость направляющей роли отбора чисто наследственных изменений в образовании адаптивного признака является именно лишь относительной, поскольку само селективное преимущество узколобых крабов, приобретенное наследственным путем, заключалось в определенном способе биологической работы – фильтрации воды от ила. Именно к осуществлению способности определенного типа биологической работы и в данном случае предшествовала отбору и в неразрывном единстве с ним и с обстоятельствами среды оказала давление на постоянство и единообразие его вектора. Наследственные изменения лишь в той степени оказывают влияние на вектор отбора, в какой они предрасполагают, преадаптируют организмы к осуществлению тех или иных форм биологической работы. Без давления со стороны биологической работы сам отбор наследственных изменений слеп, хаотичен, ненаправлен и не векторзован. Векторизацию отбора определяют не наследственные изменения сами по себе, а их воплощение в биологической работе организмов в данной конкретной экологической среде.
Наследственные изменения создают лишь предпосылки, предрасположенность, преадаптированность к тем или иным формам биологической работы. Они отбираются в зависимости от своей способности служить предпосылками для достаточно эффективной биологической работы в определенной среде. Вне способностей к эффективной биологической работе вообще бессмысленно говорить о каких-либо селективных преимуществах. Вот о чем на самом деле поведали нам крабы в Плимутской бухте, а вовсе не о том, что отбор наследственных изменений исключительно предопределяет ход эволюции, как это кажется геноцентрически ориентированным теоретикам. Что касается самого изменения размеров головогруди, то это была, скорее всего, адаптивная модификация.
Как мы видим на хрестоматийных примерах потемнения березовой пяденицы и изменения головогруди крабов в Плимутской бухте, значительная часть доказательств эффективности отбора наследственных изменений в СТЭ базируется на анализе изменений среды, связанных с антропогенными загрязнениями. К этим примерам непосредственно примыкают и те, на которых строятся доказательства, связанные с использованием человеком химическим средств для борьбы с сорняками домашних растений, паразитическими микроорганизмами и животными.
То значение, которое придается в доказательной базе СТЭ подобным факторам, со всей необходимой ясностью выразил один из крупнейших синтетистов России Алексей Яблоков.
«Часто под словом «эволюция», – пишет он, – подразумевают события, совершающиеся в масштабе миллионов или миллиардов лет, и если и уловимые, то лишь посредством сравнения ископаемых фаун и флор или благодаря расшифровке черт строения организмов. Но это не совсем так. Именно эволюционные события привели к тому, что знакомая нам моль начинает повреждать не только шерсть, но и синтетические волокна, а тараканы не погибают даже от таких доз инсектицидов, которые раньше были для них абсолютно смертельными. Буквально на протяжении жизни одного-двух поколений людей происходят еще более масштабные эволюционные изменения – возникают многочисленные резистентные к ядохимикатам формы организмов, наносящие ущерб сельскому хозяйству, или, например, распространяющиеся по всему земному шару в считанные недели пандемии гриппа» (Яблоков А.В. Теория эволюции: новые точки роста. Предисл. к кн.: Шарова И.Х. Проблемы теории эволюции – М.: Знание, 1981 – 644 с., с. 3).
С тем, что эволюция продолжается на наших глазах, и что адаптивную изменчивость организмов не следует исключать из эволюционных процессов и игнорировать важность связанных с ней эволюционные событий, невозможно не согласиться. Однако приводят ли эти эволюционные события к преобразованиям видов и происходят ли эти преобразования по сценарию, предлагаемому мутационно-геноцентрической моделью, принятой в СТЭ? Исчерпываются ли эти преобразования отбором наследственных изменений?
В фундаментальной работе грузинского биолога-эволюциониста Л. Давиташвили «Эволюционное учение» один из разделов посвящен анализу развития устойчивости к ядам у вредных для человека насекомых Давиташвили полагает, что практика применения антибиотиков против вредных для человека насекомых имеет важное значение для решения вопроса о возможности наследования приобретенных организмами адаптаций (Давиташвили Л.Ш. Эволюционное учение, т. 1 – Тбилиси: Мецниереба, 1977 – 477 с., с. 420).
Давиташвили приводит очень значительное число фактов, полученных наукой при исследовании обретения резистентности насекомых к разнообразным ядам. Значение этих фактов используется в практике борьбы против вредных насекомых для построения научно обоснованных стратегий применения инсектицидов во всем мире, но в теории эволюции полностью игнорируется, поскольку противоречит точке зрения СТЭ о происхождении адаптаций исключительно путем отбора неадаптивных наследственных изменений мутагенного происхождения.
Обычное объяснение, предлагаемое СТЭ и признанное достаточным и исчерпывающим официальной наукой, заключается в том, что в любой популяции имеются особи, предрасположенные к проявлению устойчивости к ядам вследствие наличие в их генотипах результатов мутаций, обеспечивающих такую устойчивость. Такие особи в обычных условиях существования популяции менее конкурентоспособны и поэтому достаточно редки, но в условиях опасного загрязнения среды именно они приобретают селективное преимущество, принося потомство, еще более устойчивое к ядам вследствие эффекта усиления.
Но такой сценарий развития адаптационных механизмов, принятый в рамках так называемого «непрямого» приспособления (т. е. приспособления посредством генных мутаций, а не действующих в организмах адаптивных механизмов) не выдерживает проверки фактами. При действии инсектицидов на неподготовленную часть популяции летальными дозами все особи без исключения оказываются уничтоженными. При применении же сублетальных доз часть особей выживает и оказывается способной к репродукции. Но распространение устойчивости к ядам происходит гораздо быстрее, чем размножение отравленных и маложизнеспособных насекомых. «Резистентность, – предполагает Л.Давиташвили, – могла возникать не до воздействия на насекомых инсектицидом, а в процессе применения этого яда, постепенно накапливаясь и усиливаясь». (Там же, с. 121).
Как показывает Давиташвили, механизм приобретения устойчивости к загрязнениям среды вообще и насекомых к инсектицидам в частности гораздо сложнее, чем это предусматривается сценарием СТЭ, а сам этот сценарий предлагает упрощенную и неадекватную действительности модель процессов адаптации. Поэтому мнение многих сторонников СТЭ (например, А. Брауна) о наличии в популяциях насекомых неких генов резистентности к инсектицидам, которыми обладают одни особи в своих генотипах и не обладают другие (что рассматривается как причина выживания резистентных особей и распространения в популяции их потомков при элиминации нерезистентных), не дает полной картины возникновения адаптивных сдвигов и не подтверждается фактами.