Направленная эволюция лошадей происходила главным образом под давлением обстоятельств не зависящего от них разнообразия явлений среды, предки же человека, особенно ближайшие, во многих отношениях активно воздействовали на эти обстоятельства посредством орудийной деятельности, использования огня, изготовления одежды и возведения разнообразных строений.
Характеризуя обстоятельства, повлиявшие на направленность эволюции лошадей, В.Грант отмечает: «Животные, щипающие траву на открытых пространствах саванн и равнин, гораздо более заметны для хищников, чем животные, обитающие в лесу. Увеличение размеров тела и большая сила – один из эффективных способов защиты от хищников у наземных животных. Другой способ – развитие высшей нервной деятельности, и, наконец, третий способ – способность к быстрому бегу оесуые, щипающие траву на открытых пространствах саванн и равнин, гораздо более заметны для хтщников, чем животные, обитающие» (Там же). Окостенение ступней и развитие копыт создало значительные преимущества для бега по открытым равнинам, но сделало совершенно невозможным использование конечностей для каких-либо других видов биологической работы.
Мы вынуждены так обильно цитировать результаты этого чрезвычайно важного исследования В.Гранта, потому что в них наилучшим образом проявилась рациональная сторона синтетической теории эволюции, противоречащая господствующему в ней геноцентризму и в значительной мере подавленная им. Миф о всемогущем отборе случайных результатов мутагенеза и столь же случайных распределений их в популяциях разрушается фактами натуралистических поисков в самой СТЭ и требует решительного расширения её рамок, её, так сказать, нормы реакции на факты.
Описав открытые наукой факты направленной эволюции, Грант переходит к теоретическим обобщениям. Он отмечает, что по поводу объяснения направленной эволюции в науке сложились, как он выражается, «две враждующие теории» – ортогенеза и ортоселекции (Там же, с.246). Грант совершенно справедливо критикует теорию ортогенеза, наделяющую организмы некоей таинственной силой неизвестного происхождения, которая предрасполагает организмы к развёртыванию своих внутренних сущностных сил, и, соответственно, к развитию в определённом направлении.
Подобные объяснения ничего, по сути дела, не объясняют, и их невозможно считать научными вне зависимости от того, придаётся ли этой силе мистический характер или она рассматривается как присущая самой природе жизни закономерность. Ортогенезу В.Грант противопоставляет ортоселекцию, которую рассматривает как одно из следствий синтетической теории эволюции.
«Согласно синтетической теории, – пишет он, – направленность эволюции исходит не от организма, а от взаимодействия организма со средой. Если отбор, обусловленный факторами среды, продолжает действовать в определённом направлении в течение долгого времени, то такой отбор можно назвать ортоселекцией и он приведёт к возникновению некоего направления эволюции» (Там же, с.263).
Однако и теории ортоселекции можно предъявить почти те же нарекания и упрёки, что и теории ортогенеза (а кстати, и номогенеза Л.Берга). Отбор здесь тоже выступает в качестве всемогущей силы, которая всё объясняет, но сама остаётся необъяснённой. Согласно СТЭ, отбору подвергаются в конечном счёте совершенно случайные изменения генотипов, обусловленные мутациями и рекомбинациями генетических структур и совершенно независимые от соматических структур организмов и приобретаемых ими в жизненном процессе признаков. Почему же отбор сохраняет направление столь длительное время?
В рамках теории ортоселекции В.Грант пытается дать ответ на этот вопрос, прибегая к указанию на постоянное селективное действие среды на полиморфизм предковых популяций (Там же, с.264). Но факты, приведённые в обоснование этого положения, как и вся совокупность фактов, наблюдаемых биологами-натуралистами, свидетельствует о недостаточности такого объяснения.
Объяснение направленности эволюции действием среды, пусть и селективным – это уже не дарвинизм, а жоффруизм, то есть переход на позиции ранней эволюционистской концепции Этьена Жоффруа де Сент-Илера, которая была прогрессивной для своего времени, но потерпела поражение в столкновении с креационизмом Ж.Кювье, а для нашего времени неприемлема вследствие её механицизма.
Факты показывают, что между организмами и средой действует фактор, который опосредует давление среды и определяет действенность проявлений активности организмов. Этот фактор – биологическая работа. Разумеется, этот фактор может направлять эволюцию не вместо отбора, а только совместно с ним, в их противоречивом единстве. Биологическая работа минимизирует и тормозит негативное действие отбора как избирательной смертности и на основе генетически заданных предпосылок вырабатывает селективные преимущества в виде полезных модификаций, которые оцениваются отбором, служат ему ориентиром при направлении дифференциального выживания.
Процесс биологической работы организмов, который в противоречивом единстве с многообразными формами отбора задаёт направление эволюции, мы называем лаборагенезом (от лат. labora – работа, труд). Лаборагенез, а не некая таинственная сила является источником моментов ортогенетической (или номогенетической) канализации развития, придавая этим моментам некоторую динамическую закономерность на основе чисто статистических, случайностных колебаний наследственного материала.
Лаборагенез придаёт относительную устойчивость и направлению всех форм естественной селекции при всех их колебаниях, отклонениях и поворотах в разные стороны. Без направленного лаборагенеза селекция никак не может стать тем, что Грант называет ортоселекцией, т. е. неспособна приводить в единство многообразные и по-разному действующие формы отбора, длительно поддерживать и сохранять в общем и целом однажды заданный вектор.
«Тайна» могущества и творческих возможностей отбора при всех случайностях неопределённой наследственной изменчивости раскрывается на тех же основаниях, что и «тайна» якобы в ортогенетической предрасположенности организмов определённых видов к определённому типу развития: организмы сами своей биологической работой выбирают пути своего развития и обеспечивают конкурентные преимущества, которые служат веками для действия отбора в массовых эволюционных процессах.
Глава 26. Синтетическая теория эволюции и неоламарксистская альтернатива
26.1. Ламаркодарвинизм в XX веке
На протяжении всего XX века систематической альтернативой геноцентризму и мутационизму во всех их многообразных формах, как неодарвинистских, так и антидарвинистских, был ламаркодарвинизм. Основной целью самых различных теоретических построений ламаркодарвинизма было создание представлений о механизме унаследования приобретённых признаков и решение тем самым проблемы проницаемости барьера Вейсмана, которую их оппоненты заведомо отвергали как раз и навсегда оставленную наукой псевдопроблему.
Ламаркодарвинисты принимали и использовали ядро учения Дарвина – теорию отбора и стремились примирить дарвинизм с некоторыми рациональными зёрнами учения Ламарка. Их оппоненты, неодарвинисты, наоборот, видели заслугу Ламарка лишь в создании первоначального, совершенно неверного и ошибочного варианта теории эволюции, полностью опровергнутого с созданием теории Дарвина.
Неодарвинистам, однако, приходилось при этом игнорировать или объявлять устаревшими и ошибочными утверждения самого Дарвина, который по мере развития своего учения всё более последовательно дополнял его принятием механизмов употребления – неупотребления органов и опосредованного унаследования приобретённых адаптивных особенностей на основе отбора наиболее приспособленных особей, обладающих адаптивными преимуществами в виде перспективных для борьбы за существование признаков.
Причем Дарвин пошёл даже дальше Ламарка в своём «ламаркизме», создав теорию пангенеза – первую в истории биологии попытку не только постулировать, как это сделал Ламарк, наследование приобретённых признаков, но и предложить конкретный механизм такого наследования. Ламаркодарвинистические постулаты отстаивали, как известно, представители классического дарвинизма – естествоиспытатель Э.Геккель, философ-эволюционист Г.Спенсер и другие эволюционисты XIX века.
При рассмотрении истории ламаркодарвинизма XX века мы будем опираться на информацию, содержащуюся в книге В.Назарова (Назаров В.И. Эволюция не по Дарвину: Смена эволюционной модели – М.: Изд-во ЛКИ, 2007 – 520с., с. 170–180). Весьма характерно, что В, Назаров сочувственно воспринимает как ламаркодарвинистские, так и сальтационистские теории, хотя эти группы теорий абсолютно несовместимы друг с другом и их объединяет только то, что они противопоставлены ортодоксальному неодарвинизму.
Поиски ламаркодарвинистов в значительной мере отражали реакцию представителей натуралистической биологии на достижения генетики XX века, которые были результатом изучения жизни в лабораториях. Биологи-натуралисты, посвятившие свою жизнь изучению живой жизни конкретных организмов не могли смириться с тем, что такую жизнь и её эволюцию можно сводить к описанию экспериментов, проводимых в пробирках.
Но и отрицать достижения генетики в раскрытии сложнейших механизмов наследственности они не могли. Они ведь были крупными учеными своего времени и не могли не учитывать крупнейших достижений современной им науки, которые позволяли преодолеть полнейшее незнание законов наследственности в XIX веке и использовать полученные знания для продвижения вперёд теории эволюции.
Поэтому практически все ламаркодарвинисты сосредоточились на решении одной чрезвычайно важной проблемы. Это была проблема поиска механизмов наследственности, который позволял бы обеспечить не прямое наследование приобретённых признаков, исключённое барьером Вейсмана, а сложный и многоуровневый процесс усвоения генетическими структурами признаков, обретённых организмами в их жизненном процессе.
При решении этой проблемы ламаркодарвинисты и опирались на достижения современной им генетики, и приходили с ними в серьёзное противоречие, поскольку пытались дополнить выводы генетиков теоретическими положениями, которые из этих выводов напрямую отнюдь не следовали. Это привело к третированию со стороны генетиков и генетических эволюционистов своих оппонентов из числа ламаркодарвинистов.