ия жизненных потребностей.
Активность просто существует, предзадана всему живому, а откуда она берётся – Бог весть. В самом деле, каждому понятно, что активность человека проявляется в работе, что социально организованный труд создаёт основы для эволюции человеческой цивилизации. Но можно ли переносить понятие работы на микроорганизмы, растения, животных? Не является ли это безнадёжным проявлением наивного антропоморфизма, несостоятельного перенесения атрибутов человеческого существования на живую природу?
Но даже поверхностные наблюдения за поведением живых организмов, а тем более систематические наблюдения за их развитием показывают, что никакие организмы не могут существовать без работы, что именно работа является основой для их существования и развития. Конечно, это не социально, сознательно организованный труд, а биологически целесообразная и организованная деятельность.
Но подобно тому, как аккумулированный в человеческих сообществах труд создаёт материальные и духовные предпосылки для эволюции человеческой цивилизации, аккумулированная в биологических сообществах работа создаёт биологические предпосылки для эволюции живой природы. Подобно тому, как потребность в смене форм организации труда приводит к изменению общественных институтов, потребность в смене форм организации биологической работы может приводить к изменениям институциональной морфофизиологической организации организмов.
Без изменения форм и содержания биологической работы не может измениться организация мобилизационных структур, стимулирующих биологическую работу, а значит, никакая видообразовательная активность не представляется возможной.
Другая, эктогенетическая сторона учения Ламарка, согласно которой «эволюционные изменения организмов являются результатом целесообразной их реакции на изменения внешних условий», как отмечает Н.Иорданский, «принималась в той или иной форме всеми трансформистами» и находит «гораздо большее число сторонников», чем автогенетическая сторона (Иорданский Н.Н. Эволюция жизни – М.: Издат. центр «Академия», 2001 – 432с., с.32).
Главное, что внёс Ламарк в эктогенетические представления по сравнению со своим другом и коллегой Этьеном Жоффруа де Сент-Илером и другими трансформистами, заключалось в положении об унаследовании приобретённых признаков. Это положение, принимавшееся практически всеми классическими дарвинистами, в том числе и поздним Дарвином, было категорически отвергнуто неодарвинистами, начиная с Августа Вейсмана и заканчивая современными сторонниками СТЭ.
Предложенный Ламарком механизм наследования приобретенных признаков был трансформирован его последователями в модель адекватной соматической индукции. Следует отметить, что само представление об адекватной соматической индукции отнюдь не адекватно представлениям самого Ламарка. Ламарк не утверждал, что приобретённые признаки могут переходить прямо и адекватно от поколения к поколению, приводя к наследственному усвоению всего приобретённого в одном или нескольких поколениях.
Представление Ламарка о наследовании приобретённых признаков путем употребления или неупотребления, тренировки или неиспользования органов было основано на наблюдениях опытнейшего биолога-натуралиста, который во всех произведениях живой природы видел результаты биологической работы организмов, но достаточно узко, механистически, в духе своего времени понимал эту работу, так и не придя, несмотря на отдельные прозрения, к пониманию направляющей роли отбора в эволюции.
Что касается представления об адекватной соматической индукции, то оно явилось реакцией последователей Ламарка на концепцию Вейсмана и неодарвинизм XX века, которые пришли к отрицанию активной эволюционной роли приобретённых признаков вследствие представления об абсолютной невозможности наследственного закрепления выработанных организмами соматических структур в сколь угодно большом числе поколений.
Конечно, чисто механическое накопление соматических изменений, которое якобы в большом числе поколений усваивается наследственностью и не требует ни отбора, ни влияния всего многообразия биологической работы, как это предполагал Ламарк и многие другие его последователи, не может повлиять на механизм наследственности.
Возражая сторонникам теории адекватной соматической индукции, Н.Иорданский пишет:
«В организме нет специальных систем, которые обеспечивали бы передачу неискажённой наследственной информации от изменившихся соматических клеток к половым. Более того, такие системы были бы крайне вредны для организмов: ведь при их наличии наследственный аппарат каждого организма в течение его жизни подвергался бы непрерывным перестройкам, наследственность вида потеряла бы свой консерватизм и не смогла бы сохранять и передавать последующим поколениям постоянные признаки; вид как целостная система, состоящая из принципиально сходных скрещивающихся друг с другом особей, не смог бы существовать» (Там же, с.33).
Действительно, никакая наследственная информация от соматических клеток к половым не поступает и не может поступать, так как её использование в половых клетках нарушило бы консерватизм наследственности и сделало бы невозможной адекватную передачу видоспецифических наследственных признаков от предков потомкам. Если бы существовала адекватная соматическая индукция, невозможным стало бы стабильное существование целостных видов.
Но ненаследственная информация из соматических клеток в половые и обратно поступает постоянно по самым различным каналам. Энергоинформационный обмен осуществляется через мембраны клеток по всему организму. Информация поступает от каждой группы клеток в нервные центры и обратно в виде электрических импульсов. Гормональные вещества, вырабатываемые железами внутренней секреции, доходят до ядра каждой клетки и сигнализируют генетическим структурам о состоянии организма. Это – азы современной физиологии.
Барьер Вейсмана, обеспечивающий общность присущей каждому виду генетической информации, действует не потому, что «зародышевая плазма» абсолютно заизолирована от развивающихся соматических структур, а потому, что регуляторные гены, опираясь на общность генома, способны воспроизводить общие принципы работы структурных генов с учётом всей совокупности поступающей в ядра клеток разнообразной информации.
Барьер Вейсмана действует, но он действует не по Вейсману. Биологическая работа структурных образований фенотипа на каждом этапе индивидуального развития организма модифицирует работу генетических структур. Собственно, всякий организм и есть определённая модификация, возникшая в результате информационных и вещественно-энергетических воздействий на генотип в процессе биологической работы.
Никакие модификации прямо и непосредственно не наследуются, и никакой адекватной соматической индукции не существует. Существует постепенный, очень постепенный сдвиг норм реакции генотипов при изменениях биологической работы массы организмов и под действием отбора, поддерживающего наиболее способные к полезным модификациям генотипы.
Н.Иорданский совершенно справедливо указывает на поверхностный, эклектический характер принятия многими современными ламаркистами некоторых элементов дарвинизма, особенно – теории отбора.
«У многих авторов, – констатирует он, – неоламаркистские взгляды маскируются использованием некоторых отдельных положений теории Дарвина. Такие авторы иногда называли себя дарвинистами, претендуя на дальнейшее развитие дарвиновской теории, хотя на деле эти взгляды представляют собой эклектическое соединение теории естественного отбора с ламарковской эктогенетической концепцией, включающей постулат изначально целесообразной реакции организма на изменения внешних условий и «закон» наследования приобретаемых признаков» (Там же, с.30).
Вместе с тем, ламаркодарвинизм сыграл достаточно полезную роль, раскрыв в свою очередь многие недостатки геноцентрического неодарвинизма и поставив вопрос о необходимости синтеза дарвинизма с некоторыми рациональными моментами ламарковского подхода, связанными с признанием эволюционной роли активного приспособления и прижизненных усилий организмов, обеспечивающих проницаемость барьера Вейсмана.
26.6. Проблема проницаемости барьера Вейсмана
Преодолимость барьера Вейсмана, а вместе с ним и геноцентрического подхода к эволюции коренится в самой сущности жизни, ее сущностного отличия от самоорганизации неживой материи. Эволюционная работа на молекулярном уровне в структурах нуклеиновых кислот лишь используется в биологической работе живых клеток и организмов, а не управляет этой работой.
«На первый взгляд может показаться, – пишут по этому поводу американские генетики Дж. Симкин и П. Уорк, – что каждый вид молекул воспроизводится сам по себе, однако при отсутствии интактных клеток никакого воспроизведения не происходит. Другими словами, именно целая клетка является единицей, способной к саморепродукции: ни вирусы, ни гены, ни нуклеиновые кислоты, ни белки не могут размножаться в отсутствие целой клетки» (Симкин Дж., Уорк Т. Проблема синтеза белка как часть проблемы биологической репликации – В кн.: Биологическое воспроизведение макромолекул – М.: Наука, 1960 – 328 с., с. 247).
Работу генов регулирует раздражимость клеток и организмов, присущая всему живому и отсутствующая у молекулярных структур. Небезразличность к собственному состоянию, стимулируемая раздражимостью, побуждает живые организмы и их элементарные компоненты, клетки, к биологической работе антиэнтропийного характера.
«Существует мнение, – пишет российский исследователь данной проблемы В. Афанасьев, – что специфика живого, а следовательно, и управление присущи уже структурам молекулярного уровня организации живого. Между тем системы молекулярного уровня не могут быть самоуправляемыми, поскольку характерные для них термодинамические условия исключают возможность процессов информации и управления. Молекулярная структура не способна проводить работу, направленную против своей собственной тепловой деструкции. Такую работу могут проводить только биологические системы» (Афанасьев В.Г. Мир живого: системность, эволюция и управление – М.: Изд-во полит. лит-ры, 1986 – 335 с., с. 242–243).