С этой же точки зрения Д.Гродницкий рассматривает хрестоматийный пример с распространением меланистических форм у березовой пяденицы. Динамика сдвигов численности бабочек от светлых к темным формам, поддержанная отбором вследствие благоприятного для темных форм изменения среды, свидетельствует не о начале процесса видообразования, а напротив, об укреплении способности вида оставаться неизменным, несмотря на негативные изменения среды.
Наличие двух различных форм фенотипов, адаптированных к различным экологическим нишам, позволяет популяции выжить и сохранить свою видовую идентичность благодаря плавному переходу на соответствующее изменившимся условиям соотношение форм.
«Резюмируя сказанное, – подводит итог Д.Гродницкий, – следует заключить, что ряд выводов, логично вытекающих из постулатов синтетической теории эволюции, противоречит действительности… Но если это так, то теория эволюции, чтобы быть способной объяснить морфологию, пути и причины ее изменений, должна быть изложена на языке организмов, а не генов… Собственный язык неодарвинизма слишком беден: на нем нельзя хотя бы сформулировать даже наиболее очевидные вопросы, интересующие большинство биологов» (Там же, с.40, 41, 42).
Наличие столь явных парадоксов в эталонной теории биологической эволюции весьма напоминает ситуацию в космологической теории, когда накопление неразрешимых парадоксов в этой теории потребовало создания совершенно новой теории эволюции Вселенной, воплотившей в себе негеоцентрическое содержание и получившей название эталонной модели. Нечто подобное происходит сейчас со СТЭ, бывшей в XX веке эталонной моделью биологической эволюции.
Накопление парадоксов и появление все новых вполне конкурентоспособных альтернатив показывают, что прежний геноцентрический неодарвинизм и строящийся на его основе эволюционный синтез явно устарели. Недарвинистские геноцентрические альтернативы неодарвинизму также сплошь парадоксальны и тупиковы. Необходим по-настоящему новый дарвинизм и новый эволюционный синтез, построенный на негеноцентрической основе.
Безраздельное господство в биологической науке на протяжении всего XX века геноцентрической идеологии, объясняющееся бурным развитием генетики и ее давлением на эволюционную теорию, привело к «генетизации» биологического знания, сопровождавшейся своеобразным принижением эволюционного значения знаний натуралистического характера. Эта тенденция проявилась и в ряде методологических обобщений.
Так, крупнейший российский генетик и биолог-эволюционист конца XX столетия Леонид Корочкин неоднократно заявлял, что ядром современной биологии следует считать не теорию эволюции, а генетику, поскольку именно она является источником наиболее выдающихся открытий и приносит наиболее важные практические результаты, вносит решающий вклад и в развитие теории эволюции.
В противоположность ему украинский биолог П.Бобровский доказывает непреходящую роль теории эволюции как мировоззренческой и методологической основы всех наук биологического цикла, в том числе и генетики.
«Начиная со времени Дарвина, – отмечает он, – все приобретения биологических знаний, на всех уровнях и во всех сферах для получения высшего статуса научности, по существу проходят через «чистилище» эволюционной оценки… Поэтому, в широком смысле слова, в биологии невозможно указать такую сферу, которая не несла бы на себе «печать» эволюционности… Объединяющая и синтезирующая функция эволюционной идеи в биологии настолько всеохватывающа, что сами биологи эволюционную теорию именуют «философией биологии». Поэтому не случайно то, что в современной биологии критерий эволюционности является в значительной мере критерием научности» (Бобровский П.П. Место и роль эволюционных идей в биологии – Киев: Вища школа, 1973 – 180 с., с.7).
Исходя из этого представления о теории эволюции как основе биологического знания, построенной на органическом единстве конкретно-научных дисциплин с научно-философским мировоззрением, Бобровский рассматривает развитие теории эволюции. Он выделяет два этапа в развитии эволюционной теории в биологии – классическую теорию эволюции (КТЭ) и синтетическую теорию эволюции (СТЭ).
СТЭ дала ответы на ряд вопросов, поставленных КТЭ. Великий синтез эволюционной идеи КТЭ и достижений генетики значительно продвинул вперед понимание ряда эволюционных процессов. И все же…
«Всё же, – считает украинский эволюционист, – СТЭ лишь где-то до 40-х – 50-х гг. нашего столетия воплощала собой в какой-то мере прогресс эволюционной теории вообще. В современных условиях эпохальных открытий молекулярной биологии, биофизики и биохимии, с появлением биоценологии в учении о биосфере СТЭ уже выступает лишь одним из кардинальных (но лишь одним) направлений новейшего развития филогенетики» (Там же, с.101).
По мнению П.Бобровского, СТЭ можно считать «синтетической» лишь в узком смысле слова, поскольку достигнутый ею уровень синтеза «раскрывает лишь «первично-элементарное» процесса эволюции видов и лишь со стороны популяционного структурного уровня живого» (Там же, с. 102, 103).
Поэтому данный автор предсказывает формирование нового эволюционного синтеза, который должен завершиться созданием современной синтетической теории эволюции (ССТЭ). Эта теория, по его мнению, включает в себя СТЭ как частный (или предельный) случай (Там же, с.103).
Недовольство ограниченностью синтетической теории эволюции и потребность в формировании более глубокого синтеза наблюдается и у её активных сторонников, причем с каждым прошедшим годом все более возрастает. Весьма характерными с этой точки зрения являются рассуждения крупных американских биологов-эволюционистов Отто и Дороти Солбриг.
«Мутационный процесс, рекомбинации, поток генов и отбор, – пишут они, – представляют собой основные факторы, определяющие эволюцию путем естественного отбора… Мы показали, что природные популяции имеют конечные размеры, что они живут в изменчивых средах, что гены взаимодействуют между собой при определении фенотипа и что они объединены в хромосомы. Кроме того, мы привели достаточно примеров, чтобы убедить читателя в наличии в популяциях очень больших запасов генетической изменчивости, которые трудно или даже невозможно объяснить и с учетом всех известных факторов. Предстоит ещё многое узнать, многое исследовать и, несомненно, придется выдвигать и доказывать новые теории, прежде чем будет создана действительно всеобъемлющая теория эволюции путем естественного отбора» (Солбриг О., Солбриг Д. Популяционная биология и эволюция – М.: Мир, 1982 – 488с., с. 258–259).
Крах геноцентризма подготавливается новейшими открытиями генетики. Очень хорошо описывает сложившееся положение В.Назаров.
«Можно считать, вероятно, общепризнанным, – пишет он, – что любое эволюционное изменение имеет отправной точкой изменение генетическое. Почти ни у кого не вызывает также сомнений, что первоисточником макроэволюционных превращений оказываются события молекулярно-генетического уровня. С некоторых пор исследования, анализирующие эти события в историческом аспекте, оформились в отдельные стремительно развивающиеся области биохимии и генетики, такие, как молекулярная эволюция или эволюция генома. Само собой встал вопрос, как эволюция на молекулярно-генетическом уровне соотносится с обычной биологической эволюцией эукариотного мира, описываемой в терминах морфологии и анатомии. А возник этот вопрос потому, что как раз соответствие между эволюционными процессами на названных уровнях не обнаружилось» (Назаров В.И. Учение о макроэволюции: На путях к новому синтезу – М.: Наука, 1991 – 288с., с. 240–241).
Можно сказать и жёстче: обнаружено полное несоответствие между молекулярно-генетическими изменениями и биологической эволюцией. Пресловутая общепризнанность геноцентризма мешает осознать, что генетические изменения являются не отправной точкой эволюционных преобразований, а их конечным результатом.
Новый эволюционный синтез, который давно назрел в биологической науке, не может быть достигнут, пока различные варианты геноцентризма и мутационизма не перестанут, несмотря на свою тупиковость, выражать общепризнанную точку зрения на эволюцию.
«Всё изложенное, – подытоживает В. Назаров содержание своей книги в её заключении, – указывает на то, что новый синтез назрел. Стихийно он уже складывается на наших глазах» (Там же, с. 259).
Пока ещё он складывается на старых геноцентрических и мутационистских основах.
В конце XX века необходимость фундаментальной ревизии СТЭ осознают многие ученые. Так, выдающийся российский биолог-эволюционист и историк науки Николай Воронцов был одним из представителей могучей когорты российских ученых, которые внесли значительный вклад в развитие СТЭ. В самые страшные годы репрессий, когда генетика в СССР преследовалась и уничтожалась под корень, эти ученые, рискуя жизнью, отстаивали и защищали её достижения в борьбе с лысенковщиной.
Это ему в 1964 г. власти поручили написать письмо в ЦК КПСС в форме доноса (другой формы коммунистические власти не признавали) о вредной для советского государства деятельности Лысенко и поддерживавших его псевдоученых. В этом письме, ставшем формальным предлогом для дискредитации лысенковщины, содержался подробный анализ «достижений» Лысенко и его группы, применяемых ими методов подтасовки экспериментальных данных и общей несостоятельности теоретических положений, а также того урона, который нанесло науке и сельскому хозяйству СССР господство лысенковщины.
В книге Н.Н.Воронцова «Развитие эволюционных идей в биологии» (М.: Издат. отдел УНЦ, ДО МГУ, 1999 – 640с.) содержится раздел «На пути к новому синтезу», в котором автор пытается наметить пути дальнейшего развития одиннадцати ранее сформулированных им постулатов, которые, как он полагает, составляют основу СТЭ.
Он считает, что постулат о популяции как наименьшей эволюирующей единице остается в силе. Он соглашается с положением СТЭ о том, что в современной эволюционной биологии не остается места для представления об эволюции особи, которое характеризуется им как ламаркистское. Но при этом Воронцов как бы забы