Некоторые антропологи усматривают в эгалитаризме чуть ли не главный ключ к пониманию эволюции человека (Boehm, 2001). Здравое зерно в этом, несомненно, есть. Но нужно помнить, что у других приматов тоже встречаются варианты общественного устройства с достаточно высоким уровнем эгалитарности и слабо выраженной иерархией. Гоминиды могли быть к этому склонны более других в связи со специфическими особенностями своего поведения. Это и предполагаемое сожительство в одной группе нескольких моногамных пар (что само по себе предполагает значительный уровень равноправия особей),[44] и пониженная внутригрупповая агрессия (см. главу «Двуногие обезьяны» в кн. 1), и необычайно далеко зашедшее развитие кооперативного и альтруистического поведения (см. главу «Эволюция альтруизма»). К этому списку следует добавить и развитие эффективных средств коммуникации, что в сочетании с развитым «макиавеллиевским интеллектом» помогало формировать коалиции для противодействия попыткам отдельных зарвавшихся индивидов прибрать к рукам слишком много власти. Способность организовать коллективный отпор потенциальным тиранам – важнейшее условие устойчивого существования эгалитарного социума.
Чтобы отличить искреннюю улыбку от поддельной, нужно стать изгоем
Для многих людей ничего нет страшнее, чем оказаться вне коллектива, почувствовать себя изгоем. Этот страх уходит корнями в далекое прошлое: нетрудно представить, насколько ужасными были для первобытного человека последствия изгнания из общины. Поэтому логично предположить, что в ходе эволюции у человека должны были развиться специальные адаптации, позволяющие минимизировать этот риск.[45]
В последние годы психологи активно изучают адаптивные реакции людей на изгнание из коллектива или на угрозу изгнания. В частности, было установлено, что люди, подвергшиеся остракизму, лучше запоминают социально значимую информацию («кто на кого как посмотрел»), чем те, у кого нет оснований опасаться за свою социальную вовлеченность. Можно предположить, что угроза оказаться в одиночестве должна вести к мобилизации всех ресурсов социального интеллекта. В этой ситуации для человека становится особенно важным умение безошибочно интерпретировать любое слово, жест или взгляд соплеменников, а в особенности те их действия или сигналы, из которых можно извлечь социально значимую информацию. Очень важно не упустить какой-нибудь знак доброго расположения к себе, за который можно ухватиться, чтобы восстановить испорченные отношения. При этом нельзя ошибаться – например, путать угрожающий оскал с дружелюбной улыбкой.
Чтобы проверить гипотезу о том, что чувство отверженности повышает остроту восприятия социально значимых мимических сигналов, психологи из Университета Майами провели простой, но интересный эксперимент (Bernstein et al., 2008). В опыте использовали 20 четырехсекундных видеороликов, на которых разные люди улыбались. Десять улыбок из двадцати были фальшивыми, десять – настоящими, или дюшенновскими. Так их называют в честь французского врача Гийома Дюшенна, который открыл, что искренние и фальшивые улыбки формируются за счет сокращения разных мимических мышц. Упрощенный вариант этой классификации улыбок всем известен: притворно мы улыбаемся одним ртом, а искренне – еще и глазами. Искренние улыбки возникают бессознательно, сами собой, и являются «честными» сигналами, информирующими того, кто на нас смотрит, о нашей радости и благожелательном к нему отношении. Фальшивые, «недюшенновские» улыбки – сознательный мимический акт, служащий обычно для того, чтобы скрыть негативные эмоции или внушить собеседнику, что нам якобы очень приятно его видеть.
Читатели могут посмотреть видеоролики в интернете по адресу http://www.bbc.co.uk/science/humanbody/mind/surveys/smiles/ и попробовать самостоятельно отличить искренность от фальши. Я угадал шестнадцать улыбок из двадцати.[46]
В эксперименте приняли участие 32 студента. Их случайным образом разделили на три группы: «изгои», «вовлеченные» и «контроль». Студентов из первой группы попросили написать краткое сочинение о каком-нибудь эпизоде из своей жизни, когда они чувствовали себя изгоями. Вторая группа должна была описать эпизод, связанный с чувством вовлеченности и сопричастности, третья группа описывала свое сегодняшнее утро. Это стандартная процедура, при помощи которой психологи-экспериментаторы манипулируют субъективным ощущением собственного социального статуса у подопытных. Эффективность манипуляции была подтверждена результатами краткого опроса испытуемых после сочинения. Затем наконец студентам показали видеоролики с улыбками, попросив отличить фальшивые от настоящих.
Результаты полностью совпали с ожиданиями исследователей. Студенты из первой группы («изгои») продемонстрировали достоверно более высокое мастерство в различении искренних и поддельных улыбок, чем студенты из второй и третьей групп, которые показали одинаково низкие результаты.
Таким образом, человеку достаточно всего лишь задуматься о собственной отверженности и вспомнить соответствующий эпизод из жизни, чтобы в нем пробудились и обострились спящие способности социального интеллекта – способности, помогающие читать социально значимую информацию на лицах людей.
Немного о различиях мужского и женского мышления
То, что мужчины и женщины думают и ведут себя по-разному, не является секретом ни для широкой публики, ни для ученых. В последнее время психологи все больше внимания уделяют поиску эволюционных корней этих различий. На эту тему написаны и хорошие популярные книги (Бутовская, 2004), и учебники (Жуков, 2007). Поэтому мы ограничимся лишь несколькими общими замечаниями и парой занятных историй.
Переход гоминид от мирной обезьяньей полувегетарианской жизни к такому опасному и конфликтному занятию, как добыча мяса, неизбежно должен был привести к разделению труда и резкому разграничению социальных ролей между полами. Поэтому и факторы отбора, действовавшие на мужчин и женщин в первобытных коллективах, должны были сильно различаться. Например, репродуктивный успех мужчин сильнее зависел от исхода межгрупповых конфликтов. В случае поражения мужчины могли быть убиты, покалечены или лишены доступа к женщинам. Для женщины последствия такого поражения могли быть менее существенными (не с точки зрения эмоций, а с точки зрения ожидаемого числа детей – ведь для естественного отбора только это и важно). В случае победы мужчины могли захватить пленниц и оставить дополнительное потомство, тогда как женщины от такой победы выигрывали меньше (мы еще вернемся к этой теме в главе «Эволюция альтруизма»).
Совсем иначе обстояло дело в случае сильной внутригрупповой конкуренции. Женщинам для успешного выращивания потомства были остро необходимы помощь соплеменников и благоприятная обстановка в коллективе (особенно если учесть, что из-за увеличения размеров мозга дети стали рождаться более беспомощными, и период детства удлинился). Поэтому женщины, возможно, даже в большей степени, чем мужчины, были заинтересованы в поддержании добрых отношений внутри группы и в предотвращении конфликтов между сородичами. Хотя и мужчинам, конечно, нужно было поддерживать дух братской солидарности для коллективных охот и противостояния внешним врагам.
Таким образом, естественный отбор должен был благоприятствовать развитию у женщин умения и желания улаживать внутригрупповые конфликты. Это подтверждается фактами. Например, антрополог и эволюционный психолог М. Л. Бутовская в статье «Эволюция механизмов примирения у приматов и человека» (2004) пишет, что «девочки… достоверно чаще мальчиков стараются разрядить напряженную обстановку после конфликта в группе и урегулировать конфликт; стараются быть объективными и поддерживать обиженного независимо от дружеских предпочтений. Напротив, мальчики в ситуации конфликта в группе как бы стараются извлечь пользу из происходящего и повысить (укрепить) собственный социальный статус. Они достоверно чаще девочек вмешиваются на стороне агрессора и поддерживают его, не соблюдают объективность и предпочитают поддерживать своих друзей (пример кооперативных альянсов)».
Продолжая эту линию исследований, психологи из Кентского университета (Кентербери, Великобритания) предположили, что указанные различия между мужским и женским менталитетом должны проявляться и в таком важном социальном феномене, как лидерство (Van Vugt, Spisak, 2008). У людей, по-видимому, есть врожденная склонность вступать друг с другом в отношения по принципу «лидер – подчиненный». Лидерство играет огромную роль в социальной жизни как у людей, так и у других приматов. Однако задачи, стоящие перед лидером, могут быть совершенно разными в зависимости от того, какие проблемы – внутренние или внешние – являются для группы более насущными. В первом случае востребованными оказываются те способности, которые должны были сильнее развиться у женщин (предотвращение и урегулирование внутренних конфликтов), во втором – те, которыми естественный отбор должен был наделить мужчин (умение координировать действия группы для борьбы с внешним врагом). Исходя из этого авторы предположили, что женщины должны быть более эффективными лидерами в случае острой внутригрупповой конкуренции, а мужчины – в случае конкуренции между группами.
Если все это так, люди должны были в ходе эволюции научиться интуитивно предпочитать лидеров-женщин при обострении внутригрупповых конфликтов и лидеров-мужчин при внешней угрозе. Наблюдаются ли подобные предпочтения в действительности? Чтобы проверить это, авторы поставили ряд экспериментов.
Для начала они протестировали 90 добровольцев, разделенных на две группы по 45 человек. Испытуемых попросили вообразить себя гражданами вымышленной страны Таминии, в которой сейчас проходят президентские выборы. Первой группе сказали, что Таминия ведет войну с другим государством (межгрупповой конфликт), второй группе поведали о внутренних беспорядках в стране (внутригрупповой конфликт). После этого добровольцев попросили подробно описать, каким они хотят видеть своего президента. Среди прочих качеств идеального кандидата нужно было указать его пол.