Однако у нашего исследования утиных пенисов нашлись и решительные защитники в СМИ, в том числе Крис Хайес на канале MSNBC, популяризатор науки Карл Зиммер, издания Mother Jones, Daily Beast, Time и PolitiFact. А уж после того, как Патрисия Бреннан написала потрясающий текст[173] в защиту фундаментальных научных исследований и их государственной финансовой поддержки, опубликованный на сайте Slate.com, буря как будто улеглась.
Тем не менее восемь месяцев спустя сенатор Том Коберн от Оклахомы опубликовал свою «Книгу растрат» за 2013 год и включил в нее наш грант на 385 тысяч долларов, упомянув его под номером 78 среди 100 наиболее возмутительных примеров бессмысленной траты государственных средств, и захватывающая история под названием «Дакпенисгейт» снова оказалась в центре внимания, вплоть до заголовка в New York Post[174]: «Расточительные траты госсредств включают 385 тысяч на изучение утиного пениса».
Иными словами, из 30 миллиардов долларов неэкономных трат, включенных в «Книгу растрат», названная газета решила сосредоточиться на финансировании нашего проекта, которое составляло 0,001 процента от этой суммы. Судя по всему, сочетание денег, секса и власти – то есть ваших налогов, утиного секса и престижа Йельского университета, входящего в Лигу плюща, – сделало эту историю неотразимой в глазах публики. В итоге новостные каналы правого толка принялись изыскивать новые способы поднять волну общественного возмущения, которая в эпоху Рейгана уже показательно обрушивалась на «королеву пособий», раскатывающую на «кадиллаке», и Министерство обороны, закупившее сиденья для унитазов по 700 долларов за штуку.
Вновь и вновь припоминая эти старые истории государственного расточительства, новостные каналы неизменно упоминали и наше исследование, обязательно намекая на его щекочущую нервы сексуальную составляющую. Так что когда Шон Ханнити в своем ток-шоу на канале Fox News обратился к Такеру Карлсону с саркастическим вопросом: «Такер, скажите, нам ведь в самом деле очень важно знать об утиных гениталиях?» – он тем самым невольно выдал всеобщий интерес к этой теме. Как и все прочие нападавшие, он не понимал того факта, что нам в самом деле есть чему научиться, исследуя половую жизнь уток. Здесь речь идет о действительно очень важных вещах. Это и значительные эволюционные открытия, и, возможно, даже находки, имеющие непосредственную практическую значимость. Если в фармацевтической промышленности[175] придают такое огромное значение «Виагре», то что же специалисты-фармакологи скажут, когда биологи раскроют наконец секреты стволовых клеток, позволяющих утиному пенису вновь отрастать каждую весну, год от года становясь все больше (а вот об этом я, видимо, все же забыл упомянуть)!
Более того, в ходе наших исследований мы обнаружили, что слова Тодда Акина, кандидата в Сенат от республиканской партии от штата Миссури, по поводу сексуального насилия у людей – «у женского тела есть возможности все это прекратить» – совершенно справедливы для уток. Однако причина, почему это утверждение справедливо, раскрывает нам нечто гораздо более важное и новое об эволюции сексуальной автономии в природе.
В центре внимания этой главы, как и исследовательского гранта, получившего свои пятнадцать минут позора в 2013 году, – группа птиц, в которой выбор полового партнера самкой находится под угрозой со стороны сексуальной агрессии самца. Что же происходит, если выбор полового партнера ограничивается или даже полностью сводится на нет грубым физическим насилием? – вот вопрос, который мы себе задавали. Как стало ясно из полученных нами результатов, самки не уступают угрозе насилия и даже смерти. Оказывается, разделяемые самками стандарты красоты – даже «бессмысленной», совершенно арбитрарной красоты – дают им эволюционный рычаг, позволяющий противостоять сексуальному насилию и подтверждать свое право на свободу оплодотворения. Самки уток преподносят нам великий урок, заключенный в неожиданно большой власти сексуальной автономии самок. Говоря словами песни группы «Юритмикс», исполняемой Аретой Франклин, они учат нас: «Сестры делают это для себя!» И действуя подобным образом, самки становятся агентами выбора и гарантами собственной свободы выбирать. Эволюционные преимущества оплодотворения самок теми самцами, которым они выказывают личное предпочтение – а именно это способно обеспечить возможность передачи потомкам-самцам тех признаков, которые их матери и другие самки находят привлекательными, – настолько велики, что стали причиной изменения внутренней анатомии самок. Расширение сексуальной автономии позволяет самкам водоплавающих птиц продолжать выбирать красивых самцов на основе их брачных демонстраций – то есть всего, что входит в это понятие: звуков, цветов, поведения, оперения и прочих признаков. Даже под гнетом непрестанного полового насилия самки уток нашли способ сохранять красоту как неотъемлемую часть своего мира.
И вовсе неслучайно, что эти открытия были сделаны вследствие эстетического подхода к половому отбору. Только если мы признаем выбор полового партнера актом индивидуального предпочтения, мы сможем осознать, что половое насилие разрушает эту деятельность. Перефразируя слова Сьюзен Браунмиллер, не только для человека сексуальное насилие противно воле, но и для самок уток тоже[176].
Выявление эстетического механизма в эволюции сексуальной автономии самок водоплавающих птиц является в высшей степени феминистическим научным открытием. Разумеется, не в том смысле, что это открытие дает научное обоснование какой-либо современной политической теории или идеологии – скорее его феминистическая направленность наглядно демонстрирует: сексуальная независимость в природе играет очень важную роль. Иными словами, сексуальная автономия – это не просто политическая идея, правовая концепция или философская теория; точнее сказать, что это естественное следствие эволюционных взаимодействий полового размножения, половых предпочтений, а также сексуального принуждения и насилия у социальных видов. Эволюционным же движителем сексуальной автономии является выбор полового партнера на основании эстетических критериев. Только признав, что все это – реальные природные силы, мы сможем продвинуться к полному пониманию того, как природа существует. И конечно, в этом не должно быть для нас ничего удивительного. Как заметил Стивен Кольбер в своей сатирической программе «Отчет Кольбера», «реальность – это хорошо известный либеральный предрассудок».
Все эти рассуждения об эволюции половых органов уток ведут к еще одному, куда более широкому вопросу: почему большинство птиц полностью утратили совокупительный орган? Как это могло произойти? И каковы эволюционные и эстетические следствия этой утраты? И вновь концепция эстетической эволюции и сексуальной автономии позволяет взглянуть на эту проблему с новой, интересной точки зрения.
Исходно птицы унаследовали совокупительный орган[177] от своих динозавровых предков, однако где-то в промежутке от 70 до 66 шести миллионов лет назад он был утрачен у наиболее позднего общего предка группы Neoaves, к которой принадлежат более 95 процентов всей мировой фауны современных птиц. Нам ничего не известно об экологии и морфологии ближайших предков птиц, у которых произошла утрата пениса, поэтому непосредственное изучение этого эволюционного события крайне затруднено. Но это вовсе не означает, что мы не можем добиться какого-либо прогресса, размышляя о нем.
Вполне вероятно, что пенис исчез по той простой причине, что он больше не был нужен – подобно тому, как редуцируются глаза у пещерных рыб. Но копуляция очень важна для репродуктивного успеха, поэтому мы должны прежде всего задаться вопросом: какой вид отбора может быть направлен против наличия совокупительного органа?
Может статься, что у Neoaves этот орган был утрачен в силу того, что самки устойчиво отдавали предпочтение самцам без пениса. Почему же? Если одно из первейших назначений пениса – препятствовать выбору самкой полового партнера путем принудительных копуляций, как это наблюдается у многих водоплавающих птиц, то предпочтения самок, направленные против подобного вмешательства, могли эволюционировать для снижения подобных угроз сексуальной автономии самок. В следующих двух главах мы подробнее сосредоточимся на том, как самки с помощью выбора полового партнера могут изменять и физический облик, и поведение самцов таким образом, чтобы усиливать собственную сексуальную автономию. Но каким бы ни был эволюционный механизм, утрата совокупительного органа влечет за собой совершенно определенные последствия для сексуальной автономии у птиц.
Освобождение от пениса означает, что для попадания спермы самца в клоаку самки требуется активное содействие самой самки. Дело в том, что хотя даже лишенные пениса самцы птиц могут делать принудительные садки и насильственно извергать сперму на наружную часть клоаки самки, тем не менее они не способны обеспечить ее проникновение внутрь половых путей самки или заставить ее принять сперму, расширив клоаку. У более 95 процентов видов птиц, лишенных пениса, самки способны удалять нежелательную сперму из своего полового тракта. Например, домашние куры могут избавляться от спермы[178] после принудительных копуляций. Попытки сексуальных домогательств и принуждения существуют и у птиц без пениса, при этом самки нередко тяжело травмируются, сопротивляясь попыткам насилия, однако утрата пениса все же привела к практически полному прекращению насильственного оплодотворения. Таким образом, за счет утраты пениса самки Neoaves в целом одержали победу