С этой, конечно, пришлось помучиться – раньше фигуры у меня были совсем простые. Однако, потратив на это больше рэйна, я все-таки разложил ее на составляющие, понял, из чего она сделана, а затем воспроизвел в уме с максимально возможной точностью и даже покрутил вокруг оси, добиваясь идеального соответствия.
Саму фигуру я, помимо сна, больше нигде раньше не видел. Даже учебники для старших классов подобными конструкциями не пестрили. Хотя сама по себе она была не такой уж сложной – в процессе создания я понял, что фигура состояла из двенадцати самых обычных додекаэдров, расположенных в определенном порядке. У каждого, соответственно, имелось двенадцать граней, тридцать ребер и двадцать вершин. Всего для построения этой хреновины мне понадобилось бы двести сорок крошечных молний, которые каким-то чудом следовало еще и удержать на одном месте. Но в целом фигура оказалась стабильной. И как только я закончил ее собирать, стала выглядеть законченной.
Правда, сама по себе она меня мало интересовала – я хотел понять, будет ли она настоящей. Поэтому одну за другой заменил виртуальные вершины шаровыми молниями. Порядком взмок, потому что эти безобразницы даже в моем сознании старались перепутаться и все переломать.
Не знаю как, но в конечном итоге я все-таки заставил их сидеть на месте. И вот тогда в центре фигуры стало происходить нечто непонятное.
Я сначала даже не понял, что именно сделал, потому что пространство внутри супердодекаэдра неожиданно поплыло. Это было похоже на то, как если бы туда поместили стекло, а потом нагрели градусов этак до тысячи, из-за чего оно раскраснелось, размягчилось и прямо на глазах потекло, причудливым образом искажая то, что за ним находилось.
Неожиданное явление.
Прямо скажем, многообещающее, так что я снова покрутил фигуру, пытаясь получше все рассмотреть. Однако когда я уже начал подумывать, чтобы поднять температуру, Эмма тихонько шепнула, что у нас гости. А следом из коридора прозвучало властное:
– Курсант Гурто! Остановитесь! Иначе я буду вынужден применить силу!
Мне, разумеется, страшно не хотелось отвлекаться. После целого рэйна безуспешных попыток создать что-то путное, я совсем не хотел терять концентрацию и вот так легко все это утратить.
Однако директор есть директор. Его голос я, конечно, узнал. Поэтому вздохнул, распрямил переплетенные ноги и, открыв глаза, укоризненно взглянул на лэна Даорна.
Я честно собирался его спросить, зачем он выдернул меня из медитации. Однако практически сразу увидел, что в камере творится неладное, и ошарашенно замер, во все глаза уставившись на то, что там происходило.
Да ну на фиг, быть того не может!
Если бы мне кто раньше сказал, что такое бывает, я бы точно пальцем у виска покрутил. Однако зрение меня не обманывало – прямо передо мной, заняв большую часть камеры, совершенно спокойно висела та самая фиговина, которую я с таким усердием сейчас представлял. Более того, фиговина медленно вращалась вокруг своей оси, одну за другой демонстрируя мне идеально выверенные грани! Составляющие ее вершины молнии спокойно себе сидели в придуманных мною гнездах, по их поверхности то и дело пробегали крохотные электрические разряды. Часть из них безобидно рассеивалась в воздухе, однако основная масса, словно паутина, оплела грани каждого из додекаэдров, поэтому теперь эти грани сверкали и переливались, словно хрустальные. Затем заряд с них постепенно стекал внутрь, образуя в центре фигуры гигантский электрический шар. А внутри его, в глубине, тлела и постепенно разрасталась отчетливая алая искорка, вокруг которой, как и в моем упражнении, менялось и деформировалось пространство, будто обычное стекло, которое только что вынули из раскаленной печи.
– Вот дерьмо… – севшим голосом выдал я при виде этой картины.
– Наденьте браслет, курсант, – все таким же напряженным голосом велел стоящий в коридоре лэн Даорн. – Сейчас же!
Я, стараясь не спугнуть созданное мною чудо (рванет же – меня ведь первого разнесет на куски!), медленно-медленно наклонился, выудил из-под подушки идентификационный браслет и подтянул его к себе.
– Мелюзга-а, – ласково позвал я беспокойно заерзавшие молнии. – Пора домо-ой…
Фигура передо мной явственно заколыхалась, некогда ровные грани разом потеряли стабильность. Вся многоуровневая конструкция зашаталась, задрожала, когда мои засранцы дружно ее покинули. После чего я молниеносно защелкнул на себе браслет. Молнии, негодующе вспыхнув, тут же исчезли. Тогда как фигура, явственно застонав, грузно осела на пол и, коротко вспыхнув, исчезла, оставив после себя сильный запах озона и огромное черное пятно на полу.
При виде него я нервно сглотнул.
Черт побери! Вот это я сегодня намагичил!
– Откройте дверь, – тем временем скомандовал директор, и один из подбежавших охранников торопливо зазвенел ключами. – Курсант Гурто… Курсант Гурто! Посмотрите на меня!
Я вздрогнул от его окрика и поднял взгляд, с удивлением обнаружив, что, помимо лэна Даорна, в камеру бочком протиснулся жутковато побледневший лэн Нортэн. На меня он смотрел как на выходца с того света, его руки отчетливо подрагивали, а на пятно у себя под ногами он и вовсе уставился как на сатанинскую пентаграмму. Ну разве что не перекрестился, да и то лишь потому, что на Найаре это было не принято.
– Откуда вам известна фигура усиления? – требовательно спросил у меня директор.
Опомнившись, я все-таки поднялся с койки и помотал головой.
– Первый раз про такую слышу, лэн. А что это?
– Это, курсант, то, что вы сейчас сотворили. Где вы ее увидели? Кто вам ее показал?!
Я уставился на директора в искреннем недоумении.
– Вы нашли эту фигуру в какой-нибудь книге? – продолжал допытываться директор. – Может, лаир Орин показывал вам чью-то старую монографию по ритуалистике?!
– Да нет же, лэн директор! Я вообще-то во сне ее увидел, – тихо признался я, и у того вдруг изменилось лицо.
– Во сне? – так же тихо переспросил он.
– Да, лэн. Однажды я увидел там эту штуку и захотел вот… ну, поближе посмотреть, что это такое. Проделал комплекс упражнений на концентрацию. Сделал все, как обычно, когда учился дар открывать. А оно вон как жахнуло. Я ж не знал, что так получится.
Лэн Даорн сурово поджал губы, отчего его и без того строгое лицо превратилось совсем уж в нехорошую маску.
– Когда это произошло? Когда вам приснился этот сон?
– Э… я точно не помню. На одной из последних загрузок, кажется.
– Это было до или после того, как вы истощились и были вынуждены использовать медицинский модуль?
Я добросовестно наморщил лоб.
– Скорее всего, после, лэн. Да, верно. Помнится, перед этим я совсем слабый был, почти ничего не соображал, заснул вот на истории, за что вы меня потом отчитали… Но после лазарета меня резко отпустило, и уже во время следующей загрузки мне тот сон как раз и приснился.
Директор резко повернулся к стоящему рядом доктору:
– Резкое усиление после предшествующего истощения… В его даре были хотя бы какие-то намеки на просыпающуюся ветвь предвидения?
– Никак нет, лэн, – слегка придя в себя, хрипло ответил доктор. – Как раз перед последней загрузкой я его протестировал. Все было в полном порядке.
– Значит, протестируйте еще раз! Фиксировать изменения в даре – это ведь ваша обязанность! – с нажимом произнес лэн Даорн, и лэну Нортэну ничего не оставалось, как кивнуть и пообещать, что он немедленно этим займется. – Курсант Гурто, ваше заключение в камере временного пребывания досрочно окончено. Но до особого распоряжения вам надлежит находиться в лазарете, под наблюдением школьного целителя. Идентификационный браслет ни в коем случае не снимать. Магией не пользоваться. Если не хотите схлопотать принудительную блокировку дара, даже думать не смейте, чтобы хоть как-то нарушить мой приказ!
Я тяжело вздохнул.
– Так точно, лэн!
– Проводите курсанта Гурто в лазарет. – Директор свирепо зыркнул в сторону охранников. – И проследите, чтобы он раньше времени его не покинул.
– Так точно, лэн!
– Не извольте беспокоиться!
Лэн Даорн, окинув меня еще одним выразительным взором, развернулся на каблуках и наконец покинул мою камеру, тогда как доктор устало потер висок, под конвоем отвел меня в лазарет и лишь после того, как мы остались одни, все-таки не выдержал:
– Ну и натворил ты сегодня дел… ты хоть сам-то в порядке?
Я неохотно кивнул:
– Да, лэн. Вроде нормально все.
– Слабости, сонливости нет? – с нескрываемым беспокойством уточнил доктор.
– Нет. Я же говорю, что в норме. Как будто ничего и не было.
Он с сомнением покачал головой и дотошно меня протестировал, как обычно, усадив в свое здоровенное кресло. Исследовал «амебой», просветил какими-то приборами. Затем дал выпить какую-то хрень, сказав, что это что-то вроде магического катализатора. После чего тщательно просветил еще раз и, взъерошив волосы пятерней, растерянно отстранился.
– Ничего не понимаю! Ну нет у тебя дара предвидения… просто нет! Хоть тресни! Хотя способность управления молниями развивается слишком стремительно.
– Это опасно? – навострил уши я.
– Нет, – с досадой отозвался доктор. – У тебя с даром странные отношения, ты обращаешься с ним как с живым существом, но это, как ни удивительно, дает свои плоды, поэтому в принципе я не против, чтобы ты использовал этот метод и дальше. Я за свою практику столько магов повидал и столько способов увидел, как они пытаются договориться с собственным даром… Одним словом, ты в своем стремлении наладить с даром живое общение отнюдь не уникален.
Я поморщился.
Ну вот мог бы и помягче выразиться. Что ему, жалко, что ли?
– Да я сам не знал, что так получится. Просто чем больше я пытаюсь свои молнии ограничить, тем хуже они слушаются. А когда вот так, по-простому, с ними, как оказалось, можно иметь дело. Лэн Нортэн, и все же объясните – что со мной сегодня было? Почему лэн директор осерчал? Я сделал что-то нехорошее? Это что-то из разряда запрещенной магии?