Разве эволюционная биология когда-нибудь заявляла, что мы генетически запрограммированы вести себя подобно нашим предположительно звероподобным предкам? У широкой публики такое ошибочное впечатление сложилось из-за неимоверно популярной книги эволюциониста Ричарда Докинза «Эгоистичный ген» (The Selfish Gene) или, скорее, из-за ее заглавия. Публике показалось, что книга утверждает, будто эволюция заставляет нас вести себя эгоистично и заботиться только о себе. Кто захочет жить в таком мире? Однако в книге Докинза ничего подобного не говорится. Автор отчетливо показывает, что эгоистичный ген – метафора, показывающая, как работает естественный отбор. Гены ведут себя так, словно они эгоисты: те, кто обеспечивает лучшие адаптации, как будто состязаются с другими генами за будущее существование. И да, эгоистичные гены способны породить эгоистичное поведение. Однако существует также огромный пласт научной литературы, посвященный тому, как эволюция отдает предпочтение генам, ведущих к сотрудничеству, альтруизму и даже нравственному поведению. В конечном итоге наши предки, возможно, были не так уж звероподобны, и в любом случае джунгли с их разнообразием животных, многие из которых живут в довольно сложных и объединенных сообществах, вовсе не так попирают законы, как это подразумевает поговорка о «законе джунглей».
Итак, если наша эволюция как общественных обезьян оставила свой отпечаток на нашем мозге, что именно в человеческом поведении может быть «запрограммированным»? Сам Докинз сказал, что книгу «Эгоистичный ген» с равным успехом можно было озаглавить «Ген сотрудничества». На что мы настроены генетически – на эгоизм, на сотрудничество или на то и другое?
В последние годы появилась новая научная дисциплина, которая пытается ответить на этот вопрос, интерпретируя поведение человека в свете эволюции. Эволюционная психология восходит к книге Э. Уилсона «Социобиология» (Sociobiology) – масштабному труду, рассматривающему поведение животных с точки зрения эволюции. В последней главе этой книги было выдвинуто предположение, что и человеческое поведение тоже, возможно, объясняется эволюцией. В основном эволюционная психология стремится представить поведение современного человека как результат адаптивной эволюции наших предков под действием естественного отбора. Если отсчитывать начало «цивилизации» от отметки 4000 лет до н. э., когда уже существовали сложные общества, как сельскохозяйственные, так и городские, то получается, что до наших дней прошло всего 6000 лет. Это лишь одна тысячная часть общего срока, в течение которого человеческая родословная была изолирована от родословной шимпанзе. Подобно тонкому слою глазури на торте, примерно 250 поколений цивилизованного общества венчают 300 000 поколений, в течение которых мы, возможно, были охотниками и собирателями, жившими в маленьких социальных группах. Так что у естественного отбора было много веков на то, чтобы адаптировать нас к подобному образу жизни. Физическую и социальную среду, к которой мы адаптировались в течение этого долгого периода, эволюционные психологи называют средой эволюционной адаптации, или СЭА[58]{55}. Несомненно, как утверждают эволюционные психологи, мы сохранили много поведенческих черт, которые эволюционировали в СЭА, даже если они перестали быть адаптивными или даже стали мальадаптивными. В конце концов, с тех пор как появилась современная цивилизация, для эволюционных изменений было относительно мало времени.
В самом деле, похоже, что всем человеческим обществам присущ одинаковый и хорошо известный набор «человеческих универсалий». В своей книге, которая так и называется «Человеческие универсалии» (Human Universals), Дональд Браун составил перечень из десятков подобных черт, включая использование символического языка (в котором слова служат абстрактными символами для действий, объектов и мыслей), разделение труда между полами, мужское доминирование, религиозные верования или веру в сверхъестественное, скорбь по умершим, оказание предпочтения родственникам перед другими людьми, декоративно-прикладное искусство и моду, танцы и музыку, сплетни, украшение тела и любовь к сладкому. Поскольку большая часть этих черт отличает человека от животных, их можно считать аспектами человеческой природы.
Однако не следует всегда допускать, что распространенное типичное поведение отражает генетически обусловленные адаптации. Одна из проблем состоит в том, что слишком уж просто подыскать эволюционную причину тому, что многие проявления современного человеческого поведения должны были быть адаптивны в СЭА. Например, искусство и литература, возможно, были эквивалентом павлиньего хвоста, а художники и артисты оставляли больше потомства, потому что их творения привлекали женщин. Насилие? Это способ, позволяющий мужчинам, которые не сумели найти партнерш, оставить потомство; такие мужчины оказались отобраны в СЭА за свою склонность насильно спариваться с женщинами. Депрессия? Не проблема, и ей найдется объяснение: возможно, это был способ адаптивно уйти от стрессовых ситуаций, собирая все свои ментальные ресурсы, чтобы справиться с жизнью. Или, быть может, она представляла собой ритуализованную форму социального поражения, позволяя уклониться от соревнования, набраться сил и, отдохнув, вернуться к борьбе. Гомосексуальность? Хотя это поведение кажется прямой противоположностью тому, что должен бы поощрять естественный отбор (гены, отвечающие за гомосексуальное поведение, которые не передаются потомкам, быстро исчезли бы из популяций), но можно извернуться и допустить, что в СЭА гомосексуальные мужчины оставались дома и помогали своим матерям производить других отпрысков. В подобных обстоятельствах гены гомосексуальности могли быть переданы гомосексуалами их братьям и сестрам, особям, разделявшим с ними эти гены. Кстати, я тут ничего не сочинил, все эти объяснения невыдуманные, и все они на самом деле появлялись в опубликованной научной литературе.
У психологов, биологов и философов наблюдается растущая (и тревожная) тенденция дарвинизировать каждый аспект человеческого поведения, превращая его исследование в какую-то научную салонную игру. Но изобретательные реконструкции того, как могло развиться то или иное явление, – это не наука; это фантазии на тему. Стивен Гулд ехидно назвал такого рода рассуждения «сказками просто так», отсылая к знаменитой книге Редьярда Киплинга. В ней, как вы помните, приводятся восхитительные, но вымышленные объяснения различным особенностям животных: «Откуда у кита такая глотка», «Как леопард стал пятнистым» и т. д.
Но невозможно и напрочь отмести идею о том, что у различных поведенческих паттернов есть эволюционная основа. Конечно же, у некоторых она есть. Сюда входят поведенческие проявления, которые почти наверняка представляют собой адаптации, потому что они встречаются у многих животных и их важность для продолжения рода и выживания совершенно очевидна. На ум сразу же приходят еда, сон (хотя мы пока так и не знаем, зачем нам спать, но период отдыха мозга встречается у многих животных), сексуальное влечение, забота о потомстве и предпочтение сородичей неродным.
Вторая категория поведенческих проявлений – это те, которые тоже наверняка эволюционировали путем отбора, но их адаптивное значение пока что не так отчетливо, как, скажем, у заботы о потомстве. Самый очевидный пример в этой категории – половое поведение. Как и у многих животных, у людей самцы чаще всего беспорядочны в половых связях, а самки разборчивы (несмотря на навязываемую обществом моногамию, которая преобладает во многих культурах). Самцы крупнее и сильнее самок; уровень тестостерона – гормона, отвечающего за агрессию, – у них выше. В обществах, где проводились измерения репродуктивного успеха, его вариативность у мужчин всегда больше, чем у женщин. Статистические исследования газетных объявлений о знакомстве (учитывая, что это не самая строгая форма научного изыскания) показали следующее: в то время, как мужчины ищут женщин помоложе, с телом, приспособленным для производства потомства, женщины предпочитают мужчин постарше, обладающих богатством, общественным положением и желанием вкладываться в отношения. Все эти черты логически объяснимы в свете того, что нам известно о половом отборе у животных. Хотя это и уподобляет нас морским слонам, параллели отчетливо указывают на то, что особенности нашего тела и поведения были сформированы половым отбором.
Однако проводить параллели с другими животными нужно крайне осторожно. Возможно, мужчины крупнее не потому, что конкурируют за женщин, а в результате эволюционного разделения труда: в СЭА мужчины, вероятно, охотились, в то время как женщины вынашивали детей, заботились о потомстве и занимались собирательством. (Обратите внимание, что это эволюционное объяснение, просто оно опирается на естественный отбор, а не на половой.) Чтобы объяснить каждую грань человеческой сексуальности эволюцией, придется очень сильно поскрипеть мозгами. Например, в современных западных обществах женщины украшают себя гораздо тщательнее, чем мужчины: тут и косметика, и разнообразие модной одежды, и многое другое. Такое положение сильно отличается от ситуации с половым отбором у большинства животных, например от райских птиц, у которых ярче именно самцы: у них в процессе эволюции выработался более яркий окрас, украшения и более сложные брачные танцы. Кроме того, всегда есть опасный соблазн рассматривать поведение людей только в нашем непосредственном окружении, в нашем обществе и забыть, что поведение зачастую варьирует в зависимости от времени и места. Быть гомосексуалом в современном Сан-Франциско, возможно, совсем не то же самое, что быть им же в Афинах 25 веков назад. Мало существует видов поведения, которые были бы неизменны и абсолютны, как язык и сон. Тем не менее мы можем быть вполне уверены, что некоторые стороны сексуального поведения, универсальная любовь к жирному и сладкому и склонность откладывать жировые запасы – это черты, которые у наших предков были адаптивным поведением, но в наши дни необязательно являются таковым. А лингвисты, такие как Ноам Хомский и Стивен Пинкер, убедительно доказали, что использование символического языка, по всей вероятности, генетически обусловленная адаптация, и аспекты синтаксиса и грамматики каким-то образом закодированы у нас в мозге.