Дела духовные
Изобилие поставило под вопрос прежние иерархии классов и предпочтений и создало новые. До этого момента мы говорили лишь о делах мирских, но пора поговорить и о более высоких материях. Неужели вещи убили Бога?
Идея о том, что рост потребления вредит религиозной жизни, выражалась по-разному. Некоторые комментаторы утверждают, что, когда в 1960-х в Западную Европу пришло изобилие, люди перестали посещать церковь и начали ходить по магазинам. В 1980-е и 1990-е папа Иоанн Павел II нападал на «консьюмеризм», обвиняя его в том, что он делает людей «рабами вещей и немедленных удовольствий», вредит их «физическому и душевному здоровью» и что из-за него «иметь» стало важнее, чем «быть». Некоторые писатели зашли так далеко, что стали утверждать, будто материализм превратился в новую религию: люди хотят вещей, а не богов[1627].
За всеми этими обвинениями кроется инстинктивное желание видеть в религии нечто, противоположное материальному миру. Жизнь души и жизнь вещей понимаются как соперничающие между собой: чем больше последнего, тем меньше первого. Эта идея пронизывает христианскую философию, однако ее высказывал еще Платон. Затем ее подхватили философы Возрождения, а в начале ХХ века – такие мыслители, как Макс Вебер, которые размышляли над последствиями современного капитализма. Торжество разума, денег и современности, с этой точки зрения, естественно вело к секуляризации – и в плане признания иррациональности религиозных воззрений, и в плане ослабления роли церквей. Переход от традиции к современности оказал такое влияние на мироощущение людей, открыл столько жизненных перспектив, что для единой системы верований не осталось места. И смерть религии, с этой точки зрения, была лишь вопросом времени.
Насколько эти взгляды подкрепляются историей? И как товары и вещи в действительности повлияли на религиозную жизнь? Чтобы ответить на эти вопросы, нам нужно взглянуть на то, что произошло с религией в развитых христианских странах Запада, а также посмотреть, как вещи влияли на религию до эпохи изобилия. Кроме того, стоит проанализировать отношения религии и вещей в развивающихся странах и других религиях.
В случае с Западной Европой все кажется предельно простым. Нигде снижение влияния церкви не было таким драматичным, как в регионе, который когда-то был центром христианства. В 1910 году от Скандинавии до Средиземного моря 98 % людей были прихожанами христианских церквей и часовен. Спустя столетие менее двух третей населения называют себя христианами, и совсем небольшая часть этих людей регулярно посещает службу[1628]. Тем не менее потеря веры не произошла внезапно в эру изобилия в 1960-х. Как мы уже видели ранее, в Англии люди стали реже ходить в церковь еще в межвоенный период, и обеспокоенные современники показывали пальцем на эгоистичную культуру сиюминутных удовольствий еще в конце 1940-х, в период мер жесткой экономии и нормированных продуктов. В Великобритании (именно там сохранилось больше всего документов на эту тему) каждое следующее поколение, родившееся после Первой мировой войны, было менее религиозным, чем предыдущее[1629].
Однако за пределами этого богатого уголка мира тенденции после 1970-х были прямо противоположными. Распрощавшись с коммунизмом, Восточная и Центральная Европа стали богаче не только в плане вещей – в этих странах появилось и больше верующих; возрождение православия – яркое тому доказательство. В арабском мире рост благосостояния за счет нефти привел к исламизации, а не секуляризации. В Китае похожим образом быстрый рост и урбанизация совпали с ростом популярности буддизма – с 13 % в 1970-м до 19 % в 2010-м, а также с массовым переходом образованного среднего класса и бизнесменов к протестантизму. Однако ни одно из перечисленных религиозных движений не распространялось так быстро, как пятидесятничество, которое верит в крещение Святым Духом и силу даров, одним из которых является говорение на иных языках. В 1970 году лишь 5 % всех христиан были пятидесятниками. К 2010 году каждый четвертый христианин был пятидесятником, то есть всего 500 миллионов человек. Ривайвелизм стал популярен не только в бедных странах, таких как Ямайка и Северная Корея, но и в развивающихся, например в Бразилии. Если говорить в общем, то за последние три десятилетия случилось много такого, что полностью противоречит якобы непреодолимой тенденции к секуляризации, – и это в то самое время, когда огромное количество людей на планете выбрались из нищеты. Даже в богатой Западной Европе спустя полвека существования супермаркетов с самообслуживанием, чартерных рейсов и развлекательных телевизионных шоу на каждого агностика или атеиста приходятся два христианина[1630].
Соединенные Штаты предлагают нам ключ к разгадке того, как религия смогла обратить рыночную культуру себе во благо. В значительной мере наши представления проистекают из простого, но глубоко укоренившегося заблуждения, состоящего в том, что «традиционные» сообщества жили в золотом веке религии, который непременно должен был закончиться, как только люди стали «современными». В действительности в Америке произошло нечто совершенно противоположное. Американцы были менее (а не более) религиозны во времена Джорджа Вашингтона, чем Рональда Рейгана. В 1776 году, когда Соединенные Штаты провозгласили независимость, в церковь ходило всего 20 % населения Новой Англии. Оживление в религиозной жизни началось только во второй половине XIX века. К 1890 году уже 45 % посещали христианскую церковь или синагогу. Спустя тридцать лет это число выросло до 59 %; к началу XXI века – до 62 %. Вовсе не собираясь отступать, религия завоевала свое место под солнцем наряду с рыночной экономикой и потребительскими товарами. Именно в обществе изобилия в 1954 году надпись «In God We Trust» (с англ. «На Бога уповаем») появилась на всех монетах и банкнотах[1631].
И вовсе не миллионы бедных ирландских и итальянских иммигрантов привезли религиозность в США в конце XIX века. Архиепископ Нью-Йорка Корриган писал кардиналу Мэннингу в 1888 году, что «в городе 80 000 итальянцев, из которых лишь 2 %… имеют привычку ходить в церковь на службу»[1632]. Усиление роли религии произошло, скорее, благодаря урбанизированному, богатому рыночному обществу с развитой конкуренцией, в котором священники и миссионеры смогли эффективно использовать потребительскую культуру, умело вооружившись СМИ, развлекательным инструментарием и притягательной силой изысканных вещей. Американское общество трактата (American Tract Society) было основано в 1825 году. В течение десяти следующих лет оно напечатало 5 миллионов книг, в том числе Библию в сокращенном варианте, чтобы она была не только «полезной», но и «развлекательной». Возрождение евангелизма в канун Гражданской войны (1861–1865) способствовало появлению нового типа религиозной рекламы – началось массовое производство изображений Иисуса Христа, рая и ангелов. Новые церкви, чтобы привлечь учеников, использовали не только проповеди, но и развлекательные элементы. Бригам Янг, «американский Моисей», привел группу мормонов в долину Большого Соленого озера в 1847 году. Спустя три года это отдаленное место уже могло похвастаться развлекательным парком, а чуть позднее общественным центром и музыкальными концертами. По пятницам мормоны танцевали всю ночь до утра. Театр вмещал до 7000 человек[1633].
В 1870-х евангелики Дуайт Муди и Айра Санки стали религиозными поп-звездами по обе стороны Атлантики – посмотреть на них стекались миллионы людей. Их сборники церковных гимнов были бестселлерами, а популярность подтолкнула их к успешной торговле фарфоровыми статуэтками и другими сувенирами, которые активно скупали их фанаты. В 1875 году эти двое сняли ипподром Барнума – сегодня это Мэдисон-сквер-гарден – за $1500 в неделю и превратили религию в величайшее шоу на земле[1634]. Их службы были тщательно продуманными представлениями. Двери открывались в 7.15, и 5000 людей вбегали сломя голову, желая поскорее занять место. Затем собрание сливалось в едином хоре, поющем простые, но легко запоминающиеся гимны из книги Муди и Санки. После чего Санки, «сладкий голос методизма», давал сольное представление на фисгармонии. Однако кульминация наступала, когда Муди начинал одну из своих проповедей. «У него резкий голос, всегда на одной высоте, и он говорит, глядя прямо перед собой, очень редко поворачивается в сторону, – вспоминал один из слушателей. – Но как же живо он рассказывает! Ты как будто видишь хитрого, лукавого Иакова! И как же метко он преподносит уроки из жизни патриарха мужчинам и женщинам, которые его слушают!»[1635] Потом опять пели и плакали. В Филадельфии народ скупал статуэтки Муди за $2.
Сближению христианства и потребления способствовал целый ряд рыночных инструментов, однако также важны были и изменения в вере и религиозных доктринах. Как и другие мировые религии, христианство весьма подозрительно относилось к материальным благам, и в нем можно найти достаточно предупреждений о том, что, будучи в их власти, человек сбивается с пути истинного, как, например, в истории с Золотым тельцом, которого Аарон сделал из золотых украшений, когда Моисей ушел на гору Синай за десятью заповедями. В середине и конце XIX века родился образ более доброго, прекрасного Бога, который не стоит в стороне с осуждающим взором, а растворен в мире, людях и вещах. Это изменение в доктрине было вызвано не обилием вещей или гедонизмом: имманентизм, как называлась одна из ее версий, был реакцией на кризис веры, спровоцированный наукой и эволюцией; он привлек многих викторианских романтиков и социалистов, которые презирали потребительскую культуру