[1808]. Однако этот сдвиг в стоимости является относительным, и объем товаров в действительности не сократился. Дело в том, что сфера услуг росла быстрее, чем сфера торговли товарами. Число товаров, несмотря на это, все равно выросло – действительно, в валовом выражении товары по-прежнему составляли 80 % мирового экспорта в 2008 году (83 % в 2000-м). Самые последние данные по торговле товарами вовсе не свидетельствуют о дематериализации. За пятнадцать лет, между 1998 и 2013 годами, мировая торговля товарами (без учета сферы услуг) выросла в два раза, несмотря на серьезный удар, который ей нанесла рецессия 2009 года. За бо́льшую часть этого роста ответственны нефть, газ, железо, уголь и зерно. Однако даже если бросить взгляд на другие сухогрузы, то, насколько выросли материальные потоки, не может не изумлять: с 717 миллионов тонн в 1970 году объем международной морской торговли увеличился до 3784 миллионов тонн в 2013 году. В 2013-м между Европой и Азией циркулировало в четыре раза больше морских контейнеров, чем в 1995 году[1809].
Пока что мы говорили о торговле, но картина станет еще более удручающей, если мы теперь посмотрим на потребление ресурсов. В ОЭСР – «клубе» тридцати четырех самых богатых стран – материальное потребление выросло на треть между 1980 и 2007 годами. Аппетит мира, что предсказуемо, несколько поубавился во время рецессии 2009 года, однако уже к 2012 году он был сильнее, чем в 2008-м. И правда, в Европе внутренний расход ресурсов упал после 1980-х годов, однако лишь отчасти, потому что бо́льшая часть производства была теперь расположена в других странах, и тяжелые материалы (такие как уголь и чугун), используемые для производства автомобилей и гаджетов, которые покупают европейцы, исчезли из их национальных статистик. Возможно, зависимость расхода ресурсов от экономического роста отчасти и ослабла: сегодня требуется меньше материалов, чтобы создать такую же стоимость, как 30 лет назад. И все-таки в ОЭСР в целом настоящего сокращения материального аппетита не произошло. Ситуация становится еще более печальной, когда мы начнем перечислять все ресурсы, которые потребовались для создания нашего материального мира – начиная с нефти, угля и алюминия и заканчивая цементом, который требуется не только на постройку квартир, но и для магазинов, и сервисных центров, сопутствующих нашему якобы дематериализованному образу жизни. Последние имеющиеся данные по общему объему потребления в странах ОЭСР показывают, что в 2010 году он составил 45 гигатонн, то есть 100 кг на человека в день[1810]. А это действительно очень и очень много.
Наша сегодняшняя проблема – это не нехватка ресурсов как таковая, а загрязнение и вред окружающей среде, который мы наносим ей, добывая, производя, транспортируя и выбрасывая эти самые ресурсы. Алюминий, к примеру, третий по распространенности химический элемент в земной коре (после кислорода и кремния). Наверное, именно поэтому это главный элемент нашего с вами потребительского образа жизни, ведь алюминий используется буквально во всем – начиная с упаковки, холодильников и банок с газировкой и заканчивая автомобильными колесами, мобильными телефонами и креплением для сноуборда. Однако его добыча нередко сопровождается выделением красного шлама, который изменяет ph рек и озер, делая их резкощелочными. А на этапе электролиза глинозема в воздух выбрасываются вредные парниковые газы. Производство алюминия виновно в 1 % всех антропогенных выбросов парниковых газов в атмосферу, а с растущим спросом на редкоземельные элементы (которые применяются в накопителях, громкоговорителях и гибридных автомобилях) появляется дополнительная опасность радиоактивных отходов. Начиная с 1960 года глобальное производство алюминия выросло в восемь раз. Его история вовсе не о халатном отношении к мусору. Действительность намного сложнее. Когда промышленные страны разбогатели, они создали настоящие запасы алюминия и других металлов. По подсчетам, три четверти алюминия, добытого в ходе ХХ века, до сих пор используется сегодня – ведь четверть от этого количества находится в наших электронных приборах. Даже в странах с высоким уровнем доходов производство алюминия вовсе не упало, лишь слегка выровнялись темпы его роста. Как следствие ОЭСР предполагает, что без серьезных реформ производства и перехода на возобновляемые источники энергии «выбросы в атмосферу от добычи алюминия будут продолжать расти по всему миру»[1811].
Не у всех обществ потребления одинаковый материальный метаболизм – некоторые более эффективны по сравнению с другими, кому-то посчастливилось иметь больше природных ресурсов, и потому они тратят их более интенсивно. В этой связи к средним показателям нужно относиться с осторожностью. Сколько за этими огромными цифрами стоит продуктов и приборов, которые люди в богатых странах используют ежедневно? Рассмотрим подробнее страну, которая одной из первых задумалась об экологии и которую ставили в пример как образец равенства и социального государства (до 2006 года, когда социал-демократы потеряли власть). Речь идет о Швеции. Многим англосаксонским экспертам эта страна представлялась здоровой северной альтернативой англо-американскому консьюмеризму. Благодаря правительственным программам по минимизации мусора на 2014 и 2020 годы мы можем с точностью сказать, сколько продуктов и товаров потребляли шведы. Стокгольму действительно удалось сократить потребление ископаемого топлива на 25 % за период между 1996 и 2012 годами, при этом по Швеции в целом сокращения не наблюдалось. Во всех остальных аспектах, однако, желание потреблять больше не ослабло. В 1990-е годы среднестатистический житель Стокгольма покупал 6 кг одежды каждый год. К 2007 году это были уже 12 кг, в 2012-м более 19 кг. За последние двадцать лет число покупаемых косметических средств и духов выросло в четыре раза. Потребление мяса выросло на четверть. В 1995 году 750 000 жителей Стокгольма купили примерно 1000 крупных и 1000 небольших бытовых приборов. Спустя двенадцать лет первая категория выросла до 2200, а вторая до 5000. Единственная хорошая новость: спрос на бытовую технику достиг высшей точки в 2007 году и с тех пор не меняется. А вот число электронных приборов, напротив, продолжает круто расти и увеличилось в три раза за промежуток между 1995 и 2014 годами[1812]. Если тенденция к дематериализации и существует, то Швеции она точно не коснулась.
Будет ошибкой считать, что услуги и Интернет не относятся к материальному миру. Досуг и коммуникации требуют определенного оборудования, инфраструктуры и энергии. Во Франции, например, на информационные и коммуникационные технологии (ИКТ) пришлось 15 % потребления электричества от всего сектора услуг. В 2007 году французы проехали 52 миллиарда километров до магазинов, 42 миллиарда, чтобы заняться своими хобби, и еще 12 миллиардов, чтобы поесть и попить в кафе и ресторанах, а те, кто работает на сферу услуг добавили еще 90 миллиардов километров, которые они проехали до работы[1813]. Выходит, что и для «легких» услуг требуются асфальт, машины и топливо.
Данные, собранные для этой книги, ставят под сомнение идею о том, что сегодня мы переходим от «тяжелой», основанной на продуктах экономики к экономике опыта. Да, за последние два десятилетия феноменально выросло число людей, которые ходят на музыкальные и кинематографические фестивали, устраивают оздоровительные отпуска или проводят целый день в спа-салонах. В 2000 году продажи CD-альбомов в Соединенных Штатах составляли $13 миллиардов; к 2008 году они сократились до $2 миллиардов, так как слушатели все чаще скачивают музыку или пользуются стриминг-сервисами. Две третьи всех музыкальных продаж сегодня осуществляются в цифровом пространстве[1814]. Не это ли главное доказательство того, что мы перешли от культуры, основанной на владении физическими продуктами, к культуре, ценящей опыт, получаемый в сфере услуг?
На самом деле ответ на этот вопрос отрицательный. Неверно будет считать, что потребление в прошлом основывалось только на материальных товарах. Очень многие характерные черты расцветающей экономики потребления, о которых мы говорили, воздействовали прежде всего на органы чувств. Вспомним парки Лондона в XVIII веке, универмаги Парижа, Москвы и Токио XIX века, бурлящий в 1920-е годы рынок в Тяньцяо, Пекин, с его самыми разными продавцами и артистами, водяные горки на Кони-Айленде, миллионы людей, по несколько раз в неделю бегающих в кино, их одержимость дансингами и еще много-много всего другого. В прошлом люди вовсе не испытывали нехватку впечатлений или веселья. Общение, удовольствие и развлечение являются важными чертами эмоциональной экономики на протяжении нескольких столетий[1815]. Интернет просто добавил этой экономике еще один слой, но он не совершил никакой революции.
Как наглядные доказательства нашего чрезмерного во всем образа жизни вещи в последнее время стали предметом всеобщей критики[1816]. Выходит так, будто, откажись мы от вещей, сможем спасти не только планету, но и себя самих. Освободив себя от оков материальной собственности, мы снова сможем радостно погрузиться в мир естественных впечатлений. Однако признавая экологические последствия существования наших вещей, мы не должны сбрасывать со счетов эмоциональную работу, которую они выполняют, и об этом говорят не только писатели и философы, но и антропологи, психологи и маркетологи. Грубейшая ошибка – четко разграничивать вещи и эмоции. Империя вещей разрослась отчасти потому, что наши вещи стали невероятно важными носителями нашей идентичности, памяти и чувств. Для коллекционера вещи – друзья и чл