§ 1. Источники пополнения прослойки рабов по материалам Салической правды и северогерманских правд в начале VI ― начале IX в.
Одним из первых правовых источников из числа варварских правд, которые предстают перед нами на рубеже поздней Античности и раннего Средневековья, является именно Салическая правда (в различных семьях рукописей в зависимости от конкретного состава титулов именуемая как Pactus Legis Salicae и Lex Salica). До наших дней, несмотря на наличие множества переводов и толкований текста, этот памятник имеет основополагающее значение для решения большинства исследовательских проблем социально-политической, экономической и культурной истории, затрагиваемых отечественной и зарубежной наукой. В большинстве работ, посвящённых Салической правде, поднимаются вопросы формирования аллода и отчуждаемых земельных владений, соотношения различных социальных страт и прослоек; подвергаются множественным толкованиям термины, которыми описываются различные слои франкского общества; выясняются отдельные детали проведения тех или иных судебных процедур и связанных с ними ритуалов; остро дебатируется проблема наличия у древних германцев общины и т. д.
Терминология, связанная с рабством и личной зависимостью у франков в эпоху Меровингов и Каролингов, также находится в фокусе постоянного внимания исследователей на протяжении уже почти двух столетий[503]. Особую сложность при анализе этих терминов представляет наличие большого числа рукописных семей, в которых многие титулы встречаются в различных редакциях либо, будучи однократно воспроизведены в одной семье рукописей, не повторяются вовсе. Кроме того, при сравнении правовых и нарративных источников выясняются разительные различия в употреблении социальных категорий: достаточно сказать о том, что в «Истории франков» (Libri historiarum X) Григория Турского собственно термин «раб» (servus) почти не встречается, за исключением нескольких случаев[504], тогда как он является основным обозначением для полностью бесправного населения в Салической правде.
Кроме того, нужно учитывать тот момент, что для франкского общества конца V ― начала VII вв. древнейшая редакция Салической правды, заключённая в рукописях семей А, В и С, не являлась единственным правовым источником. В отношении салических и рипуарских франков можно упомянуть как минимум ещё об одном виде памятников, который порой играл не менее важную роль, чем правовые установления, санкционированные верховным правителем — это сборники юридических формул (formulae), содержавшие формуляры для заключения различных договоров между двумя и более лицами. Формулы, касающиеся купли-продажи, дарения и обмена рабов, также присутствовали в составе собраний формул Маркульфа и Анжерских формул конца VI — конца VII в.[505]
В настоящей работе, построенной с использованием сравнительноисторического метода, приводятся материалы практически из всех континентальных варварских правд, однако основной упор, в силу специфики выбранной темы, сделан именно на франкские правды.
Анализ источников пополнения рабской прослойки от момента возникновения раннего Франкского государства с королём Хлодвигом во главе в начале VI в. до формирования Империи Каролингов в конце VIII ― начале IX в. и занятий отдельных представителей этой прослойки построен исходя из предположения о том, что эти аспекты развития рабства были примерно общими для франков и покорённых франкскими правителями в VI–VIII вв. народов и племён (тюрингов, саксов, фризов и хамавов), на всём протяжении данного временного отрезка. Эта гипотеза вовсе не означает того, что во всех северогерманских и франкских правдах присутствуют одинаковые по содержанию блоки, в которых представлены все возможные пути пополнения рабской прослойки в VI ― начала IX в.; однако их сравнение необходимо для понимания динамики формирования и изменения удельного веса источников притока рабов в общество франков эпохи Меровингов и Каролингов.
В этом отношении особенно важно привлечение нарративных источников, которые на конкретных примерах позволяют понять статус и обязанности отдельных представителей лично зависимых людей, а нередко — и пути их попадания в зависимость; они дают возможность, образно говоря, наполнить живым содержанием краткие описания тех или иных категорий зависимого населения, доступные нам из правовых источников, более резко отделить рабов от других подвластных категорий населения.
§ 1.1. Взятие в плен и захват в военных походах[506]:
Как и для многих других племенных объединений Западной Европы раннего Средневековья, для салических франков конца V ― начала VII вв. важнейшим источником пополнения рабской прослойки были вооружённые стычки и рейды на территорию противника за добычей.
К сожалению, Салическая правда практически ничего не говорит о том, насколько был велик удельный вес галло-римского населения в составе зависимой прослойки, сложившейся после завоевания Хлодвигом Северной Галлии и кодификации Urtext Салической правды. Впрочем, из текста её древнейшей редакции становится ясен тот факт, что земли римских крупных землевладельцев и находившиеся на них зависимые люди (рабы, прекаристы и колоны) не были поделены в определённой пропорции между пришлыми германскими завоевателями и оставшимися на них галло-римлянами, как это произошло в случае с вестготами и бургундами[507]. Виллы крупных и средних землевладельцев, которые располагались на территории будущей державы Хлодвига (т. е. в Северной Галлии), как указывают археологические источники, были покинуты хозяевами (отчасти — и их зависимыми людьми) ещё в начале V в. Лишь немногие мелкие и мельчайшие виллы, не обладавшие большим земельным фондом и практически обходившиеся без рабского труда, оставались рядом с поселениями франков[508].
Некоторые обедневшие мелкие землевладельцы, бывшие римские колоны[509] и рабы, возможно, попадали в разряд франкских рабов — mancipia и servi (особенно на границе с владениями вестготов в Южной Галлии и на левом берегу Рейна, во владениях рипуаров)[510]. Кроме того, ряд колонов и рабов, посаженных на землю римскими магнатами, оказались во владении церкви и королей германцев.
Однако для того, чтобы назвать это господствующей, единственной тенденцией в приобретении франкскими племенами рабов, данных у нас недостаточно[511]. На примере рипуарских франков можно констатировать лишь тот факт, что присутствие галло-римлян в зависимой прослойке зависело от близости к германскому племени, переселившемуся на территорию бывшей римской провинции, крупного римского поселения (в данном случае — Колонии Агриппы, т. е. Кёльна). Однако нигде в источниках не говорится о том, что галло-римское население при завоевании этих территорий рипуарами обращалось в рабство и полностью лишалось своих прав; наоборот, за ним в рамках варварского общества были закреплены определённые права, хотя и весьма ограниченные.
«Римляне», как называли в Салической и Рипуарской правдах всех находившихся до прихода германских племён на земли Галлии жителей, были разделены на несколько категорий, ни одну из которых нельзя напрямую сопоставить с рабами или даже колонами позднего Домината[512]. Жизнь приближённых к франкскому верховному правителю уроженцев Северной Галлии (его сотрапезников — conviva regis) искупалась вергельдом в 300 солидов (в 1,5 раза большим, чем у рядовых франков); владельцы земельных наделов, не принадлежавшие к приближённым короля (homo possessor et conviva regis non fuerit), в случае лишения жизни искупались штрафом в размере 100 солидов (в 2 раза меньшим, чем свободные франки); трибутарии же, т. е. податная часть галло-римских сельских жителей — только 45–70 содидами (в зависимости от конкретной рукописи)[513]. Сумму вергельда, равную возмещению за жизнь поссессора, устанавливала за жизнь «римлянина» (без выделения социальных градаций) и Рипуарская правда[514].
Это говорит о двух социально-политических тенденциях в отношении римского населения Галлии в VI в. Первая тенденция проявилась в восприятии «римлян» как «чужаков», инородного элемента в составе варварского общества салических и рипуарских франков, обособленных и живущих по собственным законам[515]. Однако вторая, более важная и выраженная, приводила в конце V ― начале VI в. не только к сохранению социального статуса галло-римского населения в условиях социальных трансформаций после прихода франков, но и нередко к его повышению (например, возникновению прослойки conviva regis). Отсюда становится ясно, почему в варварском обществе Северной Галлии VI в. и более позднего времени, отличающемся значительной социальной мобильностью, практически растворилась категория римских колонов: внушительная часть лично зависимого населения позднеримских вилл перешла в другой социальный статус, став римскими тяглыми людьми (tributarius); определённая часть мелких землевладельцев приобрела статус посессоров, а некоторые из них приблизились по своему положению к служилой знати при дворах меровингских королей VI в.[516] Видимо, в землях салических и рипуарских франков как минимум до середины или конца VI в. сохранялась римская податная система, которая обеспечивала сбор поголовного и поземельного налогов с галло-римского населения; это также препятствовало массовому переходу в рабство и личную зависимость податного населения, находившегося на завоёванных франками территориях[517].
Наибольшее количество примеров захвата в плен иноплеменников и последующего их обращения в рабство среди франкских авторов даёт епископ Турский Григорий. Григорий Турский писал прежде всего церковную историю: хотя политические и военные события у него зафиксированы более подробно, чем деяния святых или история отдельных приходов, он всё же ставил основной своей целью наиболее полно отобразить движение людского рода к божественному началу и влияние этого самого начала на действия отдельных людей и целых народов (в первую очередь — франков). Это совершенно неудивительно: составители варварских правд точно так же аппелировали во вступлениях к этим правовым памятникам к божественному провидению, которое даровало германским правителям и народам их добродетели и законы[518].
Кроме того, политика милосердия (лат. misericordia), которую должны были осуществлять франкские короли, причастившиеся истинной веры (в отличие от ариан — вестготов и бургундов), предполагала освобождение от оков рабства либо же отношения добровольного подчинения слуги своему господину. Тема освобождения от оков пленников или рабов вообще занимает заметное место в «Истории франков»: так, Григорий Турский, повествуя о чудесах на могиле епископа Медарда, говорит о том, что на ней «мы видим разбитые оковы и разорванные путы узников»[519]. Он также приводил и другие случае падения оков с невинно осуждённых[520].
С другой стороны, епископ Тура также обращал особое внимание на неправедных правителей, предававших и нередко губивших своих союзников, родственников и подданных. Безусловно, для таких правителей, являвшихся одновременно предводителями войска, основной целью войн и конфликтов с соседями являлись получение наживы и захват знатных заложников и пленных. Исходя из того, что нередко пленники упоминаются в одном ряду с награбленными материальными богатствами, можно предположить: многим из них была уготована участь рабов, прислуживающих своим завоевателям[521].
В качестве примера необходимо прежде всего привести известие Григория Турского о нападении данов на франкские территории в начале VI в., основной целью которого был захват пленных, по-видимому, именно для обращения их в рабство[522]. Позднее подобный мотив также наблюдался у бретонцев — жителей одного из самых неспокойных регионов Франкского государства в VI в., который пытались после смерти Хлодвига покорить многие меровингские короли. Во время похода Эбрахара и Бепполена 590 г. многие франкские воины были захвачены в плен и обращены в рабство[523].
Один из порицаемых Григорием Турским франкских королей, Теодорих (сын Хлодвига), в 531 г. попытался завлечь своих воинов в Овернь обещанием завоевать не только материальные блага, но и пленников[524]. Интересно, что поход короля Хильдеберта, вторгшегося тогда же в пределы вестготов, описан Григорием Турским в хвалебных тонах: ведь король спасал свою сестру Хлотхильду от притеснений её мужа, короля Амалариха, и не только не захватил пленных, но и раздал захваченную его воинами богатую церковную утварь бедным[525]. Предположение о том, что воины Теодориха желали захватить пленных именно с целью их обращения в рабский статус, мы встречаем при описании епископом города Тура обстоятельств осады города Марлака (castrum Meroliacenses)[526].
Также, в целях порицания тех церковных иерархов, которые пользовались своими должностью и влиянием не для направления своей паствы к истинной вере и спасению, а для наживы и умножения собственных богатств и числа зависимых людей, епископ Григорий приводит историю лангрского диакона Лампадия, который бесстыдно обирал франков, отнимал у них виллы и даже рабов (mancipia)[527].
Епископ Григорий даёт понять то, что и знатные люди, взятые в качестве заложников, далеко не всегда возвращались в свои земли за высокий выкуп; их также могли обратить в рабство. Показателен случай, рассказанный им о пленённом юноше Аттале, подданном нейстрийского короля Хильдеберта и родственнике лангрского епископа Григория[528]. Для того, чтобы вернуть его из рабской зависимости, предпринимались сначала попытки его выкупа у нового австразийского господина, к которому он попал в плен. Эти попытки окончились неудачей[529]. Затем помочь в этом деле вызвался некий человек по имени Леон, который был поваром у епископа[530]. По прошествии некоторого времени последний приобрёл значительный вес в доме «варвара» (т. е. австразийского человека, захватившего Аттала): в частности, он получил «власть над всем, что его господин имел под рукой, и [господин] почитал его очень сильно, а тот всем, кто были с ним, раздавал хлеб и мясо»[531].
Рассказ Григория Турского примечателен тем, что в данном казусе сочетается два вида порабощения свободных людей: взятие в плен (знатного юноши Аттала)[532] и продажа в рабство (повара Леона). Кроме того, епископ Турский Григорий отдавал себе отчёт в том, что у захваченных в плен и порабощённых людей статус мог быть различным, причём он совершенно не зависел от положения последних в прежнем социуме. В конечном счёте именно «слуга двух господ»[533] — повар Леон, спас племянника епископа от личной зависимости и тайно привёл его на родину, за что он получил свободу вместе со своей супругой и всеми потомками[534].
§ 1.2. Обращение в рабство как наказание за преступления:
Рабство и рабская зависимость одного человека от другого также рассматривалось как судебное наказание. Некоторые преступления, будучи раскрытыми, автоматически влекли за собой понижение социального статуса представителя свободной прослойки «варварского общества».
Одним из преступлений, за которое чаще всего применялось порабощение личности, было сожительство свободных и несвободных (либо добровольный уход свободной женщины к рабу, очевидно, также с целью последующего сожительства). Это наказание принято объяснять следующим образом: взяв в жёны зависимую женщину или сожительствуя с ней, свободный человек мог рассматриваться в качестве соперника её господина, самим фактом сожительства бросая вызов его власти над свободными и зависимыми домочадцами, пытаясь лишить его части движимого имущества и власти патриарха. Особенно явной такая правовая коллизия становилась при попытке сожительства со служанкой или рабыней короля: тем самым преступник посягал на власть верховного правителя племени или территориального объединения племён, на его возможность осуществлять мундебюрд (т. е. личное покровительство и защиту) любому из членов этого племени. Если же замуж за раба выходила свободная женщина, то уже лично зависимый человек нарушал гегемонию своего господина: ведь, по логике германского правового обычая, он должен был принять власть и мундебюрд над своей женой, чего не мог сделать в силу собственного бесправия.
По этой причине создавшаяся правовая коллизия разрешалась путём передачи в рабство нарушителя мужского пола и добровольно последовавшей за ним женщины господину раба[535].
Наличие практики конкубината и сожительства свободных салических франков с чужими рабынями (в т. ч. служанками короля), а также женщин из свободного рода с рабами других господ зафиксировано уже в самом раннем тексте (Urtext) Lex Salica начала VI в. Такого рода браки пресекались законодателем путём порабощения свободной «половины» незаконного брачного союза:
| А-1 | А-2 — A-4 | C | D, Е | K, S |
| 13,8: Si vero ingenuam puellam de illis suam voluntatem servum secutafuerit, ingenuitatem suam perdat[536]. | 13,8: Si veroingenuamquemcumque de illis suam voluntatem secuta fuerit,ingenuetatem suam perdit [A-3 — amittat]. | 13,7 Si vero ingenua femina cuicumque de illis secuta fuerit sua voluntate,ingenuitatem suam perdat. | 14,7 (14,4): Si vero ingenua feminaquicumque de illis sua voluntate secuta fuerit, ingenuitatem suam perdat. | 14,7 (23,7): Si vero ingenua femina quemque de illis sua voluntatesecuta fuerit,ingenuitatem suam perdat. |
| 13,9: Ingenuus si ancilla alienaprisserit similiter paciatur[537]. | 13,8: Si ingenuus ancillam alienam in coniugium preheserit [B-10 — malb.honomo, onemo; С-6 — malb. honema], cum ea ipse in servicio permaneat[538]. | 14,10 (14,7): Si quis ingenuus ancillam alienam priserit [D-8 — D-9: sociaverit; E-11 — E-16: acciperit] in coniugio, mal.bonimo, ipsi cum ea in servitio inplicetur. | 14,11 (24,11): Si quis ingenuusancillam alienam in coniugioacceperunt, ipsi cum ea inservitium implicetur. | |
| 25,5: Si vero ingenuus ancilla aliena publice se iunxerit, ipse cum | 25,3: Si quisingenuus cumancillam alienampublice iunxerit, ipse | 25,6: Si quis francus cum ancilla aliena sibi publice iuncxerit, ipse cum ea in | 27,3 (67,3): Si Francus alienam ancillam sibipublice iunxerit, |
| ea in servitute permaneat[539]. | cum eam in servicio cadat [A-3, A-4 — permaneat]. | servitio permaneat. | ipse cum ea in servitio permaneat. |
| 25,6: Similiter et ingenua si servo alieno in coniugio acceperit inservitio permaneat[540]. |
Как можно заключить на основе текстологического анализа соответствующих титулов в пяти семьях рукописей Lex Salica (текст рукописи семьи В, на которую опирался Герольд, в целом должен был быть сходен в семьёй А), от начала VI в. (семья А) до первой половины IX в. (семья S), несмотря на небольшие вариации в написании социальных категорий (замена ingenuus на francus, puella на femina), смысл постановлений не претерпел значительных изменений. Самым важным добавлением к основному тексту Салической правды, раскрывающим сущность отдельно взятого казуса, можно считать глоссы в текстах издания Герольда, семьи С и D (B: 13,9 — «malb. honomo»; С: 13,8 — «malb. honema»; D: 14,10 — «malb. bonimo»), которые К.А. Экхардт в издании 1955 г. переводил как «отнимающий жену» (нем. Ehe-Nehmer)[541]. Фон Ольберг предлагала несколько иной перевод этих глосс, а именно — «похититель / совратитель служанки»[542]. Её интерпретация основывалась на том, что препозит ho- сходен с древневерхненемецкими корнями hio-, hia-, hiwun-, означавшими зависимых членов в составе господского хозяйства, которых принято называть челядью.
Эти глоссы маркируют положение и статус рабынь в семье: зависимые люди рассматривались как часть семьи господина, над которой он имел власть такую же, как над прочими домочадцами (в т. ч. и собственной женой). Выражение «отбирать (совращать) служанку» совершенно не означало того, что домохозяин держал всех своих рабынь в наложницах или исключительным образом заботился об охране их нравственности; однако его власть над зависимой челядью была для франкских законодателей VI в. (тех, которые применяли глоссу в повседневном судопроизводстве) идентична мундебюрду (т. е. покровительству) главы семейства над собственной женой.
Отсутствие во всех прочих рукописях, кроме А-1, титула 25,6 об обращении в зависимость свободной за то, что она вышла замуж за раба, на наш взгляд, говорит лишь о фигуре умолчания, которую использовали составители Lex Salica, начиная со второй трети VI в.: отсутствие параграфа именно в таком варианте не означало сокращения или исчезновения соответствующей практики во франкском обществе; в данном случае свободные мужчины и женщины должны были нести одинаковое наказание.
Также способом наказания за подобный проступок в отношении «рабынь высшей категории» (королевских служанок) служила выплата королю стоимости нарушения его мира (т. е. фактически королевского мундебюрда за его служанку)[543].
В более позднем законодательстве франкских правителей, в частности, в Capitulare III (середина VI в.), отмечено даже наказание в виде постановки свободной женщины вне закона за попытку соединить себя браком с рабом, что говорит об активной борьбе правоприменителя с этим общественным явлением на протяжении VI в.[544] Соответственно, наказание для свободной женщины также ужесточается: происходит переход от наказания-«заменителя» смертной казни к казни реальной. Капитулярий, дополнявший текст Салической правды и изданный Людовиком Благочестивым около 819 г. (Capitula legi Salicae addita а. 819), также требовал не только обращать в рабство свободных людей, выбравших в качестве своей второй половины раба или рабыню, но и передавать всё их имущество в пользу их господина; фактически это во многих случаях означало также порабощение детей, рождённых в свободном состоянии и лишившихся всякой финансовой помощи от законодателя[545].
Однако исключение из правила, по которому франк, взявший в жёны рабу или литку (а равно и вышедшая замуж за раба женщина), должны были перейти в личную зависимость к их господину, составляли представители высших слоёв франкского общества конца V — конца VI вв. В частности, Григорий Турский неоднократно отмечает случаи женитьбы королей на собственных служанках и рабынях[546]. Такие случаи были известны и Фредегару[547]. При этом они, естественно, никогда не впадали в рабскую зависимость от господ этих рабынь или их родственников (поскольку последние сами находились под властью королей), хотя нередко такие связи отмечались Григорием Турским как порочащие королевское достоинство[548]. Примечательно то, что Фредегар также считал подобное поведение короля недопустимым, но только с моральной и религиозной точки зрения[549]. На королевские сан и достоинство при этом такие связи не оказывали ни малейшего влияния.
§ 1.3. Долговое рабство и добровольный переход в зависимость:
Данный способ обращения в рабство свободных людей был описан ещё Публием Корнелием Тацитом в соответствующем месте его сочинения «Германия» («О происхождении и местоположении германцев»). Однако у него сведения античных авторов и торговцев о соответствующих обычаях германцев приняли несколько гротескную форму[550], поэтому нельзя однозначно говорить о том, что этот способ порабощения был повсеместно распространён в среде германских племён I в. н. э.
Древнейшая редакция Салической правды не упоминает о подобном пути попадания в зависимость; в результате разорения или неисполнения долговых обязательств отдельно взятый человек мог быть принуждён королевской властью (в лице её агентов на местах — графов) к конфискации имущества, однако не обращению в рабство[551]. Нет прямых сведений о добровольной отдаче в рабскую или личную зависимость и в Lex Ribvaria. Но на факт попадания в долговое рабство указывает текст достаточно архаичной Фризской правды. Она подробно регламентирует судебную процедуру в отношении самозаклада и добровольной отдачи под покровительство более богатого соплеменника[552]. В этой же правде рассматриваются случаи, когда обращение в личную зависимость могло быть оспорено[553]. Наличие подобной процедуры для фризов, достаточно архаической по набору своих составляющих (судебная клятва, судебный поединок, сбор соприсяжников), даёт некоторые основания предполагать общегерманские корни обращения в долговое рабство, которое могло присутствовать также и у франков VI ― начала VII в. По крайней мере, как будет показано в заключительном параграфе главы I, в обществе салических франков VI в. широко был представлен слой литов, статус которых приблизительно соответствовал статусу литов Фризской правды; если принять во внимание это обстоятельство, нетрудно предположить, что часть франкских литов также попадала в личную зависимость в результате добровольного акта коммендации[554].
Кроме того, конфискация всего имущества, известная из текста Салической правды, ставила свободного франка вне закона; одним из вариантов физического выживания в данном случае как раз могла стать передача самого себя в услужение более богатого и влиятельного соплеменника, который мог защитить лишённого мира человека от нападок окружающих.
§ 1.4. Кража рабов или продажа свободных в рабство:
На протяжении VI ― начала IX вв. многие северогерманские варварские правды (не только франкские) дают нам представление о масштабах насильственного захвата свободных и зависимых людей, а также продажи свободных в рабство. В древнейшей части Lex Salica неоднократно упоминается практика захвата зависимых людей и непривилегированных франков. Такая практика была широко распространена ещё с начала VI в. и касалась не только кражи и переманивания чужих рабов с целью использования их труда новым господином[555], но и с целью получения материальной выгоды от торговли с последними[556]. Розыск беглых рабов и процесс подтверждения их принадлежности владельцу уже в начале VI в. являлся довольно сложной и развитой процедурой[557], требовавшей присутствия свидетелей с той и другой стороны[558]. Многие категории лично зависимых людей, в отношении которых употребляется насилие, рядом с обозначением своего статуса имеют указание на цену, которой они были эквивалентны во франкском обществе начала VI в. Несмотря на то, что эта сумма не говорит нам напрямую о стоимости раба при его покупке или продаже, тем более — не даёт оснований утверждать то, что он был приобретён своим господином на стороне, сопоставление стоимости жизни раба с ценой жизни свободного салического франка (которая составляла 200 сол.) предоставляет нам важный с точки зрения сравнительного анализа социальных категорий материал.
В самой ранней редакции (A) Салической правды обсуждается такой вариант кражи и получения выгоды от работорговли, как увод (возможно, продажа или заклад) лично зависимого человека за море. Очевидно, что в этом судебном казусе отражён распространённый способ переманивания рабов одним человеком у другого во Франкском государстве — во всех рукописях Салической правды семей D, E, K, S и гипотетически реконструируемой группы В запрет на кражу рабов и их продажу за море неизменно повторялся[559]. Исследователи XX в. Ф. Байерле[560], М. Краммер[561] и Х. Нельзен[562] писали о том, что этот титул мог быть следствием правовых контактов между галло-римским населением Южной Галлии и салическими франками (в первую очередь, заимствований из вестготского и бургундского законодательств конца V ― начала VI в.), поэтому датировали его более поздним временем, нежели окончание правления Хлодвига или же начало правления его сыновей.
Последнее предположение подтверждается тем, что в Договоре между Хильдебертом и Хлотарем санкция за незаконное переманивание встречается вновь[563]. Это очевидным образом указывает на стойкое сохранение подобного преступления на протяжении всей первой половины VI в. В определённом отношении о широком распространении кражи рабов в начале VI в. говорит и титул 69 первого капитулярия (Capitulare I): частые случаи переманивания рабов требовали чёткой фиксации судебной процедуры для их возвращения[564].
§ 1.5. Передача рабского статуса по наследству:
Данный способ попадания в зависимость, как явствует из правовых источников начала VI ― начала IX вв., также не был на территории Северной Галлии и на Среднем Рейне редкостью.
Обращает на себя внимание тот факт, что в целом для варварских правд было нехарактерно упоминание в составе завещаний рабов, литов и других зависимых людей. По другим источникам эпохи раннего Средневековья мы можем сделать вывод о том, что завещание рабов в действительности имело место[565]. В Lex Salica и Lex Ribuaria при этом нет упоминаний о передаче в составе наследственной массы (hereditas, furtuna) лично или поземельно зависимых людей, хотя сама система наследования в отношении движимого имущества, к примеру, в Салической правде была разработана очень подробно[566].
Тем не менее, в северогерманских правдах встречается прямое указание на наличие в составе наследственной массы рабов. В частности, в Правде тюрингов в ряде титулов наследники умершего домовладельца принимали в составе наследственной массы и земли, и движимое имущество, в т. ч. рабов[567]. Отмеченное влияние Салической правды на законы племенного союза тюрингов ещё до периода их фиксации Карлом Великим говорит о том, что подобный порядок вещей мог сложиться у салических франков и быть распространённым задолго до его проявления в каролингских капитуляриях начала IX в.