Рипуарская правда, как уже неоднократно упоминалось выше, представляет собой не менее сложный и многослойный по своей структуре и хронологии памятник, чем Lex Salica. В общем виде структура этого памятника может быть представлена в виде его разделения на четыре разновременных слоя, которые в равной степени представлены в двух рукописных семьях (А и В). К этим четырём слоям добавляется ещё один важный пласт дополнений, сделанных в правление Карла Великого.
Имея общее представление о времени фиксации отдельных норм и установлений Рипуарской правды, гораздо проще представить себе процесс эволюции отдельных сторон рабского статуса в Северной Галлии к началу VII в. Начать, как и в случае с Салической правдой, следует с общего описания положения «рабов высшей категории». В Рипуарской правде присутствуют такие категории, которые именуются servus regis[851] и ancilla regia,[852] а также femina regia aut ecclesiastica[853].
К сожалению, о положении королевских рабынь (ancilla regia) известно только то, что они могли вступать в брак со свободными рипуарами и табуляриями, но при этом последние обращались в рабское состояние. О «королевской женщине», очевидно, служанке короля (femina regia), мы знаем чуть больше: в случае её убийства выплачивался высокий штраф 300 сол.[854]Королевский раб (servus regis) также был описан только в одном титуле, причём ничего не сказано о его деятельности. Однако в этом титуле было очень важное указание на его статус: он мог самостоятельно приносить присягу на суде[855]. В этом также заключалось отличие королевских рабов от других категорий лично зависимого населения, лишённых права выступать в роли субьекта права.
Также известно и то, что в Рипуарской правде присутствовал королевский высокопоставленный слуга, названный puer regius. Его статус и функции были идентичны тем социальным «параметрам», о которых было упомянуто в связи с категорией puer regius в составе Pactus legis Salicae.
Как нетрудно заметить, основная часть слуг и рабов, находившихся в привилегированном положении, была сосредоточена в Австразии начала VII в. в руках наиболее крупных землевладельцев — короля и церкви. Вполне вероятно, что соответствующие им по статусу «рабы высшей категории» были в наличии также у менее крупных землевладельцев — разбогатевших свободных рипуаров, дружинников и т. д. Их статус имел некоторые общие черты со статусом категорий homo regius aut ecclesiasticus и homo Romanus, например, право самостоятельного выступления на суде (без посредничества господина и его агентов, характерного для непривилегированных рабов). Однако, как можно заключить из титула 14 (14,1) Рипуарской правды, жизнь «рабынь высшей категории» (вероятно, также и рабов мужского пола) ценилась значительно выше, чем жизнь «римлян», а также людей церкви и короля (300 сол. против 100 сол. соответственно), поэтому их не следует смешивать в один слой.
Прежде всего, необходимо обратить внимание на радикальное различие Салической и Рипуарской правд в вопросе причисления рабов к движимому имуществу. В Lex Ribvaria (равно как и в меровингских капитуляриях) нет ни одного упоминания о том, что раб может быть приравнен по своему статусу и положению в господском хозяйстве к какому бы то ни было роду скота; вполне логичным в свете этого выглядит и отсутствие любого намёка на возможность раздела провинившегося раба между двумя господами. Данное обстоятельство в очередной раз подтверждает высказанную исследователями ещё в конце XIX в. мысль о рабе в Северной Галлии середины VI ― начала VII в. не как об instrumentum semivocale, но как о «персоне ограниченного права»[856]. Такое представление, только зародившись в конце правления Хлодвига, к середине VI в. обретает всё более явные и осязаемые черты. В Рипуарской правде эти черты, отразившиеся в описании различных прав и обязанностей рабов, не только воспроизводятся, но и дополняются новыми.
Тем не менее, начать анализ следует с отражения тех черт рабства у рипуарских франков, которые повторяют особенности статуса салических рабов в редакции А текста Lex Salica. В отношении рипуарских рабов, как и в отношении салических, применялась смертная казнь за некоторые виды преступлений, например, кражу свободной женщины. Показателен тот момент, что за то же самое преступление для прочих категорий рипуариев — свободных обитателей Среднего Рейна или зависимых от крупных землевладельцев держателей (людей короля и церкви), предусматривалось искупление вины с помощью денежного штрафа[857]. Причём, если в отношении прочих лично зависимых категорий предполагалась дифференциация величины штрафа по количеству преступников (действовавших в сговоре с главным обвиняемым), участвовавших в похищении свободной женщины, то для рабов — как зачинщика, так, очевидно, и его соучастников, — смертная казнь была единственной предусмотренной мерой наказания.
Многие процедуры приведения рабов к ответственности, как и в древнейшей редакции Pactus legis Salicae, в Рипуарской правде предполагали непосредственное участие их господина; без них они, очевидно, не рассматривались соплеменниками как законно исполненные. Это касалось возмещения хозяином штрафа за правонарушение своего раба, его выдачи и доставления на судебное собрание, а также процесса его розыска.
В случае совершения рабом кражи, убийства другого раба или поджога его господин должен был возместить как ущерб от этого преступления, так и 36 сол. в качестве штрафа за его совершение[858]. Несмотря на наличие эллипса в L. Rib. 31 (17,2), который, на первый взгляд, позволяет предположить возможность возмещения ущерба и стоимости сожжённого имущества самим рабом, в действительности, текст этого титула также отсылает нас к ответственности хозяина за своего раба: господин указан в предыдущих двух титулах как ответчик по делу.
Кроме того, титулы 29 и 31 давали господину возможность освободить себя от ответственности при обвинении своего раба в случае, если он клялся с шестью соплеменниками (видимо, равными ему по социальному статусу). В титуле 30 отсылка к такой возможности есть только в одной рукописи — А-3[859]; однако есть основания полагать, что именно в этой рукописи содержалось указание на первоначальное состояние рипуарского права начала VII в., тогда как в других рукописях это установление было опущено в результате редакторской правки.
С другой стороны, в противовес перечисленным обязанностям хозяев по представительству своих рабов перед судом, также и сами рабы начали лично нести ответственность за свои правонарушения. В частности, их новое положение было отражено в титуле 19, где ранжировались штрафы за кражи животных по социальному статусу совершивших их членов племени рипуаров[860]. Рабы, в отличие от зависимых людей церкви и короля, не могли участвовать в судебном собрании и приносить клятву, а число соприсяжников, которое собирали для их защиты их господа, равнялось шести и уступало количеству соприсяжников церковных, королевских зависимых людей и свободных рипуаров в 6 и 12 раз соответственно[861]. При этом очень важным выглядит следующий показатель: рабы должны были возмещать штраф за кражу чужого стада скота самостоятельно (pro semetipsum — «за самого себя»). В отличие от случая кражи свободной женщины рабом, в данном случае напрямую упомянуты его возможные сообщники (так же, как и в отношении свободного), на которых ложилась сходная ответственность за кражу.
Более того, в случае с текстом Рипуарской правды, в отличие от меровингских капитуляриев VI в., двоякая трактовка данного казуса (погашение штрафа либо рабом, либо его господином) составителем VII в. не допускалась. Безусловно, это был огромный шаг к повышению социальноправового статуса рипуарского раба; даже требование к господину собирать соприсяжников для освобождения своего раба от ответственности и весьма небольшая сумма штрафа (36 сол.) не могли заслонить собой того факта, что он мог и должен был самостоятельно возмещать своё правонарушение.
Ещё одним нововведением времени правления австразийского короля Дагоберта было включение рабов в систему возмещений за телесные повреждения. Несмотря на кажущуюся обыденность этого дополнения в тексте Lex Ribvaria, оно отражало кардинальное изменение положения рабов в Австразии на рубеже VI–VII вв. Ни в одной другой северогерманской или франкской правде VI–IX вв., ни в одном из законов англо-саксонских королей VII ― начала XI в., ни в одном меровингском капитулярии нет никаких данных о выделении рабов в отдельную категорию, в отношении которых были предусмотрены особые, отличные от представителей прочих социальных статусов (знатных, свободных и полусвободных членов племени) штрафы. Причём такие штрафы взимались как в случае совершения правонарушения самим рабом, так и при телесных повреждениях, допущенных в отношении чужого раба свободным или несвободным рипуаром (в последнем случае штраф, видимо, следовал в пользу его господина).
Любое преступление, связанное с ограничением дееспособности, инвалидностью или даже смертью, дифференцировалось в Салической правде и северных правдах по шкале денежных возмещений только в отношении свободных; по сути, для северогерманских обществ включение человека в эту шкалу (наряду с возможностью собирать соприсяжников для оправдания в том или ином преступлении) являлась показателем его личной свободы, полной или ограниченной