[1125]. Впоследствии эти глаголы были субстантивированы: в древнесаксонском появилось слово asna, в древневерхненемецком — asni[1126], а в древнеанглийском — esne[1127].
Esne не имел компенсации, которая бы обозначалась как wergeld или leodgeld (что имело место в отношении свободных или «высшей категории рабов» — зависимых людей короля); плата за его жизнь передана в источниках как weorð, и в случае смерти esne она отходила его господину. В титуле 86 встречалось интересное дополнение к санкции за убийство одного esne другим: «если… убьёт… без вины», что должно было, по-видимому, предполагать возможность безнаказанного убийства esne, совершившего какое-либо нарушение, его хозяином.
Нарративные источники также дают нам материал для восстановления картины занятий зависимого населения англо-саксонских королевств раннего Средневековья, пускай и несравнимый по объёму с правом и не столь подробный. В первую очередь, они обращают внимание на слуг и зависимых людей короля, которые совершили какой-либо выдающийся поступок, например, защитили жизнь своего господина. Не до конца ясно, обладал ли слуга в данном случае статусом королевского раба или был его приближённым; модель жертвенного поведения была характерна как для уитенов и прочих знатных персон, так и для лично зависимых от короля людей. Так, Беда упоминает о телохранителе короля Эдвина Лилле, заслонившем своего господина собственным телом от отравленного клинка[1128]; о единственном воине правителя Дейры Освине, который остался ему верен и последовал за ним на смерть[1129].
Тем не менее, были также примеры мести за своего господина, которую совершали люди, однозначно не принадлежавшие к прослойке королевских тэнов или гезитов. «Англо-Саксонская хроника» содержала рассказ о некоем свинопасе, который убил Сигебрюхта в качестве мести за своего господина — элдормена Кумбрана[1130].
Также Беда упоминал рабов и слуг, которые находились со своим господином в достаточно доверительных отношениях, однако не всегда ясно, каковы были их обязанности в господском доме. В частности, к таким зависимым людям относилась прислуга Освина (обозначенная как domestici), которая могла присутствовать во время трапезы короля и его уитенов[1131]. Слуги короля «срединных» англов Педы (famuli) были крещены наряду с ним, а также всеми его воинами (тэнами) и комитами (гезитами)[1132]. Кроме того, король Освиу во время молитвы в Линдисфарнской церкви брал с собой 5–6 доверенных людей, обозначенных как ministri; нельзя исключать того, что они также были его лично зависимыми слугами или обладали рабским статусом[1133].
У знатных представителей англо-саксонского общества также были слуги и подручные, функции которых заключались в сопровождении и помощи господину или госпоже. Скорее всего, их можно приравнять по статусу к рабам или дворовым слугам. Так, при описании чудес, произошедших в монастыре Инберекинга близ Лондона (впоследствии — монастырь Баркинг, разрушенный в XVI в.), основанном епископом Эрконвальдом для своей сестры Эдильбурги, упоминалась жена одного комита (т. е. гезита), которую всюду по причине её внезапной слепоты сопровождали служанки[1134]. Известно, что Кэдмон, один из наиболее известных англо-саксонских поэтов, до определённого времени ухаживал за коровами в хлеву; более того, над ним стоял управитель, «который был ему хозяином»[1135]. Повествуя о епископе Вилфриде и совершённых им чудесах, Беда Достопочтенный рассказывает о некоем комите по имени Адди, у которого был в доме тяжело больной слуга. Особенно примечателен даже не факт заботы сильных мира сего о простом слуге (обозначенном как puer), а то, что зависимый от этого комита человек был окружён своими родственниками[1136]; кроме того, после выздоровления слуга смог сесть за стол с хозяином дома и гостями.
С одной стороны, эти факты во многом противоречат традиционному пониманию рабства, бесправия и личной зависимости от господина. С другой стороны, некоторые латинские слова, которыми могли обозначаться зависимые люди (например, minister), у Беды во многих случаях следует толковать не как «слуга», а именно как «приближённый». Такие люди зачастую могли выполнять очень почётные и ответственные обязанности, будучи подданными короля, но никак не лично зависимыми и подчинёнными ему людьми[1137].
Таким образом, на основании источников VII–X вв. мы можем наблюдать институт рабства и зависимости во всём многообразии его проявлений. Имеются отчётливые свидетельства, которые говорят о путях приобретения рабов и способах их удержания господином; мы располагаем также достаточным материалом для того, чтобы в общих чертах представить себе занятия лично зависимого населения в различных частях Англии раннего Средневековья. Безусловно, эти сведения по большей части фрагментарны и относятся к различным территориям и временным промежуткам; тем не менее, в отдельных случаях это подтверждает мысль о том, что рабство в раннем Средневековье было характерно для большинства германских племён и потестарных образований, ими основанных, вне зависимости от территориального положения, степени римского или греческого влияния или описываемого в источнике временного периода. Следовательно, рабство было до известной степени стадиальным явлением в раннесредневековых обществах Западной Европы[1138].
Самым высоким статусом среди всех рабов, упомянутых в англосаксонском праве и нарративных источниках, обладали те из них, которые либо выполняли в хозяйстве господина службы, предполагавшие особую степень близости и доверия (служанки короля, знатного англо-сакса, свободного-кэрла; няньки-кормилицы гезитов), либо обладали редкими для раннесредневекового общества навыками (кузнецы, плотники, золотых дел мастера). Однако они составляли относительное меньшинство в англосаксонском обществе, которое можно было сравнить с представителями слоя министериалов в королевствах Меровингов и империи Каролингов. Основная масса англо-саксонских рабов, как и франкских, была приписана к сельскохозяйственным работам — выращивание и сбор урожая, уход за скотом господина. В отличие от франков, это выразилось в формировании специального обозначения для таких людей — термина esne; эта категория, одновременно отражавшая и степень личной зависимости человека, и его «профессиональные» навыки, не имела аналогов в континентальном праве VI–IX вв.
Однако со временем занятия рабов и зависимых от богатых соплеменников людей изменялись вместе с их правовым статусом. Именно эволюция социального положения рабов на протяжении VII–X вв., их статуса в рамках королевств Кент и Уэссекс (а начиная с конца IX ― начала X вв., т. е. с правления Альфреда — на территории всей Англии, в т. ч. в области Северо-Востока, контролируемой данами), является предметом изучения в последующем параграфе этой работы.
§ 3. Древнейший этап развития рабства в Британии: законы VII — конца IX в.
В данном разделе мы обратимся к анализу различных категорий зависимости в англо-саксонском обществе с точки зрения эволюции их правоспособности и правового положения на протяжении VII — конца IX в. Многообразие терминов, выражавших отношения господства-подчинения, в древнеанглийских правовых и нарративных источниках не просто не уступает, но даже превосходит количество понятий и дефиниций, которые встречаются в рассмотренных в предыдущих главах континентальных источниках.
Это объясняется прежде всего тем, что законы англо-саксонских королей (за исключением древнейшей их части, включавшей законы Кента VII в.) дошли до нас на двух языках — в ориганале, на древнеанглийском языке, и в латинском переводе. Однако не менее важным обстоятельством было и то, что для англо-саксов начала VII ― начала XI в. было характерно очень сложное устройство низшего общественного слоя, в котором переплелись этнические отношения завоевателей — англо-саксов и покорённых кельтов, а затем — борьба англо-саксов и «северных людей» (набеги которых начались с конца VIII в. и обрели особый размах именно в правление короля Альфреда Великого), а также различные архаические общегерманские социальные институты (например, литы и вольноотпущенники) и возникавшие новые, характерные исключительно для раннесредневековой Англии отношения господства и подчинения.
Усложнение англо-саксонского общества характеризовалось не только изменениями в категориях рабского статуса. Одним из важнейших следствий усиления власти и богатства крупных землевладельцев было попадание в разряд лично зависимого населения бывших представителей свободного земледельческого слоя. Это, в свою очередь, приводило к трансформации значения традиционных понятий, описывавших отношения господства-подчинения, и усложнению правового и социального статуса зависимых категорий населения. Соответственно, для выявления положения статуса англо-саксонских рабов, его отличий и сходства с общегерманскими и северогалльскими институтами личной зависимости, необходим, как и в случае с франкскими правдами, сравнительный анализ практически всех слоёв и категорий англо-саксонского общества, выступавших субъектами и объектами древнего права Англии — как простых и привилегированных свободных, так и различных страт лично и поземельно зависимого населения.
§ 3.1. Правовой статус привилегированных рабов в Кенте и ответственность за преступления против них:
Как мы уже отмечали, положение отдельных категорий рабов и зависимых людей в Кенте VII в. прежде всего зависело от того, кто являлся их господином, и от наличия (или отсутствия) у них специфических навыков. В законах Этельберта мы сталкиваемся с довольно многочисленным зависимым слоем, который подчинялся непосредственно королю. Прежде всего, эти законы устанавливали высокие возмещения за покушение на жизнь кузнецов и королевских посланников[1139] — простую виру (leodgeld), или 100 шилл.[1140] Особое внимание следует обратить именно на терминологическое обозначение виры в данных пассажах, поскольку существительное leodgeld в последующие века более нигде не встречается.
Феликс Либерман переводил это слово немецким аналогом Wergeld[1141], тогда как Лизи Оливер предлагает сохранить специфику древнеанглийского языка и передаёт его как person-price (без указания на гендерные различия и статус человека, чья жизнь возмещалась этой ценой)[1142]. В нашем переводе по той же причине мы используем закреплённое в «Правде Русской» понятие «вира», которое также лишено гендерной окраски. Что касается прилагательного «простой» (medume), то оно означало базовую величину возмещения за жизнь человека[1143].
Поскольку эти две категории зависимости упомянуты в англосаксонских источниках только однажды, формирование полного представления об их правовом статусе и степени зависимости является крайне трудной задачей. Тем не менее, высокая выплата за их жизнь, к тому же выраженная тем же понятием, что и вира за жизнь свободного представителя кентского общества[1144], говорит об их особом положении в VII в. Пожалуй, таким высоким положением более не обладала ни одна из упомянутых Этельбертом категорий зависимого населения. И слагаемыми такого социального статуса были близость к королю и наличие особых, «профессиональных» навыков (в данном случае — умения работать по металлу или оперативно и чётко доставлять королевские приказания). Нельзя исключать того, что по статусу к таким королевским слугам были близки упомянутые в уэссекских законах Инэ конца VII в. кузнец и управляющий поместьем, которые имели право путешествовать вместе со своим господином — гезитом.
Отдельный вопрос — кому должен был выплачиваться leodgeld в случае гибели королевского слуги. Безусловно, нельзя утверждать со стопроцентной уверенностью, что у этой категории зависимых не могло быть родичей на воле, ведь они могли попасть в услужение и зависимость к королю самыми разными путями (в т. ч. в качестве должника или пленника). Напротив, в законах Вихтреда, которые появились 90 лет спустя после законов Этельберта, можно было наблюдать картину, когда свободные родичи обращённого в рабство и находящегося под угрозой продажи за море преступника стояли перед необходимостью выкупать его вергельд[1145]. Тем не менее, в континентальном законодательстве VI–VIII вв. (в частности, в Салической и Рипуарской правдах) неизвестны случаи выплаты виры или вергельда родственникам королевских слуг или рабов.
В качестве параллели вышеуказанному казусу можно привести данные титула 2 законов Этельберта: возмещение за жизнь зависимого от короля человека (leod), который придёт ко двору своего повелителя, выплачивалось преступником в двукратном размере[1146]; 50 шилл. штрафа за это преступление забирал себе король. Тем самым он выступал в роли pater familias (выражаясь языком римских юристов) по отношению к собственной челяди. Поскольку этот штраф совпадал с размером мундебюрда, который отходил в пользу короля в случае нарушения неприкосновенности зависимых от него людей и также при совершении некоторых других преступлений, можно с достаточной уверенностью говорить о том, что и leodgeld в известной степени представлял собой не просто вергельд, а такой же штраф, взимавшийся за причинение смерти людям, особенно близким к кентскому королю.
Следующими по статусу зависимости шли королевские служанки, служанки знатных людей и простых свободных. За покушение на честь этой категории рабынь, разделённой на несколько подгрупп, также действовали достаточно высокие штрафы; тем не менее, они нигде не обозначены как leodgeld или wergeld, а плата за нанесение увечий девушке (mægþbot) встречается только в титуле, говорящем о свободных представителях королевства Кент[1147].
Относительно этого статуса зависимых слуг существует достаточно много неясностей: в частности, «королевская служанка» как единое словосочетание встречается в кентских законах только единожды; вслед за этим сразу же следует титул о рабыне-мукомольщице и некоей «третьей по статусу» рабыне, в котором король уже не упоминается[1148]. Тем не менее, можно предположить, что в данном случае имеет место быть эллипс (т. е. пропуск в синтаксической конструкции), и два разных предложения говорят нам о слугах, принадлежавших одному господину — королю. Что подкрепляет уверенность в этом?
В титуле 75 говорилось о защите мундебюрдом четырёх категорий вдов и штрафах за прелюбодеяние с ними[1149]. Для нас очень важным показателем является то, что штрафы за нарушение мундебюрда трёх высших статусов вдов и за прелюбодеяние с тремя категориями служанок очень близки по величине — 50 к 50 шилл. (королевская служанка и наиболее знатная вдова); 25 к 20 (мукомольщица и вторая по статусу вдова); 6 к 6 (третья по статусу раба и третья по статусу вдова). Следовательно, в кентском обществе эти два состояния женщины (статус зависимости от короля и статус вдовства) были как минимум близки.
Определённые параллели между статусом мукомольщицы-рабыни англо-саксонского общества и общественным положением служанки, занимавшейся сходной работой по хозяйству во франкском обществе конца VI в., предоставляет рассказ Григория Турского[1150]. Здесь присутствовала бывшая кормилица короля — Септимина, которая предала своего господина, в результате чего произошло резкое понижение её статуса до положения рабы, перемалывающей муку и лишённой всякого имущества (на что в тексте сделана специальная ссылка). Тем не менее, до этого общественный престиж Септимины был достаточно высок; это даёт основания полагать, что статус рабыни-мукомольщицы в англо-саксонском обществе VII в. изначально также мог приближаться к статусу королевской служанки-прислужницы за столом или в быту, но определённые провинности по отношению к своему господину привели к его понижению. К сожалению, в нарративных англосаксонских источниках отсутствуют примеры, подобные франкскому казусу с наказанием Септимины за измену королю, поэтому это построение носит оттенок гипотезы.
О правоспособности данных категорий зависимых женщин также можно составить лишь очень смутное и поверхностное представление. Ясно лишь то, что, как и в случае с королевскими слугами, штраф за прелюбодеяние с ними должен был отходить непосредственно королю (как в случае с вдовами — владельцу их мундебюрда[1151]).
Следующими по статусу считались те служанки, которые подносили своим хозяевам вино за столом, а возможно, выполняли ещё какие-то работы по дому[1152]. Плата за покушение на честь служанки знатного человека составляла 12 шилл. Интересен тот факт, что рабыни-прислужницы кэрлов (непривилегированных свободных) подразделялись на три категории по величине взимаемого штрафа за прелюбодеяние, совершённое с ними (6 шилл., 50 и 30 скаттов); как и в случае с тремя категориями лично зависимых от короля рабынь, здесь достаточно сложно определить причину столь дробного деления единого слоя на основе стоимости жизни и здоровья отдельных служанок. Возможно, речь шла о различной степени зависимости разных групп служанок либо же о разном уровне их квалификации. Однако сам факт появления такого многообразия статусов среди рабынь короля и его подданных однозначно говорил в пользу их относительной многочисленности и значительной роли в королевстве Кент VII в.
Очевидно, достаточно близкое к рабыням, прислуживавшим за столом, социальное положение занимал «нахлебник» кэрла. Аргумент Д. Пелтрэ о том, что зависимое состояние и отсутствие родственников у этого человека можно доказать на основе косвенных данных[1153], при внимательном рассмотрении оказывается лишь одной из гипотез[1154]. Тем не менее, основываясь на невысоком штрафе за жизнь «нахлебника» в 6 шилл. (который равнялся наказанию за нарушение мундебюрда кэрла[1155]), можно с достаточной степенью уверенности утверждать о том, что такой человек по статусу был близок к положению служанке кэрла, которая была обязана подносить ему вино.
Таким образом, слой привилегированных рабов и лично зависимых людей, относительно которых мы знаем так же немного, как и о королевских рабах и слугах франкских правд VI–VII вв. и меровингских капитуляриев, оказывается по сравнению с континентальным слоем «рабов высшей категории» гораздо более дробным. Помимо половозрастного разграничения, которое играло особую роль для франков при разделении категорий рабов королей и других крупных землевладельцев (servus regis, ancilla regis, puer regius), для англо-саксонских источников VII в. очень важным являлось сочетание квалификации того или иного «раба высшей категории» и статуса его господина.
Имело большое значение то, что, если в Салической и Рипуарской правдах в качестве «рабов высшей категории» выступали только слуги и рабы самых богатых и влиятельных представителей племени (короля, его дружинников, возможно, галло-римских земельных магнатов), то в кентском законодательстве такую роль играли также слуги простых, непривилегированных свободных (обладавших достаточными земельными угодьями для ведения самостоятельного хозяйства, но не бывших приближёнными короля или его дружинниками). В этом случае они, безусловно, имели гораздо меньшее возмещение за свою жизнь, чем слуги короля или знати (например, девушка-виночерпий кэрла уступала по стоимости своей жизни такой же служанке знатного человека или четвёртой по рангу королевской служанке в 2 раза). Но остальными признаками, по которым определялись «рабы высшей категории» — овладение особыми навыками и доверие со стороны своего господина, — они обладали в той же самой мере. Учитывая то, что общество завоевателей ещё в VII в. оставалось весьма мобильным, и часть кэрлов вполне могла разбогатеть[1156], попасть в число придворных, наконец, быть пожалованными королевской грамотой (по которой они получали новые земельные площади вкупе с судебным иммунитетом), рабы в отдельных случаях также могли рассчитывать на повышение своего статуса, а следовательно, и ценности своей жизни. Подобные примеры (в лице сенешаля, маршала) были рассмотрены на основе реконструируемой рукописи семьи В Салической правды (отражавшей «рабов высшей категории» в составе крупного австразийского хозяйства середины VI в.) и каролингских капитуляриев VIII–IX вв.; не исключено то, что они имели место и в англо-саксонской Англии VII в.
§ 3.2. Правовой статус кентских рабов VII в. (категории þeow и esne)
«Общеродовое» для рабского статуса древнеанглийское слово þeow встречалось в различных источниках англо-саксонского права с различной периодичностью. Например, в законах Этельберта оно упоминалось лишь дважды (в самом конце), что порождает множество вопросов и нерешённых проблем. В титуле 89 мы встречаем санкцию, предусмотренную за ограбление раба на большой дороге — 3 шилл[1157]. Штраф довольно низкий, особенно если сравнивать его с возмещением за прелюбодеяния с королевскими служанками. В титуле 90 появляется санкция за кражу, совершённую рабом — двукратное возмещение стоимости украденного (такое же, как и в случае нарушения церковного мира или «мира людей», т. е. народного собрания)[1158].
Таким образом, древнейшее законодательство англо-саксов начала VII в. содержало гораздо менее развёрнутый перечень санкций, применяемых по отношению к рабам за совершённые ими правонарушения, нежели L.Sal., которые упоминала и различные штрафы, и телесные наказания. Тем не менее, Ф. Либерман именно на основании континентальных варварских правд предполагал, что уже в начале VII в. рабы могли подвергаться различным телесным наказаниям[1159]. Забегая вперёд, следует отметить, что в отношении второй половины VII в. и последующих столетий этот вывод выдающегося филолога и историка права XIX ― начала XX вв. был верен; а учитывая тот факт, что протограф древнейшей части Textus Roffensis уже содержал в себе все кентские законы, можно с определённой степенью уверенности говорить о том, что и при Вихтреде, и при Этельберте рабы в одинаковой степени наказывались телесно, однако соответствующие казусы в итоговом варианте законов Этельберта по какой-то причине не были отражены[1160].
При обращении к законодательству королей Хлотхере, Эдрика и Вихтреда сразу становятся заметны новые реалии социального развития. Во-первых, полностью исчезли те немногие упоминания о королевских рабах, которые присутствовали в законах в начале VII в. Во-вторых, произошла унификация терминологии, обозначавшей рабское состояние: фактически она сводилась к упоминанию в титулах только категорий esne и þeow. Однако между двумя этими статусами не наблюдалось противостояния; наоборот, в большинстве случаев они с лёгкостью подменяли друг друга[1161].
В законах Хлотхере и Эдрика сразу несколько начальных титулов посвящено убийствам, совершённым англо-саксонскими esne. Примечательно то, что убийства разделялись на две категории: лишение жизни знатного человека, вергельд которого оценивался в 300 шилл., и лишение жизни простого свободного, оценённого в 100 шилл. (т. е. «простой вирой», как в законах Этельберта 80 годами ранее)[1162]. При этом в том случае, если убийце удавалось бежать от хозяина, тот всё равно был обязан уплатить огромный штраф[1163].
В этих титулах можно заметить несколько характерных черт, которые позволяют нам говорить об esne как о рабе — представителе низшего слоя кентского общества. Esne передавался роду убитого для замещения погибшего сородича и для предотвращения родовой мести (нем. Fehde). Его хозяин не мог выкупить esne у рода пострадавшего.
В более поздних законах Вихтреда термин esne также встречался неоднократно, но уже в сочетании с þeow. В этом источнике зафиксирована ответственность esne за работу в воскресные дни. Очевидно, такая практика была широко распространена в VII ― начале VIII вв.; постепенное усиление позиций церкви в англо-саксонском обществе привело к законодательному запрету любых видов работы и торговли в священное для христиан время. Примечателен тот факт, что esne нередко работали по принуждению своего господина; в этом случае его владелец должен был заплатить 80 шилл. королю[1164]. В случае же, если его лично зависимый человек (раб, обозначенный как esne) работал в воскресенье по собственному почину, он был обязан заплатить (причём не королю, а своему господину) 6 шилл.; в случае невозможности внести положенный штраф он нёс телесное наказание[1165].
Следующее нарушение, которое касалось рабской прослойки, отмечено в титулах 13–15. Здесь уже использован термин þeow, однако косвенные данные говорят о том, что статус такого раба может быть приравнен к статусу esne. Речь идёт о запрете употреблять в пост мясо или же давать его своей челяди. Причём ответственность свободного человека, который давал мясо своей челяди (inhiwan), вновь очень высока: он был обязан выплатить штраф за своих людей, замещавший собой смертную казнь, который назывался healsfang[1166]. В отношении рабов, употреблявших мясо в пост или поклонявшихся идолам, применялись те же санкции, что и для работающих в воскресенье esne: 6 шилл. штрафа или суровое телесное наказание[1167].
В том разделе законов Вихтреда, который касался принесения церковной клятвы, эти категории также встречались совместно. Однако, в отличие от свободных, полностью правоспособных членов кентского общества, которые должны были самостоятельно приносить церковную и судебную клятвы и очищаться от обвинения (либо в одиночку, либо с несколькими соприсяжниками)[1168], лично зависимые люди не могли самостоятельно давать клятву либо привлекать соприсяжников на свою сторону. Для того, чтобы отвергнуть предъявляемые им обвинения, они были вынуждены пользоваться посредничеством господина или официальных лиц (например, управляющего поместьем — в случае с королевским и епископским esne)[1169]. При этом раб также не имел какой-либо защиты в случае проигрыша его господином дела либо при отказе господина от уплаты штрафа за ложное обвинение: в этом случае титулы 22–23 предусматривали выдачу обвинённого в каком-либо преступлении раба на порку. Даже при обвинении одного esne другим тот второй не имел права ответить на суде и доказывать свою невиновность: согласно содержанию титула 24, за него должен был вступиться его хозяин.
Таким образом, все вышеперечисленные факты приводят нас к мысли о том, что категории esne и þeow стояли на одной и той же ступени социальной организации и в равной степени относились к институту рабской зависимости[1170]. Все перечисленные титулы говорят о том, что esne и þeow находились вне рамок родовых отношений раннесредневекового общества Англии. Они не могли самостоятельно приносить клятву на судебном собрании или в церкви: за очищение раба от обвинения нёс ответственность его господин. К ним могли быть применены телесные наказания за определённые преступления. Ничего не было сказано в кентских законах о возможности раба совершать различные сделки (покупать, продавать, обменивать вещи), что скорее свидетельствовало в пользу того, что и этими правами англо-саксонский раб (точно так же, как и раб — servus континентальных варварских правд) был обделён. В этом он был близок к традиционному римскому пониманию раба как «говорящего орудия».
Тем не менее, у кентских рабов могли быть также некоторые, хотя и крайне ограниченные, права, доступные свободным представителям англосаксонского общества. Тот факт, что некоторые из кентских законов предусматривали взимание с рабов достаточно высоких штрафов[1171], предполагали их материальную ответственность; следовательно, они должны были обладать хоть каким-то имуществом. Даже ограбление раба на большой дороге предполагало то, что он мог передвигаться отдельно от своего господина и иметь при себе какие-то вещи[1172]; однако эти вещи также могли принадлежать его господину.
Кроме этого, по законам Этельберта в случае нанесения чужому esne тяжких телесных повреждений[1173], убийства одного esne другим человеком, равным ему по статусу,[1174] виновный обязан был возместить полную стоимость убитого его господину. Связывание esne каралось штрафом, равным возмещению за нарушение мундебюрда кэрла[1175], а брак esne защищался законом: Этельберт предписал выплачивать за прелюбодеяние с его женой двойной штраф[1176].
§ 3.3. Рабы и лично зависимое население в законах Инэ конца VII в. Трансформация уэссекской традиции в судебнике Альфреда Великого конца IX в.
Судебник Альфреда, как уже было отмечено в источниковедческом разделе, предоставляет уникальный материал для анализа социальной картины жизни уэссекского общества VII в. Включённые в него законы Инэ содержат очень большое количество титулов, так или иначе касавшихся института зависимости и его развития в указанный период. В законах самого Альфреда материала по рабству очень мало, однако это можно объяснить не падением роли зависимого населения в англо-саксонском обществе в целом, а стремлением редакторов судебника (а возможно, и самого Альфреда) превратить обе части законов в единое композиционное целое для избегания случаев повторного упоминания одинаковых казусов и появления противоречий в трактовках отдельных установлений и санкциях за правонарушения.
Существует также дискуссия относительно того, стоит ли привлекать к анализу социальных институтов англо-саксонского периода перевод «Исхода», выполненный королём Альфредом. В своей новейшей статье А.Ю. Золотарёв, анализируя положение рабов в Англии VII–XI вв., прямо говорит о том, что у нас «нет поводов сомневаться», что некоторые дополнения и изменения текста Вульгаты, произведённые Альфредом, «отражали социальные реалии Англии IX в.»[1177]. Между тем, в новейшей англоамериканской историографии имеются также работы, которые склонны относить к источникам альфредовского пролога не только латинский перевод «Исхода», но и континентальные памятники, прежде всего — юридические компендиумы, именуемые Collatio legum Romanarum et Mosaicarum и Liber ex lege Moysis, а также Admonitio generalis Карла Великого и произведения Хинкмара Реймсского[1178].
Нам связь между переводом библейского текста и реалиями, современными его авторам, также не всегда кажется прямолинейной.
Безусловно, социальная действительность, окружавшая короля Альфреда и его приближённых, накладывала свой отпечаток на стиль перевода и его содержание. Это видно хотя бы на основании сравнения терминологии зависимости, используемой Альфредом в его варианте перевода «Исхода», с переводом тех же терминов в «Семикнижии» Эльфрика (Heptateuch, конец X в.). Главное различие — появление у Эльфрика обозначения раба как wealh (в то время как Альфред ограничился в прологе термином þeow), мы уже отметили выше.
Тем не менее, wealh во множестве встречаются и в законах Инэ, а их отсутствие в законах Альфреда вовсе не означает того, что в конце IX в. они вдруг исчезли или полностью слились с прочими категориями. Альфред при внесении в свой перевод корректур руководствовался не только лишь окружающей социальной действительностью, но также и собственными мотивами (например, глорификации своих установлений, демонстрации политики милосердия).
По мнению автора диссертации, анализ терминов, встречавшихся в переводе «Исхода», обязательно должен присутствовать в работах, посвящённых социальной истории раннесредневековой Англии, но он должен играть подчинённую роль по отношению к собственно королевским установлениям Альфреда и Инэ; иными словами, любая информация, содержавшаяся в альфредовском переводе «Исхода», должна быть верифицирована на основе правовых источников этой эпохи.
Кроме того, в отношении законов Инэ особую важность представляет метод сравнительного изучения различных рукописей. Всё дело в том, что некоторые титулы, относившиеся к установлениям этого короля, имели два варианта (назовём их условно «кратким» и «пространным»). В большинстве случаев «пространные» варианты дошли до нас в составе Рочестерского кодекса или же в передаче антиквара и издателя XVI в. Уильяма Ламберта[1179]. Кроме того, в некоторых рукописях встречался иной порядок титулов, нежели тот, который представлен в рукописи Е (древнейшей из ныне доступных). Поэтому во всех случаях разночтений мы будет отмечать, согласно какой рукописи мы воспроизводим текст в диссертации, а также то, какой вариант написания мы считаем более близким к протографу.
Законы Инэ дают большой материал по истории рабства в Уэссексе конца VII в. В первую очередь, необходимо отметить то, что в этих королевских установлениях нет ни слова о тех многочисленных категориях «привилегированных рабов», которые были отмечены в Кенте начала VII в. С другой стороны, по сравнению с кентскими законами здесь появилась новая категория зависимого населения — уилы (wealh)[1180]; однако, в зависимости от контекста, она могла приравниваться к рабскому статусу (который обозначался терминами esne и þeow) либо означать свободного подданного короля Уэссекса, платившего налоги и имевшего определённые права (хотя его персона ценилась ниже, чем персона англо-сакса).
Примечательно также и то, что термин «свободный» (frig, frigea) не всегда употреблялся только в отношении кэрлов (т. е. полноправных членов англо-саксонского общества): он также мог означать определённую зависимость от другого человека. Это говорит об ускорении разложения родовых отношений в Уэссексе в конце VII в. и появлении прослойки обедневших лично зависимых людей, сидевших на землях крупных землевладельцев или же богатых соседей. Хотя они не были в той же степени бесправны, как различные категории рабов англо-саксонского общества, в X в. эта промежуточная категория утратила некоторые черты полной свободы, которые были характерны для всех полноправных членов германских племён.
В законах Инэ, равно как и в законодательстве Кента, присутствовало обращение к теме запрета труда в воскресные дни. С одной стороны, это демонстрировало определённую синхронность в фиксации правовых установлений в Кенте и Уэссексе конца VII в.; но при этом, с другой стороны, сходные по форме титулы отражали совершенно разные отношения господства и подчинения. В законах Инэ, помимо наказания в отношении рабов[1181], предусмотрена также ответственность «свободных» за работу в воскресенье по собственному почину, «без разрешения господина»[1182].
Если наказания за самовольную работу в отношении рабов (ðeowmon) выглядят вполне понятными и обоснованными (телесные наказания были узаконены также в Кенте при Вихтреде), то наказание в виде лишения свободного его статуса за аналогичное нарушение и упоминание о наличии у него господина вызывает вопросы. Почему в рукописи Cambridge. Corpus Christi College. Ms. 173*[1183] титул сформулирован именно таким образом?
Сравним его с установлением того же короля, запрещавшим господину продажу своего зависимого человека за море, будь он рабом или свободным (ðeowne oððe frigne)[1184]. Зависимый от господина человек обозначен в данном случае как agen geleod; это слово, как и термин, обозначавший зависимого от короля человека во времена Этельберта, имеет корень leod[1185]. Жизнь этого человека защищалась весьма высоко — двойным возмещением и 50 шилл. штрафа. Очевидно, что и в случае с законами Инэ таким образом отмечался человек, являвшийся слугой господина, но совершенно не обязательно — бесправным рабом. Leod Этельберта и Инэ должен был обладать и достаточно ограниченной правоспособностью; по социальному статусу он, скорее всего, превосходил esne и þeow.
Отдельный вопрос — имели ли какое-то отношение это «свободные», но вместе с тем зависимые от воли господина слуги к лэтам, однажды упомянутым в законах Этельберта[1186], или отпущенным на волю рабам? Законы Инэ, представленные в рукописи Е, как будто не дают никаких оснований для подобного утверждения. Quadripartitus также не проясняла ситуацию, поскольку слово «свободный» там переводится стандартным латинским liber, а слово leod переписчик, очевидно, просто не смог перевести и передал в том же виде, в каком оно встречается в древнеанглийском языке.
Однако основания для подобного предположения появляются, как только происходит обращение к другим рукописям. В рукописях Н и В (в первой — в виде глоссы, во второй — в основном тексте) присутствовало очень важное добавление: согласно ему, у «свободного» появлялась альтернатива — либо лишиться свободы, либо заплатить высокий штраф. При сопоставлении все трёх текстов вместе и добавлении для полноты картины к ним текстов Quadripartitus и издания Ламберта получается следующая таблица:
| Е | B | H | Quadripartitus | Ld |
| Gif ðonne se frigea ðy dæge wyrce butan his hlafordes hæse, ðolie his freotes | Gif ðonne se frigea ðy dæge wyrce butan his hlafordes hæse, ðolie his freotes oððe sixtig scill’ 7 preost [sy] twyscyldi[1187] | Gif ðonne se frigea ðy dæge wyrce butan his hlafordes hæse, ðolige his freotes [oððe LX scll’ 7 preost twyscildig][1188] | Si liber ea die operetur sine iussu domini sui, perdat libertatem suam | Gif ðonne se frigea ðy dæge wyrce butan his hlafordes hæse ðolige his freotes oþþe sixtigscillinges 7 preost sytwyscildig. |
Как видно, в рукописях более поздних, чем Е, произошло добавление очень важного положения в качестве альтернативы порабощения: «или [пусть виновный уплатит] 60 шилл., а священник — вдвойне». Согласно комментариям Феликса Либермана, сумма 60 шилл. встречалась в законах Инэ не единожды. Например, она зафиксирована в титуле 23,3[1189] за убийство раба кельтского происхождения; в титуле 4 тот же штраф должен выплачивать человек, не внёсший ко дню мессы св. Мартина церковную подать[1190], а в титуле 51 — не участвовавший в сборе народного ополчения[1191]. Таким образом, Либерман отмечал то, что данная сумма упомянута и как штраф за жизнь лично зависимого человека кельтского происхождения (противопоставленного податному валлийцу), и как штраф, налагаемый на податного человека (возможно, свободного кэрла)[1192].
Размер штрафа отчасти прояснял степень зависимости «свободного» человека (древнеангл. frigea), который мог лишиться свободы в случае работы в воскресный день. Поскольку он был достаточно высок, но вместе с тем уступал размеру выплаты за жизнь свободного человека (вергельда), можно говорить об этих людях как о категории, обладавшей достаточным имуществом и защитой от посягательств на свою жизнь и личность (например, от продажи за море). Либерман предполагал, что речь может идти о рождённых на свободе людях, попавших в зависимость за долги; автору диссертации кажется, что с данном случае речь шла о более широкой категории зависимых людей, среди которых могли присутствовать и те, кто в Кенте во время правления Этельберта обозначался как læt[1193], и некоторые другие лично зависимые земледельцы и арендаторы земли, сохранившие остатки свободы и некоторые элементы правоспособности, но в то же самое время уже находившиеся под частным мундебюрдом «сильных людей» (часто — на земле своих предков, которая, однако, входила в поместные земли богатых землевладельцев или церквей в результате королевских пожалований)[1194]. Впоследствии, на протяжении X–XI вв., эта тенденция проявлялась всё более отчётливо.
Необходимо попытаться дать хотя бы относительную датировку тому дополнению, которое появилось в рукописях H и В. Как известно из большинства исследований, рукопись Е в той части, где она содержит законы Альфреда-Инэ, относится к концу IX ― началу X в. (согласно Либерману, она была создана около 930 г.); рукописи Н и В — гораздо более позднего происхождения (по Либерману — около 1120 и 1128 г. соответственно), однако они произошли от общего протографа (hbq), который складывался на протяжении X — конца XI вв. (Либерман даёт более точные даты — 920-1080 гг.). Рукопись, послужившая основой для латинского перевода судебника Альфреда в составе Quadripartitus, выделилась из него же в первые десятилетия XI в.[1195], и в рукописях Quadripartitus мы нигде не встречаем дополнения, выделенного жирным.
Кроме того, в рукописи G[1196] (Либерман не стал помещать её в своё издание) текст этого титула полностью совпадает с тем, который был представлен в Е (без дополнений). Этот факт примечателен тем, что рукопись G и издание Ламберта (с дополнениями) имели общий протограф (gls), созданный приблизительно в 920-1060 гг.; впоследствии, в конце XI в., их пути разошлись[1197].
Видимо, с определённой долей условности придётся принять в качестве рабочей гипотезы тот факт, что дополнения не могли быть внесены в протограф законов Инэ, иначе они были бы восприняты рукописями Е и G (или хотя бы одной из них). Кроме того, они должны были быть внесены в рукопись hb уже после её выделения из hbq (Quadripartitus также не содержит дополнений). Исходя из вышесказанного и принимая в качестве года создания Quadripartitus дату, близкую к 1108 г., исследователь неминуемо приходит к выводу о том, что и переписчики H и B, и Ламберт работали с рукописью, которая включала в себя эти дополнения и появилась не ранее начала X в. и не позднее начала XII в.; причём составитель текста протографа Quadripartitus XI в. не был знаком с этим текстом[1198].
Необходимо также сравнить написание титулов 3–3,1 законов Инэ в различных рукописях. Оба они касались занятий рабов в воскресные дни. Если в случае с работой по приказу господина все рукописи дают одинаковое окончание (зависимый человек становился свободным, а господина штрафовали на 30 шилл.), то при работе по собственному почину различные рукописи предлагают различные санкции:
| Е | B | H | Quadripartitus | Ld |
| Gif þonne se ðeowa butan his gewitnesse wyrce, þolie his hyde | Gif ðonne se ðeowa butan his gewitnysse wyrce, þolie his hyde oþþe his hydgyldes | Gif ðonne se þeowa buton his gewitnesse wyrce, ðolie his hyde [oððe his hydgyld…] | Si servus sine testimonio domini suioperetur, corium perdat | Gif ðonne se frigea ðy dæge wyrce butan his hlafordes hæse ðolige his freotes oþþe hishydgyldes |
Тем самым в рукописях IX–XII вв. вновь фиксируются два варианта применения санкций. Поскольку выше уже был высказан взгляд на возможность определения времени появления дополнений, выделенных жирным в рукописях H и В, а также в тексте Ламберта, можно ограничиться только выводами по содержанию данного блока титулов в составе законов Инэ.
Итак, в титулах 3–3,2 законов Инэ наблюдается тот же самый процесс проникновения церковных канонов в жизнь англо-саксонского общества, что и в законах Вихтреда. Отличие в данном случае заключается в том, что в уэссекском обществе конца VII в. более отчётливо обозначена ответственность раба за нарушение церковных запретов, а господин за принуждение его к работе в воскресенье подвергался меньшему взысканию, чем в кентских законах того же периода[1199]. В свою очередь, раб в Кенте при работе по своему почину мог быть выкуплен своим хозяином за 6 шилл., и лишь при отказе последнего или отсутствии денег передавался на бичевание; в Уэссексе такой альтернативы на протяжении правления Инэ не было — раб всегда должен был нести наказание «собственной шкурой».
Тем не менее, в X–XI вв. в законы Инэ была сделана вставка, дозволявшая господину (а возможно, и самому рабу) откупаться от телесного наказания посредством штрафа, названного hydgyld. Размер этой выплаты совершенно не ясен, однако вслед за Либерманом можно предположить то, что он значительно превышал 6 шилл., положенные в таких случаях согласно кентскому законодательству VII в.[1200] Данное дополнение автор диссертации также считает следствием влияния христианской доктрины о милосердии и прощении грехов; манифестация милосердия должна была усиливаться по мере развития института церкви в Англии и получить ко времени правления Альфреда статус «официальной идеологии» английской раннесредневековой монархии[1201].
Возможность выкупа рабом собственного правонарушения в Уэссексе при Инэ так же, как и в случае с законами Вихтреда, подтверждает отсутствие в англо-саксонском обществе представления о рабе (esne, þeow) как полностью бесправном человеке, за которого нёс ответственность глафорд: традиционная для немецкой исторической науки XIX ― начала XX вв. антитеза «Gemeinfreie-Sklave» («полноправный свободный-раб») в этом случае оказывалась неприменимой. Появление у раба возможности откупиться от наказания также свидетельствовало о наличии у него некоторого имущества[1202]. С другой стороны, законодательный запрет работы в воскресенье должен был указывать на распространённость такой практики в Англии и необходимость жёстко пресечь данный вид нарушения. Его неоднократное повторение на протяжении X в. только подтверждает тезис о низком правовом статусе рабов, занятых в полевых работах, и их полной зависимости от воли господина и его приказов.
Ближайший по времени титул, который может служить аналогией к Ine. 3–3,2, находился в договоре, который приписывался королям Эдмунду и Гутруму[1203]. Он датирован Либерманом ноябрём 921–938 гг. В титулах 7,1–8 встречаются следующие пассажи: «Если свободный человек работает в день отдыха, пусть пострадает его свобода или пусть он уплатит штраф — lahslite. [Если] раб — пусть пострадает его кожа или [пусть он выплачивает] hydgyld»[1204]; «Если глафорд принуждает к работе своего раба в день отдыха, пусть он выплачивает lahslitte в [месте действия] датского права и штраф — среди англов»[1205]; «Если свободный человек нарушает установленные законом [церковные] праздники, пусть он выплачивает штраф или lahslite. Если это совершит раб, пусть пострадает его кожа или [пусть он выплачивает] hydgyld»[1206].
Для того, чтобы говорить о прямом влиянии этого памятника на законы Инэ, т. е. для утверждения о том, что писец протографа hbq «переписал» и «вставил» этот фрагмент из более позднего источника в более ранний (условно называемый нами «пространной» редакцией титулов 3–3,2 законов Инэ), у нас совершенно недостаточно оснований. Во-первых, в законах Инэ (рукописи Н и В) совершенно не отразились никакие скандинавские реалии, в т. ч. штраф, характерный для области датского права — lahslite. Во-вторых, в них даже не была намечена дихотомия «работа в воскресенье — работа во время церковных праздников», тогда как в EGu. она отчётливо просматривалась.
Вместе с тем, в упомянутом памятнике первой трети X в. отчётливо были видны те же самые изменения в правовом статусе раба, которые были привнесены в законы Альфреда-Инэ в X–XI вв. В первую очередь, в титуле 7,1 не сохранилось никаких следов зависимости свободного от какого-либо другого человека[1207]; в этом отношении штраф за нарушение покоя в воскресенье, названный здесь lahslite, имеет сходство с выплатой под названием healsfang, упомянутой в Wi. 11 в качестве санкции за аналогичный проступок по отношению к свободному. С другой стороны, в качестве альтернативы штрафу здесь так же, как и в законах Инэ, упоминается порабощение свободного человека.
Санкции в отношении раба остались по сравнению с «дополненным» вариантом титула 3,1 законов Инэ неизменными. Аналогично Ine. 3, по данному договору глафорд должен был выплачивать штраф в случае принуждения раба к работе в воскресенье. Однако здесь упомянуты лишь названия выплат (wite и lahslite) без уточнения их величины. Наконец, в договоре впервые в англо-саксонском законодательстве появлялось наказание за работу раба или свободного во время церковных праздников[1208]; при этом санкции, применяемые к этим двум категориям лиц, совпадали с теми, которые упомянуты в EGu. 7,1.
Можно сделать на основании анализа договора, который был составлен из королевских установлений Эдварда после захвата области данов, некоторые выводы. Прежде всего, ни в одном из них не идёт речь о свободном человеке, который был бы зависим от кого-либо другого. Кроме того, постепенное усиление роли церкви в начале — середине X в. выражалось в том, что под запрет попадала работа не только в воскресенье, но и в дни церковных праздников[1209].
Вместе с тем, все упомянутые установления (королей Инэ и Эдварда) отличаются от титула 43 законов короля Альфреда, в котором он запрещал работать в определённые недели до и после церковных праздников только свободным англо-саксам, но не порицал практику работы лично зависимых людей в это же время[1210]. Видимо, в данном титуле также говорится о «свободных» людях, являвшихся владельцами наделов на землях знати и выполнявших в их пользу определённые натуральные повинности; они противопоставлены рабскому населению (þeowmon и esne)[1211]. Надо полагать, что при наличии принуждения со стороны господина к работе последней категории в те дни, когда его «свободные» люди отдыхали, он не нёс никакого наказания.
Из сравнения двух этих казусов и ответственности за них следует вывод о том, что церковь в раннесредневековой Англии VII–X вв., хотя и не полностью, но удерживала крупных землевладельцев от злоупотреблений в отношении находившегося в их подчинении населения. В качестве выражения королевского и церковного милосердия в адрес рабской и лично зависимой прослоек англо-саксонского общества в X–XI вв. им была предоставлена возможность откупаться в случае нарушения запрета о воскресной работе: рабу — платой за свою шкуру (hydgyld), свободному человеку — штрафом (wite, lahslite). Хотя эти штрафы не всегда были чётко зафиксированы в законах, а их размер мог значительно превышать наличествовавшее у зависимых людей имущество, сама по себе альтернатива потерять свободу, понести суровое телесное наказание или заплатить штраф была значительным шагом вперёд по сравнению с санкциями, предписанными древнейшим сохранившимся до наших дней текстом законов Инэ (рукопись Е): ведь деньги за своего человека мог внести его господин. Кроме того, обратим внимание на то, что «любимые» рабы глафорда в те немногие дни во время поста, когда они были свободны от работы (четыре дня в течение года), также имели некоторое время для работы на себя, а не на господина, либо могли принять подаяние от других людей, что также смягчало их положение.
Не исключено также, что под влиянием церковной политики милосердия была снята ответственность за заступничество гезита перед королём или элдорманом, а также за заступничество человека более низкого социального статуса перед своим господином за их челядь[1212]. Это установление можно понять как непременное требование короля Инэ прощать человека, у которого были дворовые слуги (familia, inhiwan) и который заступался за них в случае обвинения последних в серьёзных правонарушениях (краже, убийстве), даже если они были уличены, поскольку именно король Уэссекса Инэ впервые законодательно закрепил право церковного убежища для людей всех социальных категорий, повинных в тяжёлых преступлениях[1213].
В законах Инэ мы также встречаем и другие титулы, свидетельствовавшие о наличии у рабов ограниченной имущественной ответственности по судебным делам. Например, esne мог взять в аренду некоторые предметы вооружения, которые, надо полагать, были достаточно дорогими; кроме того, при утрате взятых в аренду вещей он должен был возмещать часть их стоимости из собственного имущества[1214]. Однако в Quadripartitus исчезает само упоминание об esne как одной из сторон арендных отношений: теперь в основу титула положен казус, который касается потери копья или коня, но не меча. В титул было внесена радикальная правка, согласно которому третью часть композиции (т. е. возмещения за жизнь убитого этим мечом человека) возмещал тот, кто ссудил этот меч другому лицу[1215]. Скорее всего, это было связано с тем, что уже в XI в. категории esne, esnewyrhta были непонятны для переписчиков протографа Quadripartitus[1216].
Но в конце IX в., т. е. в правление Альфреда Великого, на правовой статус несвободного населения влияла не только политика милосердия в отношении провинившихся рабов. Не следует забывать о том, что в альфредовском переводе «Исхода» содержались также достаточно традиционные для германских континентальных законов установления, которые указывали на положение раба в составе имущества господина. Так, в переводе Альфреда убийство раба при определённых обстоятельствах не считалось преступлением[1217]. При этом он допускал в своём судебнике и некоторые наказания, которые можно наблюдать на примере Lex Salica в отношении рабов. За насилие раба в отношении рабыни полагалось либо бичевание, либо кастрация, тогда как за подобное нарушение, совершённое свободным человеком — штраф всего лишь в 5 шилл[1218]. Сравнение рукописей даёт лишь небольшие различия в способе наказания; при этом не очень ясно, заменяет ли слово alias (лат. «иначе») в рукописи Н слово vel («или»), либо же это является следствием непонимания переписчиком начала XII в. древнеанглийского выражения betan mid hyde (означавшего бичевание).
Фраза, в которой от судьи требовалось кастрировать раба, была оформлена как приписка на полях позднее основного текста и могла быть взята из другого списка судебника Альфреда:
| Е | B | H | Quadripartitus | Ld |
| Gif ðeowmon þeowne tonedhæmde genede, bete mid his eowende | Gif ðeowman þeowne tonydhæmede genyde, bete mid his eowende | Gif ðeowmon þeowne tonydhæmede genide, bete mid his hyde [aliaseowede] | Si servus servam ad violentum concubitum cogat, testiculos perdat (Si servus servam cogat ad violentiam perferendam, castretur) | Gif ðeowman þeowne tonydhæmed genyde, gebete mid his eowende |
Так или иначе, за сексуальные отношения с чужой рабой раб в конце IX в. подвергался столь же суровому и унизительному наказанию, что и у салических франков начала VI в., но, в отличие от последних, без права выкупа своей вины[1219].
Таким образом, необходимо сделать выводы относительно соотношения в королевстве Уэссекс VII в., а затем — английском государстве Альфреда конца IX в. различных лично и поземельно зависимых категорий населения. К таковым следует отнести две основные группы. Первая — это рабы, обозначенные как esne и þeow и являвшаяся «преемницей» рабов, описанных в кентских законах VII в. Вторая — это категория «свободных» людей, которые несли повинности в пользу своих хозяев (очевидно, попадая к ним в личную зависимость как с землёй и движимым имуществом, так и без оных). Последние, таким образом, представляли собой прямую параллель не к liber homo или ingenuus Салической и Рипуарской правд, а к зависимым от крупных светских и церковных землевладельцев рипуарам, обозначенным в тексте Lex Ribvaria VII в. латинскими терминами homo regius, homo ecclesiasticus, homo Romanus.
Как и в Lex Ribvaria, на примере судебника Альфреда можно наблюдать определённое сближение социально-правового статуса этих двух групп без полного их слияния в одну прослойку. Так, обе категории зависимого населения Англии наказывались за нарушение запрета работы в воскресные дни, но с различной степенью тяжести: если «свободный» англосакс, согласно тексту законов Инэ, лишался остатков своей свободы (либо позднее, в дополнении X–XI вв. к тому же памятнику — мог быть выкуплен штрафом в 60 шилл.), то раб должен был перенести «на своей спине» бичевание. В ряде случаев судебник упоминал о том, что раб мог быть кастрирован (такого наказания в отношении «свободного», а по факту — зависимого от богатого соплеменника земледельца не зафиксировано), например, при покушении на честь чужой рабыни.
Однако политика церковного милосердия, подкреплённая официальной линией королевской власти (начатой ещё в правление Альфреда Великого), постепенно приводила к трансформации соответствующих титулов судебника короля Альфреда. Так, на протяжении X в. в рукописи, которые содержали этот памятник, было включено добавление в титул о кастрации раба, позволявшее его господину (или истцу, или судье — последнее спорно) решить его судьбу — быть кастрированным или быть бичёванным. В этом заключалось его основное отличие англо-саксонского раба IX ― начала X в., совершившего изнасилование чужой рабыни: последний не мог выкупить своё «мужское достоинство» с помощью штрафа; в случае наказания раба-англо-сакса за прелюбодеяние в IX в. такой альтернативы, которая была известна по материалам Салической правды, не предполагалось.
Помимо всего прочего, раб даже мог брать в залог чужие вещи (например, оружие), что говорило о наличии у него во времена правления Альфреда имущественных прав, которые превосходили понятие рабского пекулия. Поскольку пекулий не мог быть использован рабом для сделок по приобретению благ без ведома господина (который в случае аренды не указан как ответчик за своего раба), настоящий правовой казус мог знаменовать собой появление имущественной ответственности раба в различных ситуациях, в т. ч. в случае совершения правонарушения и необходимости его искупления штрафом (например, при наложении на раба в конце IX ― начала X в., в правление Альфреда и Эдмунда, возмещения «hydgyld» вместо порки).