— И куда же они его упрятали, моего братца или сестрицу? — спросил Конрад.
— Я так и не ведаю, кого мне послал Бог. И сколько я ни билась узнать, куда дели дитя, вся моя боль и мужа оказались напрасными. Вот уже почти год я в неведении и страданиях.
Позже, спустя ещё год, до Евпраксии дойдут слухи, что во время новых военных действий, развязанных Генрихом IV, при бегстве императорского войска от крепости Монтебелли у него погиб сын, коему было в ту пору около двух годиков. Евпраксия оплакивала его вместе с Родионом как их родного сынка.
А пока Конрад и Евпраксия размышляли над её судьбой. И выход из этого положения нашёл юный король.
— Лучшего убежища, матушка императрица, мы не найдём, как при дворе графини Матильды Тосканской.
— Примет ли она беглянку? — усомнилась Евпраксия.
— Примет как родную. Да у неё мой братец Генрих пребывает. И тебе, матушка, с ним будет хорошо. Графиня Матильда милосердна без границ. Но она и рыцарь отменный. Наш поэт Доницио слагает о ней песни и баллады. Он боготворит её.
— Домой бы мне. Господи, как я исхожу тоской о родном Киеве, — пожаловалась Евпраксия и, вздохнув, добавила: — Что ж, я покоряюсь судьбе. Далеко ли сейчас графиня?
— Она в походе. Но мы найдём её, — заверил Конрад.
Судьба на сей раз оказалась благосклонна к императрице. Графиня Матильда уже многое знала о несчастной доле Евпраксии от архиепископа Гартвига, который вновь бросил вызов Генриху и ушёл от него в стан графини Тосканской. Он покинул Верону в те дни, когда надругались над Евпраксией и заточили её в замке. Ничего не приукрашивая, он рассказал Матильде о сатанинских шабашах и о том, какому позору была подвергнута Евпраксия. Он знал обо всём от тайного очевидца.
Матильда, слушая Гартвига, побелела от гнева.
— Мало предать анафеме этого злодея. Попадись он мне в руки, я бы сожгла его на костре! Да попадётся, — заверила графиня.
Это было как раз в то время, когда Матильда собрала в Тоскане войско и повела его под Каноссу, где во гневе и разбила войско ненавистного ей Рыжебородого. А в эти декабрьские дни, когда Евпраксия уже была в замке Манагуа, графиня попросила своего мужа, графа Вельфа, сходить с двухтысячным отрядом воинов в Верону и вызволить из заточения Евпраксию. Графиня знала, что Генрих в Павии, и, напутствуя мужа, сказала:
— Ты, дорогой, исполнишь всё успешно. Генрих тебе не помешает.
В пути граф Вельф не мог миновать крепость Мантуа. Там он и встретился с императрицей. Молодой рыцарь поначалу расстроился: не удалось ему совершить подвиг. Но, узнав, как Евпраксию освобождали, порадовался благополучному исходу. Спустя сутки после приезда графа Вельфа обитатели замка Мантуа провожали императрицу и её спутников на юг Италии в Каноссу, где их уже ждали. На сей раз кортеж императрицы выглядел достойно. Она сидела в богатой колеснице, запряжённой четвёркой белых лошадей. Её сопровождали сотни воинов. И сам король Конрад состоял в её свите. Он был рад угодить славной Евпраксии и вызвался проводить её до Каноссы, представить графине Матильде, показать своего брата Генриха.
Глава двадцать перваяПУТЬ К ВОЗМЕЗДИЮ
В крепость Каноссу в эти зимние дни с юга Италии прибывали все новые отряды воинов. Графиня Матильда, граф Вельф-старший и король Конрад готовились дать императору Генриху последний бой на итальянской земле, выгнать его за Альпы. И когда к графине Матильде пришёл гонец от её мужа с вестью о том, что в Каноссу едет императрица, Матильда обрадовалась этому сообщению и выслала далеко за крепость большой отряд воинов для почётного сопровождения. Лишь только кортеж появился в виду крепости, сама графиня села в открытый экипаж и с сотней рыцарей выехала на дорогу, ведущую в Мантуа.
Матильда встретила Евпраксию с честью, как и подобает принимать государей. В Каноссе торжествовали. Красочно описывает настроение Матильды в это время её панегерист Доницио, применяя к ней библейские фразы. «Новая Дебора (то есть Матильда) увидела, что пришло время извергнуть Сисару (то есть Генриха) и, подобно Иаили, она вонзила острие в его висок».
Будет ли так, ни сама Матильда, никто другой не ведали, но встреча, устроенная графиней императрице, вселила в Евпраксию уверенность, что издевательства и унижения от Генриха над нею позади.
В Каноссу экипажи Евпраксии и Матильды въехали рядом, колесо в колесо. Женщины успели обменяться приветствиями, и Матильда даже спросила государыню о самочувствии и здоровье. Сама тридцатилетняя графиня была в расцвете сил и красоты. Она напоминала амазонку из древнегреческих сказаний, которые Евпраксия читала в Кведлинбурге.
Воительница понравилась Евпраксии. Её лицо притягивало взор божественной чистотой и строгостью, а когда она улыбалась, то улыбка завораживала. Въехав в Каноссу. Евпраксия поняла, что восторженные крики толпы горожан предназначались графине, а не ей. Что ж, им было за что благодарить воительницу. Ведь только благодаря её мужеству Каносса не разорена императором Генрихом.
Под возгласы толпы кортеж добрался до городской площади, где стоял дворец графини Матильды. Это было красивое здание из розового камня, с балконами, с мраморной отделкой проёмов окон и дверей. Однако Евпраксия не успела налюбоваться дворцом. Матильда знала, что ей и её путникам нужен отдых, что они голодны. В большой зале, где пыли накрыты столы, Евпраксию ждал сюрприз. Её встретил архиепископ Гартвиг. И она обрадовалась ему, как родному отцу.
За столом Евпраксия грелась под взорами Гартвига и Матильды. Ей было приятно видеть Конрада и ловить любопытный взор принца Генриха. Рядом с нею сидели её верные русичи, её сердечный сокол Родион. Всё это наполняло её грудь безмятежным покоем. Правда, у неё по-прежнему болело сердце от потери своей кровиночки. Где её дитя, что с ним? И, быть может, больше всего по этой причине она жаждала отмщения Генриху. Как ей хотелось увидеть его раздавленным, униженным, но не убитым, а медленно умирающим от позора и одиночества.
Прошли сутки. Евпраксия отдохнула. Слуги графини принесли ей новую, достойную императрицы одежду. Словно зная вкусы Евпраксии, Матильда прислала ей всю одежду византийского покроя — удобную и красивую, прислала сафьяновые красные сапожки как символ верховной власти. А позже, к вечеру, она пришла в покой Евпраксии сама и с нею был архиепископ Гартвиг. Императрица уже догадалась, почему он в Каноссе, близ графини Тосканской. «Только она может справиться с Генрихом. Что ж, теперь я не одинока», — мелькнуло у Евпраксии.
В камине пылали золотистые грабовые поленья, в покое было тепло, горели светильники. Евпраксия пригласила Матильду и Гартвига сесть в кресла, к огню. Графиня спросила:
— Как вы отдохнули, ваше величество?
— Я наконец-то пришла в себя и поверила, что кошмары позади, — ответила она.
— Слава богу, отозвалась Матильда.
Какое-то время все сидели молча, любуясь весёлой пляской языков пламени на поленьях, в камине. Они знали, что предстоит трудный разговор, в котором не должно быть скрытности. Ещё не было ни слова сказано о Генрихе, но Евпраксия понимала, что речь пойдёт только о нём. Ей показалось, что он, как губительный источник, волновал всех, кто хоть раз вдохнул исходящий от него смрад.
Наконец Матильда посмотрела на Гартвига, тихо сказала:
— Преподобный отец, жизнь сделала тебя мудрой. Потому скажи нам, на какую стезю ступить, чтобы покарать зло, какое окутало наши державы?
Очевидно, Гартвиг ждал, что Матильда побудит его сказать первое слово об императоре. Однако он повёл речь осторожно.
— Я не осмелюсь взять на себя миссию пророка и судьи над человеком, о котором поведём речь. Над ним свершатся суд Господень и суд людской. Потому сочту своим долгом только то, что с вашей помощью приближу час того суда. И на том суде вместе с вами скажу обвинительное слово.
— Мы готовы следовать за тобой, преподобный отец, — ответила Матильда и прикоснулась к руке Евпраксии, словно утверждая, что та согласна с ней.
— Спасибо, ваше величество, спасибо, дочь моя. Силы мои прибывают. Но путь наш труден, борьба — и того более. Однако победы над злом никогда не даются легко, — продолжал Гартвиг. — Лишь уповая на Спасителя, мы очистим нашу землю от сатанинских сил. Потому, ваше величество, — обратился Гартвиг к Евпраксии, — я прежде всего призываю вас к чистосердечному излиянию той боли, какую вы несёте в груди своей. Сочтите нас своими духовниками и скажите всё, что высветит неблагочестивого Генриха.
Евпраксия приняла эту просьбу как нечто неизбежное. Она знала, что никто в Германии не несёт в себе того, что ведомо ей о своём супруге. Знала она и то, что многие его боготворят и чтят, как своего кумира. И только её самоотречение, её принародное покаяние дадут судьям право подвергнуть императора суровому осуждению, призвать на его голову гнев Спасителя, кару Божью.
Однако собраться с духом, пройти через муки покаяния и стыда у неё не хватало сил. Стыд — как он мучителен! Даже тогда, когда нет в том твоей вины. Целомудренная по нраву, она не могла так просто, без мук, обнажить себя даже перед близкими, полюбившимися ей людьми.
Гартвиг наблюдал за лицом Евпраксии, освещённым пламенем камина, понимал её терзания и страх сделать первый шаг к исповеди. И помог ей.
— Ты, матушка государыня, расскажи нам, какую встречу оказал тебе император в Мейсене, в день приезда на нашу землю.
Евпраксия вспомнила случившееся почти десять лет назад на площади Мейсена так явственно, что ей показалось, будто это произошло недавно. Она услыхала рёв верблюдов, увидела расстроенного рыжебородого человека в доме с балконом. Ей стало смешно, она даже улыбнулась и почувствовала облегчение, словно освободилась от тяжёлой руки, сдерживающей дыхание.
— Странно всё, — начала свой рассказ Евпраксия, — но как-то получилось, что я с первой встречи в Мейсене почувствовала к Рыжебородому неприязнь, хотя вовсе не знала его. Тогда мне показалось, что он корыстолюбив и надеялся поживиться чужим добром. Позже, когда княгиня Ода рассказала мне о том, как он, получив от великого князя Изяслава дары, обманул его, я поняла, что корыстолюбие в его крови. Вскоре же, за трапезой у тётушки Оды в Гамбурге, я увид