ловеке как господине космоса и одновременно придало ему «постгуманитарные» свойства, сближающие азиатский «небесный гуманизм» с предчувствием эры «постчеловеческого» на Западе.
В-третьих, историко-культурное измерение. Оно представлено двумя последовательными стадиями – или ступенями – развития евразийского миросознания. Первая соответствует свободным формам отношений, регулируемым лишь базовыми практическими или эмоциональными факторами. Россия уже в силу чисто географического фактора представляет в основном именно этот уровень до-цивилизационной организации, что определяет ее уникальное место в мировой истории. Вторая стадия характеризуется все более тщательной артикуляцией межличностных отношений, основанной на рефлексии об изначально заданной, совершенно естественной связи членов общества. На этом этапе в человеческой практике возникают устойчивые нормативность и иерархия, а также возможность и даже потребность в духовном совершенствовании. Наиболее полно данная стадия развития евразийского миросознания представлена в общем для всех народов Восточной Азии идеале Срединной империи (империи Центрированности!) – идеале культуроцентричном и наднациональном по своей природе.
Нужно подчеркнуть, что социум и сама общественная природа человека в евразийской картине мира конституируются не рациональным знанием сущностей и, следовательно, ясной идентичностью вещей, а именно разрывом в опыте, пределом знания, сокровенной глубиной складки, которая как раз и позволяет постулировать не-двойственностъ всего сущего. Евразийский мир основан именно на не-знании — или, если угодно, на положительном незнании, – которое является условием спонтанного, истинно творческого действия синергии. Однако эта глубина складки соответствует природе сознания и переживается самым непосредственным и внутренне убедительным образом. Синергия есть принцип творческой, свободной жизни, не поддающейся формально-логическим ограничениям. Разнообразие хорошо уже тем, что в нем больше истины. А неисчерпаемое разнообразие жизни высвобождается строжайшей дисциплиной само-выправления. Совместность того и другого выражает особый этос открытости бездне жизненных превращений – этос вольной дружбы тех, кто видит жизнь неуклонным уклонением, нескончаемой цепью «благодатных ошибок». Перед лицом смерти даосские мудрецы испытывают прилив ликующей радости от сознания того, что океан мировых превращений может сделать их чем угодно – хоть ножкой насекомого! Как раз об этом слова русского классика: «Куда ж нам плыть?..» Вот достоверное свидетельство человеческой свободы. Без этой свободы не будет настоящей дружбы.
Взгляд на Евразию в свете синергийности бытия позволяет по-новому оценить одну необъяснимую в западной системе координат особенность политического уклада в евразийском ареале. В западной литературе и особенно политизированной публицистике часто отмечается – не без удовлетворения – «одиночество», «изоляция» России и Китая, якобы неспособных создавать устойчивые коалиции и политические союзы. В свете сказанного о главенстве принципа синергии в евразийской картине мира и евразийской геополитике это мнение нуждается, как минимум, в серьезной корректировке. Пресловутое «одиночество» крупнейших держав Евразии оказывается ничем иным, как следствием того же принципа синергии, заменяющего формальные договоренности «чудесным совпадением» противоположностей, отношениями спонтанной «совместности» и самоорганизации, свободного культурного обмена и взаимопомощи между отдельными людьми и целыми народами, в широком смысле – ориентацией на согласование, притом исключительно в актуальной ситуации, очень разных сил и ценностей. Общие для всей Восточной Азии основания внешней политики выражены в древней китайской формуле: «Быть заодно, не состоя в союзе». Такая позиция предполагает восхождение от взаимного соответствия в отношениях к нравственно обязывающей со-ответственности личностей, народов и государств.
Культурные нормы Евразии показывают, каким образом политика и мораль могут сойтись непосредственно в общественной практике народов. Напротив, западная идея фиксированной идентичности обязывает делить мир на союзников и противников. Западное мышление требует создания политических партий и блоков, тогда как на Востоке политика осуществляется в пространстве неопределенной, но интимно заданной жизненной общности. Отсюда тяготение к партиям «всенародного» типа даже независимо от характера политического режима (Партия государственного народа, Партия сродства с народом, Партия народного действия и т. д.) и порой, как в Корее, с выплесками национального честолюбия (например, Партия Великого государства). Россия тоже принадлежит к этому виду политической организации.
Сказанное позволяет сделать три важных вывода относительно природы и организации грядущего евразийского содружества.
Во-первых, евразийское содружество действительно основывается на совместности и даже, можно сказать, со-вместительности его устроения по известному принципу восточной мысли «вещи вмещают друг друга», «тьма вещей – как сеть, в которой нет начала» («Чжуан-цзы»). Поистине, разделяя мир, мы на самом деле разделяем нашу совместность.
Во-вторых, между-бытность само-различия утверждает бесконечность в самой конечности всего сущего или, точнее, всего, что бывает. В нем и благодаря ему становится возможной сама освобожденность свободы. В фольклоре русских казаков недаром воспевается «вольная воля», и последняя с неумолимой закономерностью соотносится с апофеозом человеческой конечности – смертью.
В-третьих, евразийское содружество не нуждается в трансцендентных и просто формальных принципах организации общества и политики. Азиатские общества, не исключая России с ее приверженностью к ритуалистической религии, сплочены не идеями и даже не ценностями, а опытом постижения истоков сознания, которым обеспечивается нерушимое единение людей вне общественных институтов и прочих «объективных устоев» человеческой социальности. Средоточием же социума синергии является школа как метод и практика передачи опыта родовой полноты бытия и безупречной сообщительности (жизненной мудрости) в сообществе индивидуально очень разных людей, полностью поглощенных учением. Общество синергии – это обязательно общество учащихся, и успехи человека в совершенствовании определяют его статус. Надо признать, что в рамках синергийного уклада отношения между властвующими и управляемыми, посвященными и профанами, учителями и учениками остаются непрозрачными для вторых и регулируются не рациональным знанием, а стихийным доверием наподобие доверия ребенка к старшим в семье. Но это обстоятельство, повторим еще раз, не вызывает конфликтов, поскольку авторитет старших основывается на нравственном усилии «оставления себя», преодоления в себе эгоистических поползновений.
Политически евразийское пространство отличается, можно сказать, глубинной нейтральностью: оно способно вместить в себя самые разные политические режимы – или, другими словами, имеет метаполитический базис. Событийность и сообщительность указывают путь «из монады в номады», устанавливают связь между «небесным» и «земным» полюсами общественной практики, предоставляют свободу проявлениям человеческой социальности, то есть воистину очеловечивают человека. Ибо человек доподлинно становится человеком, когда он умеет превзойти все «слишком человеческое», нарциссическое в себе.
Опознание природы евразийского мира станет прорывом в деле выработки универсального, ко всему человечеству обращенного и подлинно человечного пути развития как сбережения полноты форм жизни. Запад породил активистский, субъективной волей направляемый и по сути насильственный способ управления как расходования природного материала. Именно поэтому он в своем логическом пределе и в человеке обязывает видеть только расходный материал (сущность «европейского нигилизма» по Хайдеггеру). Этот путь по определению не может быть всемирным, и опыт России со всей ясностью об этом свидетельствует.
Стратегия синергии, утверждающая свободную совместность и, как следствие, взаимное высвобождение людей, напротив, возводит всех участников игры бытия к родовой полноте жизни и, следовательно, к бессмертию. Она не «пускает в расход» человека, а напротив, обогащает всех делателей и по-следователей вселенского Пути жизни. Действие воистину действенно, когда оно есть со-действие и в конечном счете следование Изначальному. Следование не требует усилий и не терпит произвола. Оно есть архетипический жест, который предваряет или, лучше сказать, предвосхищает все сущее, ведь в пространстве совместности подобие предшествует сущности. Оно есть форма гармонизации и синергии всех уровней и сил бытия (вспомним прекрасное русское слово «чинопоследование»). В основе всечеловеческой цивилизации – или цивилизации всечеловечества – может лежать только это великое действие как самосвидетельствование «мировой единотелесности», «соборного тела» человечества.
В конце концов, главная трудность в опознании и осмыслении природы евразийского единства имеет всецело познавательный характер: открытие Евразии требует необычайно обостренной духовной чувствительности и, следовательно, долгих и методически выверенных усилий духовного совершенствования, присутствия «расширенного», все-вместительного сознания. В евразийском мире человек ценится не в силу неких естественных и врожденных прав, а в меру его духовной зрелости. И он достоин любви, потому что в свете всевместительной раскрытости бытия его удел – оставленности и конечность. Именно Евразия откликается призыву Ницше превозмочь в себе все «слишком человеческое», чтобы стать… настоящим человеком.
Постскриптум. Перспективы евразийской интеграции
Синергия может осуществиться в любом месте и в любой момент. Ее реализация не требует никаких условий, кроме разве что полной свободы общения, то есть раскрытия себя самой открытости существования. И это само-раскрытие