дарует полную безопасность просто потому, что оно предваряет, предвосхищает все сущее и самое существование «я». Поистине, человек защищен только бескорыстной открытостью миру.
Реализация синергии – не благое пожелание, а констатация действительного положения дел на евроазиатском просторе, где всегда сходились и сосуществовали самые разные народы и социальные группы. Для Евразии характерно то, что знатоки стратегии называют «свободно конвертируемыми отношениями». Речь идет об отношениях, регулируемых не законами и даже не обычаями, а простейшими моральными чувствами: гостеприимством и радушием или, напротив, недоверием и враждебностью. Одно легко сменяется другим, однако радушие все-таки первично. Китайская (но легко расширяемая до масштабов всей Евразии) ритуалистическая модель практики есть не более чем сублимация этого типа отношений.
В синергийной картине мира мы имеем дело, по сути, с поиском соответствия вещей в мире, гармонией несоизмеримых сил. Отсюда нежелание (или неспособность?) стратегических игроков Евразии определять не только формы, но и принципы обустройства этого гигантского региона, почти инстинктивное стремление не вести за собой, а быть ведомым, еще точнее – следовать некой верховной силе, которая в конечном счете равнозначна силе творческих метаморфоз жизни. Такое «следование» в действительности равнозначно владению стратегической инициативой. С этой точки зрения китайцы, по сути, реалисты, но реалисты, как они сами говорят, «совокупной силы государства», которая не обязательно должна быть целиком доступной мобилизации, предметной хватке сознания. Скорее наоборот: эта сила дается через само-оставление, предоставление всему и вся свободы быть собой, из которых и благодаря которым рождается синергия. Во всяком случае, для Китая сотрудничество и даруемая им польза явно важнее формальных целей и идеологических постулатов подобно тому, как в свете синергии сам процесс учения важнее отвлеченного знания (что и засвидетельствовано культурной традицией Дальнего Востока с ее подлинным культом учения как такового). Мудрый в Китае не столько знает истину, сколько учится ей, то есть учится открываться миру, что значит: на мгновение опережать других и потому быть для них незаметным. Вот почему китайская мудрость учит «скрывать свой блеск» (завет древней китайской стратегии, а в наше время – Дэн Сяопина). Это и составляет доминанту китайского поведения, начиная с любви китайцев к подделкам и имитациям иностранных брендов или с готовности удовлетвориться ролью поставщика деталей для западной продукции и кончая тенденцией к созданию сложных сетей производственных, финансовых и торговых предприятий, в которой теряются и отдельные компании, и личности.
Выдвинутый Китаем проект «одного пояса и одного пути» наилучшим образом соответствует принципу синергии в межгосударственных отношениях. Он касается гигантского и политически аморфного пространства, которое охватывает очень разные по размерам, степени развития и культурному укладу страны и не предполагает создания политических блоков. Китай настаивает на том, что участие в этих проектах будет добровольным и выгодным для всех его участников и что все они будут равноправны. Ситуация в своем роде идеальная для синергетического взаимодействия.
Надо заметить, что принцип синергии наряду с пространством Большой Суши имеет большое значение и для пространства Великого Океана – Тихоокеанского региона. Последний имеет ряд особенностей, которые не позволяют подойти к нему с позиции теории и практики международных отношений, выработанных в рамках континентальных пространств. Он состоит из множества островных государств, очень разнородных, изолированных и в большой степени зависящих от иностранной помощи. Уже в силу их географической удаленности от континентальных держав, не говоря уже о социальном и политическом противодействии на местах, создание прочных связей между отдельными островными государствами и их потенциальными континентальными патронами оказалось невозможным. Тем не менее потребность в иностранных инвестициях и различного рода помощи со стороны крупнейших держав АТР – США, Австралии, Японии, Китая, даже России – остается необходимым условием устойчивого развития Океании.
Последние десятилетия отмечены заметным снижением соперничества между крупнейшими странами Тихоокеанского региона, что не случайно. Пестрое и аморфное сообщество ТР является благоприятным поприщем для неформального – в идеале синергий-ного – сотрудничества между его ведущими державами. Помимо прочего, оно является подходящим регионом для применения уже опробованного в отношениях между КНР и Тайванем практичного правила «сначала делать легкое, потом трудное».
Однако практицизм азиатского мышления имеет глубокую и прочную мировоззренческую основу. Евразийская метацивилизация ориентируется на глубинные уровни опыта, недоступные для рефлексии и, в сущности, неприемлемые для индивидуалистической мысли. Она воздвигнута на принципе априорной, спонтанной сообщительности, совместности всего живого, само-оставления ради восстановления родовой полноты существования и тем самым являет собой систематическое отрицание индивидуального самоутверждения. Принцип синергийного общения требует открытости миру и неординарной духовной чувствительности, что призывает ценить личность по степени ее внутреннего просветления.
Попытки Запада навязать евразийским народам свой набор индивидуальных прав и свобод закономерно провалились, ибо евразийский образ человека не менее глубок и универсален, чем западный. Однако нужно также понимать, что, к примеру, осторожное, мягкое, отчасти даже уступчивое с виду продвижение Китая на евроазиатском континенте в свете синергийного принципа является способом наращивания стратегического преимущества. Эта стратегия проистекает из как будто парадоксальной, но в действительности очень эффективной формулы, восходящей к Лао-цзы: чтобы получить, надо уступить, чтобы возвыситься, надо умалить себя, и т. д. Это, помимо прочего, означает, что в системе внутриевразийских отношений Россия может и должна взять на себя инициативу в определении форм и методов экономического и цивилизационного общения в сердце евроазиатского континента.
В общественной практике всеединство превращений, утверждаемое принципом синергии, соответствует тому, что в Китае называли «сердцем» или «чаянием народа», она же человеческая совместность или, можно сказать, глубина человечества в каждом человеке: реальность внешне смутная, но внутренне совершенно очевидная. Твердая вера в такую исконную сознательность жизни – одна из самых примечательных особенностей общественного сознания в евразийском мире. Современные китайские политологи часто апеллируют к этому, критикуя демократические институты Запада. Но их взгляд не так уж далек от современных (постмодернистских) представлений о демократии в Европе, где понятия общественности, народа и самой власти уже трактуются как нечто «пустое», отсутствующее в себе.
Итак, самопревращение как саморазличие предстает как самосокрытие. Таков главный закон евразийской метацивилизации, который выше идеологических систем и даже политической целесообразности. То же стремление Китая «скрывать свой блеск» проявляет себя во многих чертах китайской деловой культуры – от любви к подражанию иностранным брендам или готовности удовлетвориться ролью поставщика деталей для западной продукции до создания замысловатых сетей производственных, финансовых и торговых предприятий, где теряются индивиды. Азиатский бизнес, как известно, – явление в большой степени коллективное, его питательная среда – квазиродственное, подчеркнуто личностное общение.
Знакомство с восточными традициями предъявляет серьезный вызов позитивистской науке Запада. Восток учит понимать, что человеческая социальность непрозрачна и не представляет прямых свидетельств о себе; что в человеке скрыта «небесная» глубина. Это означает, что социум и самое «общественное животное» имеют своим основанием все те же разрыв, разделение, которые диктуют, помимо прочего, первостепенное значение вертикальной оси духовного просветления и, как следствие, неизбежность иерархии. Китайская Поднебесная не предусматривает равенства индивидов, хотя, конечно, допускает равноценность и равноправие людей. Власть в ней далеко не сводится к легитимации и даже не требует ее. Она равнозначна безмерной силе жизни.
В совместности небесного и земного измерений жизни китайская Поднебесная, как нам уже известно, являет себя, скрывая себя, складывается одновременно в себя и из себя. Этот фокус мирового круговорота – и фокус превращения себя в себя – проецируется в мир, пронизывая, нанизывая на себя все планы бытия. Случайно ли, что Китай повсюду проявляет интерес прежде всего к транспортной инфраструктуре и логистике, что дает доступ к ресурсам и рынкам, но позволяет не выдавать свое присутствие в экономике? Ту же природу имеет китайская практика покупки западных компаний без изменения бренда или, скажем, стремление китайских градостроителей подражать западным образцам в архитектуре. Контроль над инфраструктурой обеспечивает стратегическое преимущество во взаимодействии всех уровней социальной жизни, что и засвидетельствовано общеизвестными формулами китайской политики: «стратегическое партнерство», «общественная гармония», «единство в многополярности» и т. п. Эти понятия, по сути, стратегичны, то есть заведомо неоднозначны и соотносятся на самом деле не с предметами, а с конкретностью практики. Речь идет все о том же знании, слитом с бытием, которое по-китайски именуется «забытьем» или существованием «самому по себе».
Из сказанного выше вытекает, что первостепенная роль в интеграции евразийского ареала в хозяйственном аспекте принадлежит инфраструктурным и логистическим проектам, а в социальном измерении – сетевым структурам, но вписанным в пространство духовной и политической иерархии. Не случайно, в частности, что именно инфраструктурные проекты в наибольшей степени интересуют Китай. Безусловно, создание трансконтинентальных транспортных артерий – главное условие формирования евроазиатского мира как особой глобальной общности. Но сотрудничество в области коммуникаций имеет далеко не только экономическое значение. Повторю, что акт «самопревращения» как переход «от Поднебесной к Поднебесной» или, по сути, путь, пронизывающий мир от края до края, как раз и составляет внутреннюю меру мира, является условием осознания соразмерности его частей и целостности.