Вопрос надо ставить иначе: есть ли общее будущее у евразийских народов? Такой взгляд вполне может быть предметным. Я предвижу сосуществование двух глобальных систем: евроамериканской и евроазиатской. Скорее всего, они будут существовать параллельно, в некоем симбиозе, «разъединяющем синтезе».
Евразия есть скорее мир в мире, все в себя вмещающий и в пределе скрывающийся в самом себе: актуальность отсутствующего, не-сущее, все в себе несущее. Соответственно, о Евразии нельзя говорить в выработанных Европой понятиях соответствия мысли и бытия, национальной идентичности, исторических формаций, общественности и ее институтов и т. п.
– Будет ли в этом симбиозе место России?
– Россия – свое огромное пространство со своей диалектикой. И мы теряемся в этом большом пространстве, которое оборачивается медвежьим углом, то есть своей противоположностью. Вот так и разворачивается вся русская жизнь – простор, и пустыня физическая, и пустынь, скрытая в лесу.
Россия – огромная метацивилизационная сила. Асистемный элемент двух мировых систем. Система всегда предполагает антисистему и асистему. Это всеобщий закон материи, в том числе духовной. Когда эти две мировые системы – евроамериканская и евроазиатская – выкристаллизуются, сложатся окончательно, тогда и придет черед России разбираться с этой ситуацией. Россия не будет ни Западом, ни Востоком в этом смысле. Куда ей податься? Пока для начала заняться собой – прибрать в квартире, подмести пол… Русского человека затуркали. Его и «западники», и «восточники» дергают в разные стороны: ты, мол, дурак, ничего не знаешь, – а он и сам, прищурив глаз, соглашается: да, мол, я – Иван-дурак. Что у него за душой? Доброта и искренность… В цивилизационные форматы это не упаковывается. А вот в метацивилизационные – вполне.
– Должно ли в Евразии произойти некое наднациональное, надгосударственное, трансграничное слияние наций и народов? Им не нужно будет государство в том виде, в котором оно сейчас существует?
– Я думаю, это будет желательно, но во избежание кривотолков стоит признать существующие границы, как в Европе. Как моральный акт «жизненной совместности». А дальше надо потихоньку работать над их устранением. Я много ездил по Востоку: Монголия, Тибет, Китай, Синьцзян – ну как их разделить? И соединить их в формальное целое тоже нельзя. Они могут очень друг с другом враждовать, но это не мешает их метакоммуникации. Русский мир, кстати, таков же.
История взаимоотношений Китая и Тибета – история общности на фоне розни, синергия. А синергия не требует союзов. Это основа основ восточноазиатской политики – «быть вместе, не имея союзов».
Есть и такая точка зрения – превратить всю Восточную Азию в коалицию, коагуляцию самостоятельных регионов. Такая концепция Поднебесной сама по себе – общеазиатский ресурс, потенциал. Но пока что нереализуемый, ведь Поднебесная горизонтальна, а сегодня без вертикали не обойтись. Антропологическая реальность Восточной Азии основана на вертикали, на иерархии: учитель – ученик, отец – сын, мать – дитя и так далее. Полностью убрать ее, «сплющить» нельзя, она всегда остается, даже в скрытом виде. Это естественная, глубокая антропологическая вертикаль, не насажденная какими-то диктаторами. И без нее не будет традиции.
– «Новый Шелковый путь» – это пример такого структурного «метакоммуникационного» проекта? Как осмыслить его значение?
– Проект нового Шелкового пути – пробный шар в духе китайской стратегии. Китай обеспечивает себе стратегическую инициативу через «следование моменту». Чтобы двигаться дальше, ему нужно увидеть реакцию стран евразийского ареала. Ну а нам нужно, не поддаваясь предрассудкам, спокойно и последовательно продумывать основы будущего евразийского содружества. Это содружество не может быть плодом сиюминутных выгод. Оно появится только благодаря твердому политическому курсу, опирающемуся на знание природы евразийской общности. Но решимости выработать такой курс пока в России не видно. Политика России реактивна без стратегии.
– Откуда возьмется такое знание, если оно у нас в лучшем случае еще в зародыше? Надо его как-то получить, освоить, проникнуться им и только после этого вырабатывать твердый политический курс.
– Проблема евразийского взгляда на современную Россию состоит именно в неспособности его сторонников подняться над злобой дня и сиюминутными интересами. Нынешние официальные доклады и дискуссии о перспективах Евразийского союза убеждают в том, что наши властные и околовластные мужи попросту не представляют себе, о чем идет речь, и по разным, но всегда частным и случайным причинам ничего не хотят делать для сближения России с ее азиатскими соседями. Да и не интересна им Евразия по большому счету. Они в Европу ездят с удовольствием, а в Китай или Казахстан – как в ссылку.
Разговоры вертятся вокруг трюизмов географии, таможенных пошлин, валютных расчетов, в лучшем случае культурных стереотипов и мертворожденного «диалога религий». Столичные интеллектуалы, называющие себя евразийцами, Азию знают плохо и, в сущности, остаются интеллигентами европейской выделки.
Политический курс не может строиться на нагромождении трюизмов. Нужно иметь стратегию развития. Что такое Евразия и для чего она должна создаваться? Мне кажется, до сих пор это неясно. Евразия – это еще пустая рамка без портрета.
– Что конкретно стоило бы сделать?
– Стоило бы, пожалуй, для начала создать какой-то профилирующий научно-практический центр, набрать туда человек десять. Существующие структуры бесплодны именно из-за отсутствия целостного подхода. Нет государственной воли, которая постаралась бы все эти разрозненные структуры собрать воедино и получить максимум результата. Пока же вместо этой воли – столкновение амбиций, поиск личных выгод и преференций.
Все эти академии, институты, центры выполняют экспертнослужебные услуги; оправдывают, допустим, ту же таможенную политику. Вот когда появится цель – она, кстати, совершенно не обязательно сразу будет абсолютно правильной и четкой, она вполне может быть, так сказать, открытой, – вот тогда с ней можно будет выйти к Китаю. Ведь Китай ждет от нас каких-то предложений, а мы пока только надуваем щеки: мол, без России Шелкового пути не будет. Ну, не будет. Будет что-нибудь другое.
У нас есть политика развития Дальнего Востока, но мы не можем развивать Дальний Восток, не имея рамочной стратегии для всей Евразии. У нас нет даже курсов для бизнесменов китайских и русских, где желающим вести бизнес привили бы азы культуры делового общения – что надо и чего не надо делать в Китае. А потом удивляются, что это у нас с Китаем все получается не лучше, а как всегда.
Беседовал Александр Соловьев
Будет ли Китай править миром?Интервью журналу «Россия в глобальной политике»
– Актуален ли такой вопрос вообще? Стремится ли Китай сформировать (сформулировать) и реализовать собственную модель мироустройства? Многие говорят, что Китай уже однозначно заявил об этом, упоминая при том классическую Поднебесную. Насколько такая оценка адекватна?
– Вопрос как раз полезный и своевременный. Хотя бы потому, что заставляет задуматься о перспективах переустройства мира, а заодно об ограниченности привычных понятий. Править миром, к счастью, еще никому не удавалось, но китайский фактор требует серьезно подумать о том, куда движется мировой порядок. В разных сегментах китайского общества ходят разговоры о том, что Китаю «пора взять на себя мировое лидерство», но разговоры эти для внутреннего употребления и до конкретных предложений дело не доходит, если не считать попыток применить «мягкую силу» Китая с ее всем известным набором стереотипов. Попыток неуклюжих и неудачных, и это тоже примечательный факт. Китайцы не умеют «подавать себя», им удобнее мимикрировать под чужие фасады.
– Есть ли пределы у этой способности к мимикрии – или Китай может, как мастер тайцзицюань, «подстроиться» под любое движение оппонента-соперника-партнера? Используя его себе на пользу, разумеется…
– Умение «оставить», «опустошить» себя, чтобы соответствовать вызовам времени, – незыблемая основа китайской мудрости.
Оно дает много стратегических преимуществ. Китайцы не ищут точку опоры, чтобы перевернуть мир. Их идеал – позволить свершаться всем переменам в мире и, значит, скрытно их направлять. Речь идет, по сути, о методе владения стратегической инициативой и даже инновационного развития.
–
Насколько нынешний Китай – это классический конфуциансколегистский Китай в коммунистической идеологической упаковке с госкапиталистической начинкой и высокотехнологичной «сословной» системой (социальный рейтинг, high-tech системы наблюдения)? Я правильно перечислил «состав» Китая?
– Все эти компоненты, безусловно, присутствуют в китайской жизни, но, на мой взгляд, традиционные понятия не столько помогают, сколько мешают видеть суть современной проблемы мироустройства. Лучше начать с практических трудностей понимания политики Китая. Главную из них легко видеть: как сочетается лозунг «мирного подъема» Китая и быстрое наращивание Китаем военной мощи? Во всем мире эксперты пытаются понять, применит ли Китай военную силу, когда станет самой мощной экономической державой. Эти попытки больше напоминают гадания на кофейной гуще. Все потому, что у западной экспертизы чего-то не хватает в методологическом инструментарии.
– А вы как думаете: грозит ли войной возвышение Китая?
– Я не прорицатель. Но завет Дэн Сяопина «держаться в тени» и решать все вопросы мирным путем позволяет многое понять в китайской стратегии. Точнее, китайской мета-стратегии, связывающей воедино все аспекты китайского мировоззрения. Ее исходная посылка – самая естественная в мире реальность: перемена, событие, которое в конечном счете есть именно со-бытие, соположенность полярных и даже несравнимых величин. В таком случае все в