Не исключено, что именно Цейтлин привил Потемкину интерес к иудаизму. Достаточно сказать, что в личной библиотеке князя хранился драгоценный свиток из пятидесяти кож с «Пятикнижием Моисеевым», написанный, предположительно, в IX веке.
В беседах друзей родилась сколь дерзновенная, столь и фантастическая по тем временам идея о размещении евреев в отвоеванном у турок Иерусалиме. Исследователи видят в этом «попытку связать «стратегические» еврейские интересы с имперским визионерством Потемкина». Вот что сообщает современник: «Он [Потемкин. – Л. Б.] стал развивать ту мысль, что когда империя Османов будет наконец разрушена, Константинополь и проливы в русских руках, то и Иерусалим будет не во власти неверных. А тогда должно в Палестину выселить всех евреев… На родине же своей они возродятся». Таким образом, можно без преувеличения сказать, что наш светлейший юдофил стал первым (и единственным) в российской истории государственным мужем – ревностным сторонником сионистской идеи!
И важно то, что князь не ограничился бесплодными разглагольствованиями на сей счет – он пытался претворить сию идею в жизнь. В 1786 году Потемкин создает сформированный целиком из иудеев так называемый «Израилевский» конный полк, который, по его мысли, и надлежало в дальнейшем переправить в освобожденную от турок Палестину. Со времени римского императора Тита, разрушившего в 70 году н. э. Иерусалимский Храм, это была первая в мировой истории попытка вооружить евреев!
Надо признать, что «Израилевский» полк Потемкина не походил на сегодняшнюю победоносную израильскую армию. В дошедших до нас характеристиках боевой выучки еврейских ратников сквозят комизм и издевка. Так, историк и романист Н. А. Энгельгардт с иронией живописует их лапсердаки, бороды и пейсы, говорит об их неумении держаться в седле и т. д. В этом же духе высказывается о «жидовском полке» и принц Шарль де Линь, хотя он всегда симпатизировал евреям: его даже называли одним из первых «сионистов» XVIII века.
Израильский историк С. Ю. Дудаков полагает, что подобные уничижительные характеристики грешат тенденциозностью и предвзятостью, и напоминает, что совсем скоро после описываемых событий в мятежной Польше вспыхнуло восстание Тадеуша Костюшко, в котором принял участие еврейский конный полк под командованием Берека Иоселевича. Пятьсот волонтеров этого полка доказали свое мужество и стойкость и пали смертью храбрых при штурме Варшавы в ноябре 1794 года.
Светлейший князь организовал паломничество евреев в Палестину. Известно, что по его представлению 1 июля 1784 года был выдан паспорт Юзефу Шишману следующему в Иерусалим вместе с группой иудеев.
Что же касается Потемкина, российские евреи героизировали его, понимая, что нашли в его лице надежного защитника и покровителя. Сохранились свидетельства об их радушных приемах светлейшего, о величальных одах в его честь. И в самом деле, пока был жив князь Тавриды, их благополучию и покою, казалось, ничто не угрожало. Но 5 октября 1791 года, в дороге под Яссами, что на бессарабских холмах, светлейший князь испустил дух.
И сразу же после смерти Потемкина в отношении правительства к евреям намечается заметный откат от прогрессивных реформ. Уже 23 декабря 1791 года Екатерина II подписывает известные дискриминирующие евреев указы, отмененные лишь Февральской революцией 1917 года: для них вводится пресловутая «черта оседлости», принимается реакционнейший антисемитский закон: «Все, что прямо не разрешено евреям, им запрещено» и т. д.
Историки сходятся на том, что внезапная немилость монархини к евреям вызвана причиной косвенной – Великой Французской революцией с ее Национальным собранием, осенью 1791 года уравнявшим евреев с другими гражданами.
Может статься, будь жив Потемкин, он остудил бы антиеврейский пыл Екатерины. Но, как известно, история сослагательного наклонения не имеет…
Неоспоримо одно: Григорий Потемкин знаменует собой целую эпоху, которая может быть названа «золотые годы русского еврейства». Неутомимые заботы князя о сынах Израиля делают его фигурой знаковой и исключительно притягательной не только для евреев, но и – шире! – для всех поборников прав личности и общечеловеческих ценностей.
«Хотя и еврей, но преблагородный человек»Нота Ноткин
«Хотя и еврей, но преблагородный человек!» – так вполне в антисемитском духе отозвался о нашем герое граф, отставной фаворит Екатерины II, обладатель подаренных ему императрицей богатейших земельных владений, Семен Гаврилович Зорич (1745–1799). Эта характеристика иудея Ноты Хаимовича Ноткина (он же Натан Шкловер, Натан Ноте) в устах завзятого юдофоба на этот раз не грешит предвзятостью, а потому столь же лестна, сколь и справедлива.
Сведения о первой половине жизни Ноткина (ум. 1804) довольно скудны. Он родился в городке Шклове, что на Могилевщине, до раздела Польши 1772 года относившемся к Речи Посполитой, но год его рождения даже предположительно неизвестен. Долгое время он был купцом в Могилеве и за плодотворную коммерческую деятельность получил от польского короля чин надворного советника. Первое документальное упоминание о «еврее Ноте» связано с Витебском и относится к 1770 году.
Затем он становится компаньоном русских купцов и в начале 1780-х годов ведет большие торговые дела в Москве, а с 1788 года, в русско-турецкую войну, занимается поставками для армии «великолепного князя Тавриды» Г. А. Потемкина. Вот что говорит об этой стороне его деятельности Зорич: «Служил Отечеству со всевозможным усердием; употреблен будучи по секретным комиссиям, неоднократно рисковал потерять жизнь; поставлял для войск провиант и фураж, а на фронт и гошпитали потребную провизию в такое время, когда никто другой кроме его и приступить не хотел». Внезапная смерть Потемкина привела к банкротству Ноткина, поскольку он не смог добиться от казны возврата причитавшейся ему суммы (около 200 тысяч рублей). Может быть, если бы этот еврей осенил себя крестным знамением (как это сделали некоторые расчетливые его соплеменники), деньги бы ему в конце концов вернули. Но Нота Хаймович изберет иную стезю: он останется иудеем, «еврейским печальником», остро переживающим боль своего народа и действующим ему во благо! Он по существу станет родоначальником русско-еврейской интеллигенции…
Но вернемся к его биографии. После кончины Потемкина Нота возвращается в родной Шклов. С незапамятных времен там жили иудеи. Заезжий иноземец Иоганн Корб в конце XVII века писал, что евреи «составляют в городе богатейшее и влиятельнейшее сословие людей». В XVIII веке их насчитывалось около 50 процентов населения Шклова. По словам историка Д. Шифмана, город сей являлся «меторополией русского еврейства» и стал как центром раввинской учености, так и средоточием распространения научных знаний и идей Хаскалы (Еврейского Просвещения) в России. Здесь работала иешива, была открыта большая каменная синагога, велись бурные диспуты между хасидами и так называемыми «шкловскими мудрецами» о сущности веры.
С. Г. Зорич
Однако главой и хозяином Шклова стал в то время уже знакомый нам граф Зорич. Ноткин и становится его финансовым советником. Бывший фаворит жил здесь этаким местным царьком с многочисленным двором, царскими выездами и балами, театром, где ставились французские оперы и итальянские балеты. Деньги он проматывал огромные. Нечистый на руку карточный шулер, безалаберный и невоспитанный, привыкший к исполнению всех своих прихотей, этот, как его называли, «шкловский деспот» любил, чтобы перед ним лебезили и не терпел препирательств. Особенно роскошествовал Зорич на празднествах по случаю окончания основанного им Шкловского благородного училища. Вот что говорит о роли Ноткина в организации сего торжества писатель М. Алданов в своем произведении (части трилогии) «Девятое Термидора»: «Пышно отпраздновал Семен Гаврилович школьный выпуск 1792 года. К тому времени было почти отстроено и развернулось овальным полукругом, в шестьдесят сажен длины, на правом, возвышенном берегу Днепра новое трехэтажное здание училища. Нота Ноткин, министр финансов Зорина, раздобыл для графа большую сумму денег [курсив наш. —Л.Б.], и воспитанникам была сшита новая парадная обмундировка». Известно также, что Нота доставил Зоричу из Саксонии великолепный фарфоровый сервиз стоимостью в шестьдесят тысяч рублей.
То, что Ноткин потрафлял сиятельному «шкловскому деспоту», было бы в наших глазах извинительным: ведь на дворе все-таки стоял тогда монархический и чинопочитающий XVIII век. Но есть одно труднообъяснимое на первый взгляд обстоятельство. Дело в том, что Зорич жестоко издевался над еврейским населением Шклова. Его юдофобство было поистине преступным: граф лишал евреев имущества, словом, как потом жаловались они императору, «оставил без платежа один только воздух», а то и подвергал телесным наказаниям, словно жестокий барин своих крепостных рабов. Но Нота, зная об этом, не порывает с этим зарвавшимся самодуром, а прибегает к его помощи, связям и влиянию. Что это? Малодушие? Конформизм? Не будем спешить с укорами, ибо из дальнейших действий Ноткина станет понятно, что приязнью Зорича он воспользовался в сугубо тактических целях, рассчитывая привлечь внимание высших властей к нуждам своего народа.
В самом деле, 24 мая 1797 года Зорич отправил Ноту в Петербург с письмом к генерал-прокурору князю А. Б. Куракину. В письме он просил Куракина принять Ноткина под свое покровительство и вознаградить его за труды. Речь-то шла о возврате денег, а Нота Хаймович, воспользовавшись моментом, подал на рассмотрение влиятельного царедворца подготовленный им «Проект о переселении евреев колониями на плодородные черноморские степи для размножения там овец, земледелия и прочего: там же заведения по близости черноморских портов фабрик суконной, прядильной, канатной и парусной, на коих мастеровые люди были бы обучены из сего народа». В этом документе, говоря о российском еврействе, Ноткин проявляет завидную образованность: видно, что он использовал и творчески переработал опыт законодательств многих стран галута, в частности, Австрии и Пруссии, где всячески поощрялись занятия евреев производительной деятельностью. Замечательно, что в сем проекте он первым в России высказывает мысль об использовании евреев как промышленных рабочих. Говоря о необходимости постепенного устранения евреев от винных промыслов, он ратует за их приобщение к сельскому хозяйству, разрушая миф об органической непригодности иудеев к труду на земле. При этом он апеллирует к ветхозаветным временам: «Употребленные к сему [сельскому труду. –