торический период, – пишет он, – и если принять ее аллегорический характер, относящийся до всех времен вообще, то настоящая европейская война вполне отвечает древним символам. А Россия с Германией являются главными борющимися колоссами!» «Мир с удивлением узрел русскую сплоченность, готовую дать могучий отпор войскам, считавшимся до сего времени лучшими по своей организации и обучению, – заявляет Грулев и говорит о несомненном духовном превосходстве русских над немцами. – Отныне оно [это превосходство. —Л. Б.] будет служить основой нашей национальной гордости и поведет Россию по пути очищения от развившейся на ее могучем теле немецкой проказы. Сознание значения такого преимущества позволит нам возродиться и показать миру продукты нашего великорусского гения. Наша культура, доселе находившаяся в презрении у Запада, получила уже и теперь… название «культура ума, основанная на чистоте сердца». В будущем она завоюет себе еще большее поклонение. Эта духовная чистота, выказавшая себя так рельефно в рыцарском образе действий наших войск, делает каждого русского рядового героем и, являясь антитезой немецких зверств, заставляет наших друзей и недругов признать великую и благоприятную для нас разницу между русской и немецкой национальностями. Теперь настало время повторять, не сомневаясь, как то иногда было раньше, в своих способностях к работе, фразу «будем сами собою».
Значение сего труда для изучения истории Первой мировой войны трудно переоценить. Потому представляется странным, что в авторитетном издании «Военная мысль в изгнании. Творчество военной эмиграции» (М., 1999) имя Грулева хотя и упомянуто, но сочинения его никак не освещены и не прокомментированы.
В эмиграции он сближается с видным деятелем освободительного движения, разоблачителем провокатора Е. Ф. Азефа, непримиримым борцом с монархизмом, большевизмом и нацизмом Владимиром Львовичем Бурцевым (1862–1942) и печатается в издаваемой им в Париже крупнейшей русской эмигрантской газете «Общее дело» (1918–1922), где публиковались такие признанные корифеи, как Л. Н. Андреев, И. А. Бунин, А. Н. Толстой и др. Генерал воспринимал это сотрудничество как продолжение своего служения свободному русскому слову и находил здесь преемственность со своей первой значимой публикацией – в либеральной газете А. А. Краевского «Голос», закрытой в 1883 году цензорами-гасильниками Александра III.
«Борьба с антисемитами – наше общее дело!» – не уставал повторять Бурцев. Особенно значимой была эта борьба после Октябрьского переворота, когда многие противники коммунистического режима, отмечая активное участие в революции евреев-большевиков, возлагали их вину на весь народ Израиля. Вспышка неистового антисемитизма привела Россию в Гражданскую войну к кровавым еврейским погромам. И Бурцев в конце 1919–1920 годов едет в Крым и на Кавказ, добивается аудиенции у генералов А. И. Деникина и П. Н. Врангеля и просит, убеждает, настаивает, чтобы они приняли неотложные меры против сего варварства.
Линию беспощадной и бескомпромиссной борьбы с погромщиками он неуклонно проводит и в газете «Общее дело». Весьма симптоматична напечатанная статья Грулева «Нельзя молчать» (1919, № 63, 25 декабря). Название текста, страстный обличительный тон автора близки к известному публицистическому произведению Льва Толстого «Не могу молчать» (1908), где тот открыто бичевал российское самодержавие. Но Грулев апеллирует к авторитету великого русского писателя еще и потому, что «Лев Толстой осуждал антисемитов». Генерал с горечью и негодованием отмечает: «Крайне печальные известия приходят из России о массовой резне евреев, сопровождающейся грабежами, повальными изнасилованиями женщин всех возрастов, не исключая 60-летних старух и 10-летних детей, которых после издевательств и убийства бросают в отхожие места». Он отдает должное адмиралу Колчаку и генералу Деникину, которые «делают все, что могут, чтобы предотвратить этот кровавый разгул».
Автор восстает против самого отождествления еврейства с ненавистным всем большевизмом. «В рядах большевиков мы отмечаем только евреев, – полемизирует он, – а там, где они выступают против большевиков, как это было в покушении на Ленина, убийстве Урицкого… там этого не замечают вовсе». Кажется, девяносто лет назад писано, а как современно звучат слова генерала! Ведь и сегодня российские «патриоты», обвиняя еврейский народ в Октябрьской катастрофе, почему-то не желают замечать таких его «представителей», как Фанни Каплан и Леонид Канегисер, положившие свои жизни за иные, демократические идеалы. Отметим, что в этом же ключе высказывался и Бурцев, который писал, что коммунистические вожди «были отщепенцами еврейской нации» и что «на самом деле они не были связаны ни с еврейской историей, ни с еврейской религией, ни с еврейской массой, а были исключительно интернационалистами, исповедовавшими те идеи, какие разделяли социалисты других национальностей, и сами они были ярыми врагами национального еврейства вообще».
Грулев сформулировал здесь еще одно принципиально важное положение: «Еврейские погромы всегда предвещают реакцию. Реакционеры пробуют здесь свои силы. Они бьют евреев, но метят в демократию». Показательно, что нетерпимость к антисемитизму проявляли русские эмигранты-демократы – представители самых разных партий и политических течений (В. А. Маклаков, П. Б. Струве, П. Н. Милюков, В. Д. Набоков и др.), в этом они противостояли нацистам и деятелям крайне правого толка.
В этой связи не вполне понятно, чем было вызвано согласие Грулева стать одним из редакторов газеты «Вестник Ривьеры» (Ницца), начавшей выходить с весны 1930 года. На деле сия газета издавалась книготорговцем И. Г. Вилькомирским (ум. 1933) по инициативе Иосифа Иосифовича Колышко (1861–1938), личности в русской эмиграции весьма одиозной. Очевидно, что Колышко хотел воспользоваться именем Грулева в чисто рекламных целях, как «свадебного генерала» при своем издании. Ведь взгляды Колышко достаточно ясно выражены в его письме от 5 апреля 1930 года, редактору белградской русской газеты фашистского толка «Новое время» М. А. Суворину (сыну А. А. Суворина, издателя одноименной известной правой газеты). Колышко, в частности, пишет: «…Смею Вас уверить, Ваш и наш орган будут вполне созвучны… А может быть, кто из Ваших сотрудников почтит нас своей статьей… В надежде, что найду в Вас отклик, прошу верить в искренность чувств уважения и преданности». Характерно, что когда в 1934 году в Берлине начнет выходить субсидируемая Геббельсом русская нацистская газета «Новое слово», Колышко станет одним из ее ведущих авторов и публицистов. Острые идейные разногласия между ним и Грулевым были неизбежны.
По словам писателя-эмигранта Владимира Крымова, Колышко сам «писал все номера» этого издания. Тем не менее без участия Грулева здесь, как видно, тоже не обошлось. Публикаций за его подписью в газете действительно нет, однако анонимная статья в № 32 «Вестника Ривьеры» от 2 ноября 1930 года близка по стилю и публицистической манере корреспонденциям нашего генерала и заключает в себе анализ военно-политической обстановки в современной Европе. Меткость характеристик выдают в авторе человека проницательного и широко мыслящего, подлинного знатока ратного дела. Он вопрошает: «Может ли воевать Польша Пилсудского, Германия Гитлера, едва стоящая на ногах (экономически) Италия, защемленная между Эррио и Тардье Франция и даже монолитная сталинская Россия?» И следует вывод, что нынче, в 1930 году, мировая бойня невозможна: «Воевать, т. е. в кого-то стрелять, кого-то душить газами и танками они могут. Но разве же это будет война… Да, пьяная, дикая свалка всех против всех возможна, как возможен тайфун или землетрясение». Далее дается прогноз, поражающий своей точностью: «Война как нечто осмысленное, глубоко обдуманное и обеспеченное ранее 10 лет немыслима».
Откуда же исходит опасность? «Есть лишь одна страна, один народ в Европе, перед которым рисуется более или менее ясный объект войны – Германия, – утверждает он. – Реванш! Сбросить ярмо позорного Версальского мира! Мы знаем, как рисует себе реванш Германия Гитлера!» Примечательно, что Германия ассоциируется именно с Гитлером. И это при том, что нацистская партия еще не пришла тогда к власти (хотя и добилась успеха на выборах в сентябре 1930 года, получив в рейхстаге 107 депутатских мандатов: за нее проголосовало 6,5 млн. человек – 18,3 процента всех избирателей), первенствовали же там в то время все-таки социал-демократы. Но генерал провидит страшную силу коричневой чумы. Увы, эти невеселые пророчества сбудутся: ровно через 10 лет Германия Гитлера нападет на Францию, и немецкие войска будут бойко маршировать по оккупированному Парижу. Любопытно еще одно предсказание, и касается оно «кремлевского дьявола» Сталина, о коем автор пишет, что тот должен «лечь в мавзолей обок с Ленинской падалью». И ведь как в воду глядел генерал, словно знал, что с лишком двадцать лет пройдет и так и станется (одного только не ведал наш автор: не залежится там «вождь и учитель», после разоблачения культа личности вынесут его из мавзолея и в наказание… перезахоронят у кремлевской стены).
Неповторимый стиль Грулева с присущей ему афористичностью и яркой образностью угадывается в анонимной корреспонденции «У разбитого корыта» («Вестник Ривьеры», № 34,1930,16 ноября). В пользу его авторства говорят оригинальные исторические параллели, богатство культурных и литературных реминисценций, а также панорамный характер статьи, что вообще отличает работы генерала. Он весьма низко оценивает здесь нравственный уровень своих сотоварищей-эмигрантов. При этом все самые отталкивающие их свойства и черты объявляет наследием прежней, царской России, откуда те родом. Вот что он пишет: «В беженстве у нас пышно расцвели качества, заложенные со времен Тушинского вора (а то и раньше), Плюшкина, Держиморды, Фамусова, Хлестакова, Смердякова – имя же им легион: вероломство, скупость, злость, лакейство… В беженстве требуют от зайца доказать, что он не верблюд; в беженстве миллионеры собирают веревочки и окурки, а нищие пропивают последнее су; в беженстве скорпионы жалят насмерть зазевавшихся; в беженстве лгут, как не снилось Ноздреву, самозванствуют, как не снилось Хлестакову, подличают, как не подличал Смердяков, – в беженстве воскрешают ту Россию, над которой сквозь слезы хохотал Гоголь и с дворянским презрением морщился Бунин, которую в эпилептическом надрыве осязал Достоевский, с предсмертной тоской описывал Чехов и с хамским торжеством смаковал Горький – Россию смрада, застенка, лакейской и непревзойденного хамства… Немало хамов и лакеев властвовало над Святой Русью. Со времен Бирона, Аракчеева, Булгариных, Бенкендорфов, Плеве, Витте, Протопоповых к лакейству и хамству отчизне Державина, Пушкина, Толстого не привыкать».