Нередки свидетельства раскола в этих общинах. Например, каталонские общины в Салониках и Эдирне в определенный момент разделились на две группы, отныне известные как Старая каталонская и Новая каталонская. Явление обычное; мы не всегда знаем причину раскола, но часто он возникал между пришедшими раньше и теми, кто пришел позже — этот вопрос всегда очень много значил в еврейской общинной жизни.
Еще задолго до разделения каталонских общин произошел, похоже, серьезный раскол между европейскими, преимущественно испанскими, иммигрантами и коренными грекоязычными евреями. Сефардские иммигранты, когда писали на иврите, для местных евреев обычно использовали термин тошавим. В иврите, напомним, тошав часто ассоциируется с гер[41], которое можно по праву перевести как «туземец», вероятно, с тем же уничижительным нюансом. По-испански сефарды называли османских евреев griegos, греки. Пожалуй, ни один из этих терминов нельзя назвать комплиментом. Griegos, в свою очередь, иногда именовали своих пришлых единоверцев из Испании мегорашим — «выгнанные». Опять же не очень-то похоже на выражение сострадания.
В XV–XVI веках нет никаких реальных свидетельств о главном раввинате в Османской империи, то есть о наличии главного раввина, юрисдикция которого распространяется на все Османские земли. В этом отношении модель организации евреев Османской империи, похоже, больше напоминала современную Америку, чем современную Европу. Существуют достаточно веские, на первый взгляд, доказательства того, что, завоевав Константинополь, султан Мехмед II утвердил в звании действующего византийского раввина Моше Капсали. Но очевидно, что это была должность главного раввина города, а не империи. В поздневизантийское время это означало практически одно и то же, поскольку империя была сведена к городу. Но Османская империя территориально выходила далеко за границы Константинополя, и нет свидетельств, подтверждающих какую-либо юрисдикцию Капсали за пределами недавно завоеванной столицы над еврейскими общинами старых османских земель{155}.
После смерти Капсали его сменил другой романиот, раввин Элияѓу Мизрахи, чья юрисдикция была, вероятно, столь же ограничена. Однако за привилегию иметь раввина еврейская община была обязана заплатить специальный налог, известный как раввинский аспер или раввинский акче, рав акчеси[42]. После смерти Элияѓу Мизрахи в 1526 году разногласия между двумя основными группами в общине не позволяли им договориться о главном раввине даже для Стамбула вплоть до 1834 года, когда таковой был навязан им султаном. Респонс раввина Салоник Шмуэля де Медины (1506–1589) кратко описывает ситуацию:
Этот второй налог называется на языке ишмаэлитов рав акчеси, потому что взамен евреям было разрешено иметь главного раввина по царскому указу. Неизвестно, навязал ли царь это евреям как один из своих царских статутов, или же евреи просили царя позволить им иметь такого раввина, а взамен взяли на себя обязательство платить этот второй налог. Во всяком случае, дело упомянутого раввина длилось из-за наших многочисленных грехов очень недолго, в то время как дело второго налога все еще тяготит нас, «Пока не взглянет и не увидит Господь с небес» (Эйха, 3: 50){156}.
Рав акчеси был введен по всей османской Малой Азии и Европе, но не в арабских провинциях. Информация о его сборе и полученных суммах регистрировалась в фискальном регистре и надзорном реестре. Предположительно, сбор осуществляли многочисленные провинциальные раввины, руководившие османскими евреями, каждый в своем городе или общине.
Свидетельства о религиозной и культурной жизни османских евреев после XVI века скудны, и трудно удержаться от заключения, что их скудость, вероятно, отражает нищету жизни. В начале этого периода раввинская ученость обладала большим авторитетом, сохранилась большая, богатая и ценная литература респонсов. Существовало и активное мистическое движение — остался большой объем каббалистической литературы. Но ничто из этого не продолжилось в сколько-нибудь значительной степени после XVI века. Еврейская литература, будь то на иврите или на еврейско-испанском языке, становится малоинтересной. Как уже отмечалось, историографии внутри империи практически нет. Есть какая-то еврейская поэзия, но позднейшие ценители относятся к ней большей частью пренебрежительно, за исключением творчества дамасского поэта Исраэля Наджары (ум. 1628), чьи религиозные стихи оказали значительное влияние в ближневосточных общинах на литургическую поэзию, единственный процветавший в то время жанр. Более известна еврейско-испанская литература, отчасти устная и отчасти письменная. Но и здесь наибольшего внимания удостоилось то, что принесли с собой в Османскую империю иммигранты из Испании. Известны, например, средневековые испанские романы, некоторые из них в Испании полностью или частично утрачены, зато среди османских евреев они сохранились в более полных и лучших версиях благодаря устной передаче. К испанскому наследию добавилась и оригинальная литература, до сих пор, впрочем, изученная недостаточно.
Вклад османских евреев в турецкую культурную жизнь, то есть в культурную жизнь Османской империи, был ограничен в основном тремя направлениями: медициной, исполнительским искусством и печатным делом. Евреи привезли с собой важные медицинские знания из Европы. К моменту их прибытия позиции исламского и христианского миров в медицине и других науках полностью изменились. Теоретическая и практическая медицина в то время находилась на гораздо более высоком уровне в Европе, чем на Ближнем Востоке — факт, признанный высокопоставленными пациентами, которые, независимо от религиозной принадлежности, предпочитали лечиться у учеников Парацельса, а не у последователей Авиценны. Авиценна являл в свое время вершину медицинских достижений, но с тех пор миновало несколько столетий, за которые Европа достигла больших успехов в медицинских знаниях и практике. Мусульманские же врачи, по большей части все еще ориентировавшиеся на старые книги и правила, не только не превосходили теперь своих европейских коллег, но даже не были равны им.
В Османской империи возрастание авторитета евреев в медицине началось задолго до прибытия сефардов из Испании и Португалии, о чем имеется немало свидетельств. В XV веке итальянский еврей Джакомо ди Гаэта был личным врачом султана Мехмеда II Завоевателя и дорос до выдающейся должности. На каком-то этапе карьеры он принял ислам, стал визирем и закончил свои дни под именем Якуб-паша{157}. После его кончины осталось две семьи — одна еврейская, другая мусульманская. К XVI веку при османском дворе существовало так много еврейских врачей, что дворцовые записи сообщают о двух отдельных медицинских корпусах — мусульманском и еврейском{158}. Можно предположить, что первые лечили по правилам Галена и Авиценны, вторые — по европейской практике того времени. Некоторые из еврейских врачей благодаря доступу к султанам и визирям могли порой оказывать влияние на вопросы высокой государственной политики. В XVI веке, а иногда и позднее, евреи выступали в качестве неофициальных советников по вопросам внешней политики, а случалось, что их направляли в европейские столицы переводчиками для османских посланников или даже, изредка, в качестве самих посланников.
Помимо врачевания, еврейские врачи-беженцы из Европы также подготовили некоторую медицинскую литературу, переводя на турецкий язык книги по медицине. Они даже написали несколько оригинальных работ, в том числе один из самых ранних трактатов по стоматологии{159}. Но после XVI века это продолжалось недолго — евреи Турции вскоре потеряли связь с Европой, из которой когда-то пришли. Сефарды второго и третьего поколений, родившиеся и получившие образование на Ближнем Востоке, были не мудрее и не опытнее своих соседей. Еврейские врачи при османском дворе появлялись все реже и реже, и со временем их заменили османские греки, получившие западное образование. Они смогли сделать то, чего никогда не делали евреи — утвердить и даже институционализировать влияние, которое их медицинская практика предоставляла им в области османских внешних связей. Первым и вторым обладателями новой должности главного драгомана стали греки — врачи Османской империи, получившие образование в Италии. Этот пост так и оставался за греками вплоть до начала греческой войны за независимость в 1821 году.
Второй важный вклад евреев связан с искусством. С ними появился ранее практически неизвестный в империи театр. Какое-то время театральные представления в крупных турецких центрах в основном осуществлялись евреями, у которых появились и ученики, в основном цыгане. Но со временем евреев превзошли и затмили армяне, ставшие ведущими артистами вплоть до становления современного турецкого театра{160}.
Третьим вкладом евреев в османскую жизнь, который мы можем причислить к культурным, было введение книгопечатания, также принесенного евреями из Европы. Евреи начали типографскую деятельность в Стамбуле, Салониках и других местах еще до конца XV века, однако турецкие власти давали разрешение на нее лишь при строгом соблюдении запрета на печать арабскими буквами. Печать на турецком или арабском осквернила бы священное письмо и, разумеется, нарушила бы законные интересы писцов и каллиграфов. Еврейским типографиям разрешалось печатать либо на иврите, либо латиницей — так они не наносили ущерба ни предрассудкам, ни экономическим интересам. Только в XVIII веке был создан первый турецкий станок для печати на турецком языке; пришлось обратиться к услугам еврейских типографий, так как они, вместе с греками и армянами, также начавшими печатать на своих языках, были единственными квалифицированными типографами, доступными в Стам