Экономический крах Греции в 2011 г., сопровождавшийся аналогичными проблемами в католических Италии, Испании, Португалии и Ирландии, в целом подтверждает сказанное. Результаты, демонстрируемые Россией с момента падения коммунизма, также поднимают вопрос о влиянии православия.
Эксперт по Восточной Европе Николай Гвоздев рассказывает о церкви, основная доктрина которой не поддерживает ни демократические институты, ни рыночную экономику[90]. Православная церковь сегодня занимает примерно те же позиции, что и католическая до того, как во второй половине XX в. она встала на путь полной поддержки демократии.
В своей статье о Грузии, подготовленной в рамках исследовательского проекта «Культура имеет значение», бывший чиновник грузинского правительства Ираклий Чкония перечисляет основные особенности православия, невольно приводящие на ум столбец нашей типологии, соответствующий низкому уровню культурного капитала: «Эти [культурные] модели, часто противопоставляемые западному христианству, в особенности протестантизму, включают подчинение авторитету, противодействие инакомыслию, инициативе, нововведениям и социальным изменениям, смиренный коллективизм вместо индивидуализма, акцент на этнической сплоченности, а не на наднациональных связях, изоляционизм, партикуляризм, духовный детерминизм и фатализм. Кроме того, в этот культурный паттерн входит неприятие православием инославного христианского Запада и мусульманского мира — политических соперников православия в прошлом и настоящем»[91].
Что касается возможностей изменения, то, по оценке Гвоздева, «многое зависит... от двух самостоятельных, но взаимосвязанных процессов. Первый вопрос состоит в том, смогут ли и захотят ли охранители православной традиции — не только священнослужители, но также интеллектуалы и активисты — “переосмыслить” ее таким образом, чтобы новое понимание оказалось более сочетающимся с поддержкой демократии и институтов свободного рынка. Второй вопрос заключается в том, сможет ли основная часть православного населения — особенно “невоцерковленного” — принять это новое осмысление в качестве легитимного выражения их традиционной культуры. Опять-таки ответ неясен»[92].
Здесь я повторяю с некоторыми изменениями свои заключительные замечания из главы 8, посвященной католической Латинской Америке. Разумеется, влиятельность православной церкви сейчас не такова, какой она некогда была. Однако церковь сохраняет существенное влияние, и она посредством реформирования своих политических и экономических доктрин, а также более принципиальной позиции в вопросах морали и этики может внести существенный вклад в изменение традиционных ценностей, что необходимо для повышения шансов на дальнейший прогресс православных стран. Реформа способна также остановить и, возможно, обратить вспять происходящий отход людей от православия.
5. Ислам практически во всех отношениях далеко отстал от западных религий и от конфуцианства. Между арабскими и неарабскими исламскими странами существует ряд существенных различий.
Данные по мусульманским странам демонстрируют сильное сопротивление модернизации, что поразительно контрастирует с авангардной ролью ислама в первые несколько столетий его существования. Страны ислама находятся далеко позади конфуцианских и еще больше отстают от христианских стран «первого мира» по Индексу развития человеческого потенциала ООН; по уровню грамотности, особенно среди женщин; по душевому ВВП; по уровню доверия в соответствии с данными World Values Survey (если не считать католические страны); и по Индексу восприятия коррупции.
Особенно стоит отметить низкий уровень женской грамотности — в частности, в Египте, Марокко, Пакистане и Бангладеш он составляет менее 50%, — что отражает подчиненное положение женщин в мусульманской религии.
Примечательны также данные о рождаемости. По оценкам ООН за 1995—2000 гг., исламские страны имеют самые высокие значения коэффициента рождаемости в мире. Но хотя, по оценкам ООН на 2000—2005 гг., они продолжают демонстрировать самый высокий уровень рождаемости среди различных религиозных групп[93], в последнее время, как показано в табл. 2.2., происходит общее его снижение.
Согласно рейтингу Freedom House, исламские страны — менее свободные, чем любая другая группа стран, за исключением конфуцианских, где на числовые данные решающим образом влияет китайский авторитаризм. Только одна преимущественно мусульманская страна, Мали, оценивалась Freedom House как свободная — до тех пор, пока военные не свергли избранное правительство в марте 2012 г. Доверие в странах ислама низко[94], а коррупция высока.
Я провел дезагрегирование исламских стран на арабские и неарабские, чтобы посмотреть, существуют ли между ними существенные расхождения. Арабские страны показывают существенно лучшие результаты по душевому ВВП, что отражает богатство, связанное с нефтью, и по показателю коррупции. Но при этом они показывают гораздо худшие результаты, чем неарабские страны, по шкале политических прав и гражданских свобод Freedom House.
6. Демократические институты в индуистской Индии достаточно стабильны, и в последние два десятилетия страна переживает быстрый экономический рост. Но она очень сильно отстает в сфере образования, особенно для женщин, и показывает плохие результаты по Индексу восприятия коррупции.
Индуистская Индия по рейтингу Freedom House обошла все прочие группы стран, выделенные по религиозному признаку, кроме протестантских стран. Британские политические институты пустили здесь глубокие корни.
По данным Всемирного банка, в 80-х годах XX в. экономика Индии росла в среднем на 5,3% в год, а в 90-х — на 6% в год, в последнем случае это имело место после открытия экономики страны. Продолжающийся экономический подъем в Индии относится к числу самых отрадных экономических явлений начала XXI в., хотя ее экономика сбавила обороты в 2011 г., параллельно аналогичному феномену в Китае.
Однако уровень грамотности в Индии остается поразительно низким — более половины индианок неграмотны, что указывает на столь же подчиненное положение женщин в индуизме, как и в исламе. Кроме того, у Индии в 2010 г. зафиксирован весьма низкий Индекс восприятия коррупции Transparency International — она делит 87-е место из 178 стран[95] и отстает по этому показателю от Мексики, Малави и Перу.
7. Делать обобщения о буддизме трудно, но данные свидетельствуют, что он не является мощной силой модернизации.
Буддизм доминирует в семи странах: Таиланд, Мьянма, Шри-Ланка, Камбоджа, Лаос, Монголия и Бутан. Монголия — одна из самых свободных стран «третьего мира», а Мьянма — одна из наименее свободных. Значения коэффициента Джини для Монголии, Камбоджи и Таиланда типичны для стран «третьего мира», а для Шри-Ланки они намного лучше, фактически даже лучше, чем в Великобритании и США, где, повторим еще раз, распределение доходов самое неравномерное среди развитых демократических стран. Таиланд — единственная буддистская страна, в которой наблюдаются стабильно высокие темпы экономического развития, но — как и в Индонезии, Малайзии и на Филиппинах — непропорционально большой вклад в этот рост вносит китайское меньшинство.
Проблема построения обобщений еще более затрудняется из-за разноликости буддизма с его крупными разделениями, множеством сект и разнообразными изменениями, которые переживают его секты во времени.
Несомненен, однако, тот факт, что вплоть до настоящего времени ни одна буддистская страна не вошла еще в «первый мир», который включает только протестантские, католические, конфуцианские страны и иудейский Израиль.
Почему евреи?
Данные по Израилю, содержащиеся в Докладе Программы развития ООН о развитии человеческого потенциала за 2010 г., сильно выделяются на фоне остального Ближнего Востока: среди стран «первого мира» (что соответствует группе стран с «очень высоким уровнем развития человеческого потенциала» по классификации ПРООН) он занимает 15-е место и идет впереди Финляндии, Исландии и Дании. Однако там проживает лишь около трети евреев мира[96] — по-видимому, в США их живет больше, чем в Израиле. Но как бы то ни было, причина, по которой они заслужили первое место в заглавии этой книги (не считая хронологии), — это колоссальный вклад евреев в прогресс человечества, который мы и исследуем в следующей главе.
Глава 3. Евреи
Можно, конечно, приводить доводы в пользу того, что феноменальные масштабы достигнутых евреями успехов объясняются генами, статусом иммигрантов во втором поколении и всевозможными другими факторами, однако в конечном счете такие аргументы хотя и интересны, но неубедительны. Именно культура, порожденная религией и обстоятельствами, послужила стимулом, обусловившим исключительно высокий уровень еврейских достижений.
Это хорошие новости, и в этом состоит главная причина появления этой книги. Ее посыл не в том, что все мы должны стать евреями. Я не еврей по своим корням, а мое воспитание — пресвитерианское. Я горжусь своим происхождением, и, хотя меня редко можно увидеть в церкви воскресным утром, я не готов низвести Христа до роли всего лишь одного из небезынтересных пророков.
Суть дела заключается в том, что культура имеет значение и что не все культуры равны друг другу, как бы нам ни хотелось, чтобы было наоборот. Лучшее понимание культурных ценностей, побуждающих к позитивному поведению, выдающимся достижениям и несомненному вкладу, приносящему выгоду всем нам, будет означать, что успехи евреев не обязательно останутся уникальными. Нам не нужно иметь еврейские гены и обращаться в иудаизм, чтобы по достоинству оценить результаты, достигнутые евреями, и учиться у них.