К моменту подписания Японией безоговорочной капитуляции в 1945 г. изрядная часть ее промышленной базы и инфраструктуры была разрушена американскими бомбардировками. Тем не менее к 1953 г. японская экономика уже была готова совершить новое чудо: в период с 1954 по 1973 г. она росла в среднем на 9% в год. За два десятилетия она продемонстрировала шестикратный рост, что вывело ее на третье место — после США и СССР — в ряду мировых экономических держав.
В 1945 г. Тайвань и Корея были освобождены из-под власти рушащейся Японской империи. Обе эти территории были крайне бедными с точки зрения как благосостояния людей, так и наличия природных ресурсов. Обе они вскоре столкнулись с серьезными угрозами своей безопасности: Тайвань — со стороны ставшего коммунистическим материкового Китая; Корея — в связи с поддержанным советскими и китайскими коммунистами вторжением Северной Кореи в Южную. И Тайвань, и Южная Корея получили значительную экономическую и военную помощь от США.
Шестьдесят пять лет спустя Тайвань и Южная Корея являются признанными членами сообщества развитых демократий. На протяжении большей части периода после 1960 г. они поддерживали среднегодовые темпы экономического роста в районе 9%, подобно их собратьям-«драконам», Гонконгу и Сингапуру. Их экспорт, незначительный в 50-х годах, пережил взрывной рост, в результате чего они, вместе с Гонконгом и Сингапуром, вошли в двадцатку крупнейших стран-экспортеров мира. Более того, их поразительный экономический рост сопровождался достаточно высоким уровнем социальной справедливости и укреплением демократических институтов.
Успехи Тайваня и Кореи в значительной степени связаны с разумной долгосрочной экономической политикой, делающей упор на мировой рынок. Однако эта политика не смогла бы продвинуться так далеко, если бы не расцвет предпринимательства в обеих странах. Я полагаю, что предпринимательская напористость, как и эффективная экономическая политика этих двух стран, коренится в некоторых ключевых принципах конфуцианства.
Тайвань, будучи продолжением китайской цивилизации, по определению является конфуцианским обществом. Мощное влияние конфуцианства испытали и Япония, и Корея. Корею даже называют более конфуцианской, чем Китай[137]. Сильное воздействие конфуцианства на Японию подчеркивает и Рут Бенедикт в своей классической книге «Хризантема и меч»[138], а также другие авторы.
В Восточной Азии есть еще одно общество, которое можно назвать конфуцианским — это Вьетнам[139]. Начало китайского влияния во Вьетнаме восходит к 100 г. до н.э., когда эта страна стала провинцией Китая, и оставалась в этом статусе до 939 г. н.э. Но даже после обретения независимости общество этой страны по-прежнему оставалось конфуцианским, пока французы не получили контроль над «Индокитаем» в результате франко-китайской войны 1884—1885 гг. «При французском правлении конфуцианство стало приходить в упадок. Оно столкнулось с новыми идеями и силами и утратило свои доминирующие позиции задолго до конца колониального периода. <...> Однако его основные предписания по-прежнему оставались глубоко внедренными в нравственность и ценности народа»[140].
С тех пор как в 1986 г. начались рыночные реформы, вьетнамская экономика растет в среднем на 7% в год. В статье «Конфуцианство и экономическое развитие во Вьетнаме», включенной в сборник «Культура имеет значение, культура меняется»[141], Уильям Рэтлифф приходит к следующему заключению:
«Итак, в последние годы вьетнамское правительство сделало национальную экономику во многих отношениях более открытой, и не вызывает никакого сомнения, что условия жизни большинства людей улучшились. Тем не менее остается ряд аспектов, восходящих к традиции «имперского конфуцианства» и к коммунизму, которые тормозят национальное экономическое развитие и с которыми необходимо эффективно бороться.
Фам Дуй Нгиа приходит к выводу, что «конфуцианство, мобилизуя традиционные институты для поддержки рыночноориентированной экономики, предоставляет богатый источник норм и институтов, которые могут составить основу экономического и социального развития в Азии в целом и во Вьетнаме в частности»[142]. Некоторые аспекты этого уже проявились в других азиатских странах, но Вьетнаму еще только предстоит решить, каким образом максимально эффективно координировать традиционную преданность нуждам общины с тем подъемом индивидуального и семейного предпринимательства, который стал характерной чертой экономического развития в последние годы. В Китае Мао Цзедун часто говорил о необходимости иметь дело с противоречиями, и именно с этим вызовом в конце концов придется непосредственно и объективно столкнуться лидерам и народу Вьетнама. Вероятно, главными вдохновляющими примерами для этой страны сегодня должны быть Сингапур, Тайвань и Южная Корея, где баланс в целом был более эффективным, чем в Китае, хотя зачастую имел исходной точкой аналогичные конфуцианские практики».
Конфуцианская система ценностей
Конфуцианство — не единственный источник ценностей и установок китайской цивилизации (включая соседние страны, на которых она оказала влияние) но, несомненно, это один из главных источников[143]. Конфуций (это имя является латинизированной формой имени Кун Фу-цзы), живший примерно за 500 лет до рождества Христова, был светским мыслителем и учителем, и предметы его философского интереса были примерно такими же, как у Платона. Конфуций посвятил себя построению благого общества при своей жизни и, как отмечают эксперты по Азии Эдвин Райшауэр и Джон Фэйрбэнк, «отсутствие интереса к потустороннему... со временем привело к сильной агностической составляющей в конфуцианской традиции»[144]. Конфуцианство исходит из того, что человеческая природа в основе своей блага, и что хорошая, этичная жизнь может быть обеспечена с помощью порядка, гармонии, умеренности, хороших манер и «золотого правила» в формулировке его основателя: «Не делай другим того, чего ты не хотел бы, чтобы другие делали тебе».
Конфуцианская система построена на пяти видах отношений: отца/учителя и сына (почитание родителей — важнейшая из добродетелей), правителя и подданного, мужа и жены, старшего брата и младшего брата, друга и друга. Три из пяти связаны с семьей, представляющей собой основной структурный элемент общества и организованной на авторитарных принципах. Райшауэр и Фэйрбэнк отмечают: «Эта авторитарная модель семьи была применена ко всему обществу. <...> Роль императора и его чиновников — это просто-напросто роль отца, только в большом масштабе»[145].
Хотя первые четыре вида отношений представляют собой отношения вышестоящего с нижестоящим, во всех пяти видах ответственность направлена в обе стороны. Если оба участника отношений следуют своим обязанностям, то устанавливается мир и гармония. Если правитель мудр, добродетелен и ответственен, то общество будет следовать его примеру. Если же правитель отступит от праведности, он тем самым откажется от права руководить.
Традиционное конфуцианское общество было аристократическим, авторитарным и статичным. Основной его чертой была иерархия, а пять основных видов отношений обычно удерживали людей на их местах. Однако Конфуций уделял большое внимание образованию как двигателю прогресса. Целью образования было достижение такого уровня знаний — главным образом, знания классической китайской литературы, — чтобы человек удовлетворял необходимым критериям для занятия самой важным видом деятельности: государственным управлением. Таким образом, основу для отбора тех, кто управляет, составляли личные достоинства, и эти достоинства определялись путем проверки учебных достижений тех людей, кто претендовал роль управляющего.
Таким образом, социальная мобильность была возможна, и в китайской истории есть много примеров талантливых людей, поднявшихся из самых низших слоев общества до уровня высшего руководителя. Разумеется, достоинства и их проверка продолжают играть важную роль в отборе будущих руководителей на Тайване, в Корее и Японии. И сегодня во всех этих трех странах профессии государственного администратора и преподавателя пользуются гораздо большим престижем, чем в США.
На второе место после государственного управления и преподавания в списке призваний Конфуций ставил занятие сельским хозяйством. За ним следовали ремесла, а на самом нижнем уровне шкалы находилась торговля, которая, поскольку она ассоциировалась с прибылью, рассматривалась как нечто не вполне законное.
Сосредоточенность Конфуция на семье подкрепляла китайскую традицию расширенной семейственности и культа предков. Райшауэр и Фэйрбэнк отмечают: «Китайская родственная группа была обширна по размерам, и считалось, что она достигает пятого поколения в каждом направлении. Это означало, что для каждого индивида его предки до прапрадедушек и прапрабабушек включительно, его потомки до праправнуков включительно и его современники до четвероюродных братьев и сестер (потомков его прапрадедушек и прапрабабушек) включительно были признанными членами его системы семейных связей»[146]. В этой традиции лежат корни клановости, которая сыграла столь важную роль в китайской истории.
Желание угодить предкам для китайцев является вполне практическим мотивом: если предкам не угодить, они могут вернуться в виде духов и выместить свое неудовольствие на ныне живущих родственниках. Таким образом, культ предков побуждал стремиться к достижениям и к накоплению богатства, а также служил дополнительным подкреплением конфуцианскому акценту на особой важности образования. Во время поездки по Восточной Азии в 1990 г. моя жена отметила, что для китайца сегодняшний ребенок — это завтрашний предок. Китайцы в значительной степени ориентированы не только на прошлое, но и на будущее. «В этом смысле Восточная Азия всегда была “ориентирована потусторонний мир”, если под “потусторонним миром” понимать мир будущего своих близких и потомков»